Директор Государственного академического театра имени Вахтангова Кирилл Крок считается одним из самых прогрессивных руководителей, которые отмечают как достоинства, так и недостатки в культурной сфере. По его мнению, слияние театров Москвы и новые правила продажи билетов по паспортам — не лучшая инициатива властей столицы. Как Крок относится к новому художественному руководителю «Ленкома», покойному режиссеру Римасу Туминасу и театру Надежды Бабкиной — в эксклюзивном интервью NEWS.ru.
Почему Крок против билетов по паспортам в театрах
— С 15 марта департамент культуры ввел именные билеты в подведомственных учреждениях. Знаю, вы негативно к этому относитесь. Почему?
— Объясню. Новость о введении именных билетов нельзя оценить просто словами «плохо» или «хорошо». Проблема очень многослойная. В декабре 2024 года театр Вахтангова ввел именные билеты на три своих спектакля из 64. Мы сами так сделали, чтобы постараться побороть перекупщиков. Речь идет о спектаклях на Новой сцене, где 230 мест.
Когда в один из месяцев я увидел, что треть билетов продается на сайтах перекупщиков по 25–30 тысяч, то понял, что как директор театра должен в это вмешаться. Но законодательно у меня нет инструментария. Я могу написать заявление в прокуратуру, если нарушают мои авторские права, используют фотографию театра или наш логотип, но они занимаются коммерческой деятельностью.
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
Эти люди приобрели наш билет в день предварительной продажи. Он стал их собственностью, и с ней человек может делать все, что хочет. Поэтому мы ввели именные билеты и очень жестко проверяли на входе документы, соответствие билета и паспорта, который человек обязан предъявить, не принимая ни ксерокопию документа, ни фотографии.
Мы увеличили службу контролеров, билетеров, администраторов. И все равно на сличение паспорта и билета ушло очень много времени. Хотя мы и так спектакли никогда вовремя не начинаем.
— Мера сработала?
— Да. Конечно, в единичных случаях кто-то пытался перепродать билет. Но это не носило массовый характер. Многие зрители сначала возмущались, но через два месяца сказали: «Господи, спасибо. У нас хотя бы появился шанс купить билет на „Генерала и его семью“, на „Наш класс“, на „Утиную охоту“».
Я не могу ввести такие меры на Исторической сцене, где тысяча мест. Но с удовольствием бы ввел, потому что вижу у перекупщиков по 50 билетов на «Войну и мир», «Евгения Онегина» и «Мадмуазель Нитуш». Наши билеты стоят 3000–5000 рублей, у них — 30 тысяч. Люди просто наживаются на этом. Причем, считаю, даже не платят налоги.
И опять-таки у меня как у директора, как у юридического лица нет прописанного в законе инструментария, чтобы как-то ограничить их деятельность. Я напишу жалобу в полицию, в лучшем случае они перезвонят по телефону, указанному на сайте, скажут, что на них написали заявление. Перекупщики закроют один сайт, тут же запустят новый.
Теперь вы мне объясните, почему департамент культуры города Москвы в 100% театров и концертных организаций, в Бибирево или где-то там в Южном Ясенево, ввел именные билеты.
Почему? Там что, спекулянты? Вот 99% театров, которые подведомственны департаменту культуры, вообще не знают, что такое перекупщики и как зал заполнить. Там с кем борются? Это Дон Кихот, который борется с ветряными мельницами. Мне больше ничего не приходит на ум, поэтому я не понимаю эту инициативу.
— Говорят, что это пилотный проект.
— Тогда в нем не должны участвовать все 100% подведомственных департаменту учреждений. Обычно берется два-три театра. Делаем, смотрим, анализируем, обсуждаем с профессиональным сообществом. Как, что, к чему привело, какие результаты и так далее.
Нам говорят, что это вопросы безопасности. О какой безопасности можно говорить, когда уже многие объявили, что за час до спектакля можно прийти в кассу и там оформят билет? Сегодня у продвинутых театров города Москвы 98% всех билетов продаются онлайн. Когда я что-то оплачиваю в интернете, то и так делюсь своими персональными данными карты и так далее.
В чем минусы сервиса «Мосбилет»
— В чем вы видите истинные причины происходящего?
— Я понимаю ситуацию так: правительство Москвы заказало написание билетной платформы «Мосбилет», сама идея иметь в Москве такой сервис хорошая, нужная, но создать такую платформу за столь короткий срок для всех учреждений города (музеи, театры, парки и прочее) нереально. На это потратили огромные деньги — и сейчас нужно доказать эффективность вложений.
Новый сервис неудобен не потому, что разработчики плохие, просто у каждого театра свой принцип продажи билетов. Где-то динамическое ценообразование, где-то открытое поле, как у нас, когда мы шлюзуем, то есть подсоединяем бесплатно всех, с кем мы работаем, к нашей билетной программе, к нашему билетному оператору. И они также могут продавать билеты в режиме реального времени, открытого информационного окна. Кто-то работает только по квотам, кто-то — вообще по другим принципам.
Поэтому «Мосбилет» не может за короткое время учесть все эти нюансы и отработать с каждым театром так быстро. Это просто невозможно. Мы с оператором отлаживали нашу билетную историю год, чтобы все более-менее работало, без накладок.
— Департамент не связывался с профессиональной сферой?
— Нет, почему же, связывались. Они всем директорам, худрукам сказали: «Постановление вышло — ваше дело исполнять, а не комментировать».
— Вы чуть ли не единственный директор театра, который открыто высказывается на эту тему.
— Но кто-то же должен сказать. Я не только на эту тему высказываюсь. Например, говорю по поводу грязи в театре. Если меня спрашивают, почему я должен врать? Я же не буду как, извините, директор театра «Модерн» говорить на камеру: «Мы первые поддержали эту инициативу». Какую инициативу? Что вы поддержали?
Или когда просят известных музыкантов, маэстро, дирижеров высказаться на эту тему. Они же вообще не в теме. Они не менеджеры, не понимают особенностей проблемы. Они говорят: «Да, хорошо, что мы боремся со спекулянтами». А дальше-то что?
— А у вас есть конкретное предложение, чтобы решить проблему со спекулянтами?
— Мы уже давным-давно через Госдуму предлагаем ввести поправку в закон о культуре, которая действительно сможет серьезно ударить по спекулянтам. Не уничтожить полностью всех, но создать серьезные проблемы.
Смысл один. Вот я вижу, наши билеты на спектакли «Евгений Онегин», «Война и мир» продаются на страничке в ВК у одной дамочки. Пока я могу только написать ей в личном сообщении: «Милая, ты делаешь плохо». Она мне скажет: «Пошел ты! Кто вы такой? Кто вас сюда звал? Это моя собственность, хочу и продаю». И будет права.
Там не только наши билеты, но и других театров. Если бы была предпринята попытка принять изменения в закон, который бы позволял мне как театру написать заявление в Роскомнадзор, указать аккаунт в интернете, что это, с моей точки зрения, незаконная деятельность, Роскомнадзор заблокировал бы аккаунт соцсети, «Авито», сайт «Зеркало», какой-то еще ресурс на 30 дней.
— Но они создают новый аккаунт, сайт или страницу на «Авито». Это погоня за зайцем получается.
— Так или иначе мы отобьем у них желание перепродавать свои билеты, потому что где бы они их ни выставили, через три дня аккаунт будет заблокирован.
Это, по моему мнению, реальные меры по борьбе со спекулянтами. Сегодня, по сути, все махинации с билетами происходят в интернете. Мы должны понимать, что это незаконная предпринимательская деятельность. Эти люди не платят никаких налогов.
Если мы с кем-то из билетных агентств или физических лиц заключаем договор, то платим им комиссионные около 10%. Они делают наценку на наш билет, с разницы платят НДС и налог на прибыль. Те же дельцы ничего не платят и торгуют «вчерную». Поверьте, оборот этого рынка исчисляется миллиардами, а в государстве никому дела до этого нет.
Пострадали ли маленькие театры из-за продажи билетов по паспортам
— Самый серьезный урон несут маленькие театры?
— Небольшие театры уже официально потеряли от 12–45% вала. Мы сравниваем цифры за март этого года и 2024-го. У них просто остановка продаж, серьезные финансовые потери. Люди боятся, не хотят вводить паспортные данные, говорят: «Я тогда лучше не пойду». Департамент предлагает сертификаты. Скажите, зачем изобретать велосипед? Была нормальная процедура. Я купил билеты, подарил родителям. Почему я должен дарить им сертификат с QR-кодом на «Мосбилете»? Мои родители или я должны зайти на сайт и выкупить эти билеты?
— Многим просто сложно это сделать.
— Зачем создавать непонятные цепочки? Повторю, в Москве есть два-три театра, в которых есть по два-три спектакля, на которых орудуют спекулянты. Все мы хотим их побороть. Пускай те театры сделают именные билеты, как Большой сделал на «Щелкунчика». Но есть другая проблема — контроль билета и паспорта. Это гарантирует гигантскую очередь на входе.
— А если зима?
— Дождь, снег, а если кому-то плохо станет плохо в очереди? Представляете, как люди будут возмущаться. Зрители приходят в театр за пять — семь минут до начала спектакля. Никто не приходит к шести. Есть работа, дела, семья. Почему я теперь должен приходить на час раньше, чтобы показывать паспорт? С чем это связано?
Я бы еще мог понять, если бы, например, департамент культуры и правительство Москвы восполнили им недополученные доходы. Но об этом даже речь не идет.
Ведь от тех же театров мэрия Москвы, как и от нас министерство, требует увеличения собственных доходов и эффективности. Всем ставят в госзадание рост доходов от уставной деятельности. То есть продажа билетов, гастролей, продажа сувенирной продукции должна расти от 10 до 15% каждый год.
Люди потом удивляются, почему цены поднимаются? А как театру удержаться? А как быть маленьким театрам? Люди и так туда плохо ходят, а так и вовсе перестанут. Это приведет к стагнации, к сокращению зарплат и финансовых возможностей театров. Мы должны, наоборот, им помогать.
«Как можно было соединить театр МОСТ с театром Моссовета со 100-летней историей?»
— Кажется, этот идет вразрез с государственной политикой сохранения культурного достояния страны.
— О чем вы говорите, если теперь ни один театр в Москве, который подчиняется департаменту, не может самостоятельно купить букет цветов. Все через конкурс. Сегодня театры вынуждены брать в штат не молодого артиста, а увеличивать штат специалистов по государственным закупкам, со средней зарплатой до 150 тысяч рублей. Зачем вы это делаете?
Как можно было соединять театр «Сфера» с театром «Эрмитаж». Так Михаил Левитин, художественный руководитель «Эрмитажа», говорит: «Я туда никогда не ходил и ходить не буду». А их вместе соединили. Как такое может быть?
Два совершенно разных по эстетике пространства, но оба находятся в саду «Эрмитаж». Просто у «Сферы» есть старенькое здание, а у Левитина — на вечном капремонте. Давайте соединим. Или как можно было соединить студенческий театр МОСТ с профессиональным театром Моссовета со 100-летней историей? У них разные задачи.
— В итоге мы видим, что труппы соединили, но люди жалуются, что сидят без работы...
— Причем на это не стали меньше тратить. Я глубоко убежден, даже если сократить одну должность директора театра с окладом, например, 120–130 тысяч, если умножить это на 12 месяцев, на единый социальный налог и все внебюджетные фонды, то за эти деньги мы ни один подъезд Москвы не отремонтируем. В рамках многомиллиардного бюджета Москвы это вообще ни о чем.
Сегодня считают, что городу не нужно такое количество театров. Это не эффективно. Давайте честно скажем, не будем издеваться над людьми. Хотя я считаю, что без разных маленьких театров в Москве никогда и не вырастет что-то большее. Мы можем привести десятки таких примеров из театральной истории нашей страны.
Вспомните бывших студентов Школы-студии МХАТ Олега Николаевича Ефремова и Галину Борисовну Волчек. Никому не известные молодые артисты создали свою театральную студию, а сегодня «Современник» — гордость страны.
Или давайте вспомним зачуханный, загаженный театр драмы и комедии на Таганке. И вдруг Юрий Петрович Любимов с нашими студентами Щукинского театрального института приходят туда с «Добрым человеком из Сезуана». И театр становится брендом Советского Союза на всемирном культурном поле. Любимов становится фигурой. А можно было бы тоже закрыть. Туда же никто не ходил. Сэкономили бы народные деньги.
— Зачем все это делается?
— Я не знаю. Когда о культуре судят только с точки зрения экономического анализа, наверное, поступают правильно. Но надо смотреть на перспективу и понимать, что театр — это финансоемкое занятие. Сюда нельзя вложить деньги, как в бизнесе, и через два года получить результат. Это надо понимать.
Как и то, что из 20 театров в городе только пять будут на слуху, остальные могут то проснуться, то уснуть, это нормальная творческая жизнь.
«Казалось, что театр Вахтангова куда-то проваливается»
— У Вахтанговского театра ведь тоже был сложный период жизни.
— В последние годы руководства Михаила Ульянова, когда он был тяжело болен, казалось, что театр Вахтангова куда-то проваливается. Здесь сидело по 150 человек в тысячном зале, и, по мнению сегодняшних экономистов-чиновников, надо было закрывать театр и сделать прокатную площадку.
И это уже было в театре при прежнем директоре. Они играли в четверг, пятницу, субботу, воскресенье, а в понедельник, вторник, среду сдавали здание под антрепризу. И тут по приглашению Михаила Ульянова приходит Римас Туминас. И буквально через два года спящий театр, как говорили сами артисты, «наш театр — это кладбище талантов», становится центром театральной жизни. На «Дядю Ваню» было невозможно купить билет.
Но экономисты и чиновники не знают этих примеров. Им кажется, что это вот напрасно и неэффективно работающие театры.
— Пожилые люди до сих пор составляют основную часть зрителей?
— Нет. С введением «Пушкинской карты» я вижу каждый день огромное количество школьников и студентов, которые заполняют фойе Вахтанговского театра. До создания этой федеральной программы в театре было значительно меньше молодежи.
«У нас не было и не будет никогда билетов по 15–20 тысяч»
— Учитывая, что большая часть билетов продается онлайн, как пенсионеры справляются с покупками?
— С этим есть проблемы. Когда мы открываем продажу билетов на нашем сайте, в минуту на него заходят до 50 тысяч пользователей. И, конечно, они тыкают на одни и те же места в зале. Система зависает. Мы предпринимаем все возможное, чтобы сайт работал без сбоев.
То же самое делает наш билетный оператор. Он добавляет мощности прохождения этих потоков. Бывают проблемы, поэтому мы не закрываем физическую кассу. В отличие от многих московских театров, наши функционируют каждый день. За час до открытия предварительных продаж на Арбате выстраивается очередь, потому что люди знают — на сайте билетов уже нет, а здесь можно успеть купить.
И молодые, и старые приходят за час, стоят в очереди, как в советские времена. Есть спектакли, на которые мгновенно все раскупают. Мы играем их два-три раза в месяц. Больше не можем. У нас большой репертуар. Надо всех обеспечить работой.
Я читаю жалобы, что кто-то не успел купить билет на «Утиную охоту» или на постановку «Генерал и его семья». Зрители очень любят эти спектакли и могут ходить на них по 12 раз. Не каждый пойдет смотреть на балкон, и не все могут купить билет в партер. При этом я подчеркну, что у нас не было и не будет никогда билетов по 15–20 тысяч. Это наша принципиальная позиция.
«Не хочу получить зрительскую аудиторию теток на лабутенах с накаченными губищами»
Я считаю, что билет не может стоить 20-25 тысяч рублей. Если я хочу пойти с девушкой в театр, то отдавать 50 тысяч за вечер — это перебор. Я понимаю, что Москва — богатый город и что даже билеты за 20-25 будут проданы. Но я не хочу получить зрительскую аудиторию теток на лабутенах с накаченными губищами.
Она придет, потому что это модно. Там же билеты по 20-25 тысяч. Такая логика действует. Я не хочу такую аудиторию. Мы не ориентируемся на аудиторию, на которой можно больше заработать. Да, можно было всем зарплату еще больше платить, хотя она и так достаточно высокая у нас в театре, если сравнивать с другими театрами. Но я понимаю, что мы заплатим чем-то более дорогим, чем зарплата. Знаете, Раневская сказала: «Миленький, деньги рано или поздно закончатся. Позор останется на всю жизнь» Поэтому не хочу.
«Когда мне будет 70 лет, мне тоже будет не до паркета в фойе театра»
— Еще одна кровоточащая рана — это эффективные театральные менеджеры. Почему существует такая проблема?
— Вот приходит молодой артист в театр, никому не известный. Если мы каждый год не будем принимать молодых артистов, поверьте мне, у нас в труппе никогда не появится Василий Лановой. Я всегда говорю артистам, что театр — это забег на длинную дистанцию. И подводить итоги можно только через пять — семь лет. То же самое с режиссурой и с театральными менеджерами.
Их надо воспитывать, давать им возможность. Я возглавляю Вахтанговский форум театральных менеджеров и знаю многих талантливых людей, которые сердцем горят и хотят работать, хотят проявить себя и взять на себя ответственность. Но что мы видим? Безумное объединение театров, слияние и так далее.
Недавно я написал в своем Telegram-канале про черный паркет в одном московском театре. А знаете, почему там такой пол? Просто всем все равно, всех все и так устраивает. Когда мне будет 70 лет, мне тоже будет не до паркета в фойе театра. На все нужна жизненная энергия. Когда нет сил, вот такое происходит.
— Почему же этим талантливым людям не дают работать?
— Сейчас много всяких форумов, школ, каких-то курсов и других социальных лифтов. Но учредителем театра является государственный орган исполнительной власти. И я глубоко убежден, что все знают, где черный паркет, где низкие зарплаты, где ничего не происходит. Но никто не хочет брать на себя ответственность, что-то менять и рисковать.
«Никто не хочет прийти в театр и два-три года разгребать „авгиевы конюшни“»
— Как вырастить театральных лидеров?
— Им надо дать театр, развязать руки, помочь с финансированием на первых порах. А дальше через несколько лет посмотреть. Ничего другого. Им надо дать возможность ставить и работать.
А как можно взрастить режиссера? Можно только дать ему возможность работать. И все будет видно: нашел ли он общий язык с труппой, службами, успешные его спектакли или нет. Вы знаете, что у Римаса Туминаса получился только третий спектакль в театре Вахтангова?
Сначала он выпустил «Последние луны» с Ириной Купченко и Василием Лановым. Спектакль никак не прогремел. Потом он сделал почти со всей труппой постановку «Троил и Крессида» Шекспира, но ее современный язык не очень подошел к сцене Вахтанговского театра, и были полупустые залы.
Я тогда уже пришел в театр, и мы были вынуждены его снять из репертуара, потому что на него публика плохо ходила. Спектакль опередил свое время. И только третий спектакль «Дядя Ваня» взорвал всю театральную Москву. А можно же было тоже пойти другим путем, сказать: «Все, не надо, до свидания».
— На продюсеров, менеджеров, управленцев учат в Театральном институте имени Бориса Щукина, ГИТИСе, Школе-студии МХАТ, но кажется, выпускники не доходят до самих театров.
— Сегодня у молодых ребят другой ход мысли и ментальность. Я сам пять лет преподавал в ГИТИСе и выпустил курс. Знаете, на что все заточены? На проектную деятельность.
Никто не хочет прийти в театр и два-три года разгребать «авгиевы конюшни». Куда лучше написать заявку на конкурс, выиграть деньги, реализовать проект, получить свое и уехать отдыхать, ни за что не отвечать. В театре плоды работы можно увидеть порой только через три года, а грести надо каждый день.
«В каком театре ты за месяц заработаешь 300 тысяч? Где такие зарплаты?»
— Время такое?
— Да, но театр требует служения. Причем за небольшие деньги. А так никому не хочется. Вы знаете, что половина способных режиссеров тоже не желает идти куда-то главным режиссером? Зачем? Приехал, поставил спектакль за 300–600 тысяч рублей, выпустил, сыграли, уехал. Через две недели в другом театре начинаешь ставить другой спектакль и ни за что не отвечаешь.
А в каком театре ты за месяц заработаешь 300 тысяч? Где такие зарплаты? За это надо сидеть, корпеть, что-то делать, каждый день ходить в театр. Мы их тоже к этому уже приучили. Поэтому, когда мне говорят про директорский театр, я отвечаю, что не испытаю от этого ничего хорошего. Никаких чувств.
Я испытывал чувство радости, когда рядом был большой художник и я ему служил, потому что работал с гениальным человеком. Имя Римаса Туминаса еще будет вознесено в театральном мире. И я безмерно счастлив, что 13 лет жизни провел рядом с этим человеком.
Он научил меня пониманию в театре, честности в профессии, отношению к людям, не показному, на конференции или на форуме, когда все улыбаются и говорят приятные слова, а в повседневности.
Скажу честно, у меня ощущение какой-то приближающийся катастрофы. С одной стороны, я вижу, как государство много говорит и направляет средства, чтобы изменить эту ситуацию. Делают бесконечные аналитические отчеты, я все время с кем-то общаюсь, участвую в форумах, симпозиумах, совещаниях, конференциях, мозговых штурмах, но ничего не меняется. А должно меняться с Москвы.
«Театр — это ребенок. Ты его воспитываешь и ухаживаешь за ним каждый день»
— На ваш взгляд, один человек может успешно справляться с двумя, а иногда и тремя театрами?
— Я не знаю. У нас, к примеру, шесть сцен. И мне не всегда хватает времени, чтобы пожелать артистам хорошего спектакля на Основной сцене, зайти на Новую и посмотреть, что у нас идет на минус первом этаже в Арт-кафе.
Я иногда вырываюсь из кабинета и бегу через дорогу на Симоновскую сцену. Просто понимаю, что обязан там быть. А если бы это было где-то с московскими пробками и сложной логистикой? Театр — это ребенок. Ты его воспитываешь и ухаживаешь за ним каждый день.
— Вы можете назвать талантливых молодых управленцев в Москве?
— Зачем я буду кого-то сейчас называть? Кого-то не упомяну, обидятся. Есть, конечно, очень способные люди.
Как Крок относится к худруку «Ленкома» Панкову
— Худрука «Ленкома» Владимира Панкова можно назвать таким человеком?
— Безусловно.
— Как вам кажется, он сможет вдохнуть жизнь в "Ленком"?
— Мы хорошо общаемся с Володей, и я желаю ему только успеха. Но как его хватит и на его театр, и на курс в институте, и на «Ленком», я не очень понимаю. Даже если Володя будет работать 24 часа в сутки, ему будет очень сложно.
Я хочу искренне пожелать только успеха и побед в театре, но ему придется заниматься не только творчеством, а еще многими административно-финансовыми проблемами. Когда театр превращен в источник дохода и фактически содержит мутных продюсеров, которые непонятно что туда вложили, для меня это дико.
— На ваш взгляд, Владимир Панков верно поступил, соединив Центр драматургии и режиссуры и «Ленком»?
— Мне кажется, что нет...
«Театр Бабкиной тоже не имеет права называться театром»
— В театре Людмилы Рюминой такая же история?
— Есть площадки, которые не имеют права называться театром. Театр Бабкиной тоже не имеет права называться театром. Они были ансамблем русской песни и занимали прекрасную нишу. Она нам необходима. Это тоже часть нашей культуры.
С какого перепуга они вдруг стали академическим театром и все время лезут на поляну драматического музыкального? Вы сильны в народном творчестве, в пении, в преломлении фольклорных традиций в сегодняшнее современное время. Занимайтесь этим! Это ваше поле непаханое.
Зачем вы беретесь делать какие-то мюзиклы? Даже если поете там парочку народных песен? Я был очень хорошо знаком с великой русской певицей Людмилой Рюминой. Она строила это место не как театр, а как Всероссийский фольклорный центр.
Ее задачей была популяризация русского народного фольклорного творчества. А сейчас там опять-таки пытаются делать какие-то гнилые антрепризы, а там ничего под это не сделано.
Там маленькая сцена, нет закулисного пространства. Рюмина строила сцену и зал для ансамбля русских народных инструментов, чтобы помещались танцоры, певица и баянист. Я говорю без сарказма. Это наша национальная культура. Но потом на должность директора поставили какого-то жулика, которого сейчас, слава богу, сняли.
— 6 марта был год со смерти Римаса Туминоса и два с момента, как он перестал быть художественным руководителем театра Вахтангова. Несмотря на лишение режиссера правительственных наград, в репертуаре стоят его 10 спектаклей, на большинство из которых невозможно купить билеты. За это время вы сталкивались с вопросами, правильно ли сохранять плоды творчества режиссера в театре?
— Мы сохранили весь репертуар, который создавали вместе с ним. И я надеюсь на их долгую творческую жизнь.
Есть очень много людей, которые не очень хорошо ориентируются в теме, что сказал Туминас, а чего не говорил. Президент России Владимир Путин сказал на культурном форуме очень правильную вещь: «Российская культура всегда обращена к человеку. Все лучшие, ставшие классикой произведения отражали его внутренний мир, искания, переживания, ставили волнующие его вопросы, учили думать, оценивать и делать выводы». Именно об этом спектакль «Война и мир».
Позволю и дальше процитировать президента: «В целом ряде государств, и прежде всего в так называемых западных, подобные явления не просто проникли в политику, общественную жизнь, в спорт, образование, а зачастую правят бал в этих сферах, агрессивно навязываются — именно там. Достаточно упомянуть такое явление, как культура отмены. Иначе говоря, публичный остракизм, бойкотирование, а то и полное замалчивание, забвение очевидных фактов, книг, имен исторических и современных общественных деятелей, литераторов, просто людей, которые не вписываются, не укладываются в современные шаблоны, какими бы абсурдными они на самом деле ни были».
Как куча взрослых людей накинулась на человека, который бережно и терпеливо вел театр Вахтангова своим руководством только вперед почти 15 лет, при котором театр обогатился невероятной режиссурой, при котором театр вошел с триумфом во второе столетие своей истории и не сходил из театральных новостей, причем как международных, так и отечественных. Человек, который дал столько культуре России, сколько не каждый рожденный в РФ дал за всю свою жизнь.
Как отвратно видеть людей, которые ни одной постановки режиссера не видели, но будут, конечно, громче всех вопить и оскорблять. Которые за один проступок будут швыряться отвратительными словами и призывами. Его любят называть предателем. Какой он предатель?
Иностранный гражданин много лет работал в России, уехал до начала СВО. Дальше его, больного человека, развели на какой-то неприличный разговор. Он нигде официально не делал никаких заявлений.
Эти люди ничего не создадут. Они никогда не поставят «Евгения Онегина», не создадут спектакль «Война и мир» и никогда не дадут артистам великие роли в постановках.
17 марта мы отмечали 100-летие Юлии Константиновны Борисовой, народной артистки Советского Союза, которая 75 лет прослужила в Вахтанговском театре. Со сцены зачитали ее письмо Римасу Туминасу. Она говорит: «Вы вдохнули в Вахтанговский театр новую жизнь. Вы мне на последнем этапе моей жизни дали две прекрасные роли, которые поддерживали меня в этой жизни. И может, благодаря тому, что я выходила на сцену в вашем спектакле, я до сих пор жива».
«Не знаю больше театра, который бы потратил более семи миллионов на нужды фронта»
— Два года театр Вахтангова живет без Римаса Туминаса в качестве художественного руководителя. Какое время должно пройти, чтобы труппа оправилась от утраты такого лидера и приняла к себе новое лицо?
— Во-первых, место должно остыть. Нравится это кому-то или нет. Наш театр Вахтангова поддерживает СВО, покупает специальную технику, собирает ежемесячно гуманитарную помощь. Я не знаю больше театра, который бы потратил более семи миллионов на нужды фронта, помогал нашим бойцам, которые ушли из театра служить на фронт.
Пусть меня снова обвинят в русофобии, но после гения должно пройти время. Что значит примет труппа? Если есть цель развалить, наверное, самый эффективно работающий в стране театральный механизм, то это сделать просто.
Не нужно долгих решений. Это можно сделать за два-три месяца. А чтобы возродить театр или создать, нужны десятилетия. Но я очень рад, что во власти есть люди, которые это понимают и принимают.
Обязательно появится человек, который, как Римас, придет в театр не самоутверждаться, а работать с труппой. Который будет не строить себе золотой замок, а будет ставить спектакли, убеждать всех своим творчеством и силой таланта на сцене.
Я очень рад, что сегодня ученик Римаса Туминаса Анатолий Шульев является главным режиссером нашего театра.
Взяли ли обратно в театр Вахтангова уехавшего после начала СВО, но вернувшегося в РФ актера
— Не могу не спросить об актерах, которые с начала СВО уехали из России. Как считаете, если условно Чулпан Хаматова или Анатолий Белый вернутся в РФ, насколько охотно их примут в театры?
— Откуда я могу говорить за все театры? Анатолий Белый работал в МХТ им. Чехова, Чулпан Хаматова — в Театре наций. Я не могу за них решать.
В начале СВО у нас тоже один молодой артист психанул, уехал, потом через полгода вернулся, мотался там-сям и понял, что нигде особо не нужен. Он написал мне: «Можно с Вами встретиться?» Я говорю: «Зачем?» Пишет: «Я хочу с вами поговорить».
Причем ушел, что называется, хлопнув дверью. Записал видеообращение в кружочек, как сейчас принято, из аэропорта со следующим текстом: «Простите, вот такая ситуация. Я не хочу воевать, а у меня военная специальность. Я не хочу погибнуть, я вообще пацифист».
А потом он вернулся и говорит: «Я все осознал и хотел бы попросить у вас прощения, вернуться в театр». Я сказал: «У меня прощение ты можешь попросить, я тебя простил. А театр тебя не простит». Он предложил перед всей труппой на колени встать. Но я ответил, что такие жертвы никому не нужны.
Если вы спрашиваете лично меня, я категорически против. Даже тех, кто просто решил уйти из театра, не в рамках СВО, я не возьму обратно. У меня в этом плане очень жесткая позиция не только по отношению к артистам, но и к службам.
Ты уехал, мы живем дальше. Тогда мы целый месяц занимались вводами на его роли в спектаклях, бесконечными репетициями с артистами. Это все время, деньги, нервы... А ты вдруг приехал, что теперь, будешь играть в дубль с тем, кто встал вместо тебя?
Раз вернулся, иди бегай по кастингам, по дешевым сериалам, может, в театр какой-нибудь возьмут, но Вахтанговского театра в твоей судьбе больше никогда не будет.
— Что вы думаете о должности президентов театра. Можно ли сказать, что ее специально создали для пожилых художественных руководителей?
— Мне кажется, президент в стране один — Владимир Владимирович Путин. Что это за должность — президент театра, который ни за что не отвечает, получает зарплату, имеет кабинеты, машину? Мне это непонятно.
Даже если у тебя есть неимоверные заслуги, останься на какой-то общественной должности председателя художественного совета. Я не понимаю такое, если честно. Мне кажется, если ты что-то умеешь делать, обладаешь опытом, знаниями, иди преподавать студентам. Это благородно.
У меня ощущение, что некоторые наметили себе две жизни. Но после тебя ничего не остается. Только холмик два на два. Больше ничего. Там ничего не нужно.
«Доронина живет в санатории. За ней уход 24 часа в сутки»
— Знаете ли вы, помогают ли сейчас Татьяне Васильевне Дорониной?
— Я общался с Владимиром Кехманом. Насколько я знаю, Татьяна Васильевна живет в санатории. За ней уход 24 часа в сутки. При ней врач и медсестра.
— Принимает ли в этом участие в театр?
— Я так понимаю, что это происходит благодаря театру. Потому что когда человек в таком состоянии, то кто-то должен оплачивать персонал и место в санатории. Я думаю, что театр это организует.
Перед тем как многие наши великие артисты уходили из жизни, театр Вахтангова оплачивал им отдельную палату, полный уход и врачей. И сейчас мы помогаем нескольким людям, оплачиваем сиделок, созваниваемся, передаем котлетки, супчик из актерского буфета.
Если человек просит помощи, нет отказа. Та же Юлия Борисова последние месяцы провела в специальной клинике. За ней был отдельный уход. Театр все оплачивал. А как иначе? Вы знаете, что вклад этой женщины в историю Вахтанговского театра больше, чем любые деньги? Есть разные ситуации, но нельзя бросать людей.
«Театр не может быть с черным паркетом в фойе, как в Московском театре юного зрителя»
— Люди часто ищут ответы на волнующие их вопросы в прошлом. Сетуют, что нет второй Галины Борисовны Волчек или Олега Павловича Табакова. Но мир быстро меняется, а меняются ли зрители?
— Сегодня зритель стал более требовательным. Он стал очень считать личное время, потому что время — самый ценный ресурс. Не деньги за купленный билет, а именно время, которое оторвал от своей жизни, чтобы потратить на нас в театре.
Поэтому правильно, когда зритель, помимо требований к спектаклю, предъявляет их ко всему, что его окружает во время пребывания в нашем доме. Понятно, что театральный зритель в большинстве своем идет на режиссеров, на названия спектаклей или на артиста.
Я не устану повторять, что, если зрителю нахамили в гардеробе, никакой Сергей Маковецкий на сцене поможет. Мое глубокое убеждение, что театр не может быть с черным паркетом в фойе, как в Московском театре юного зрителя. Это тоже влияет на атмосферу творчества. Это этика Станиславского. Я ничего нового не придумываю.
В 2024 году мы ввели сервис, чтобы при покупке билета на Историческую сцену зритель сразу мог забронировать себе столик в буфете перед началом или в антракте. И нет ни одного спектакля, чтобы не были раскуплены все места. Это говорит о том, что зритель хочет качественный сервис, а не просто «пришел, посмотрел, ушел».
— За какими эмоциями, на ваш взгляд, идет зритель?
— Не думаю, что кто-то сегодня ищет легкий жанр, бестолковую комедию. Люди идут в театр за двумя, с моей точки зрения, эмоциями: поплакать или посмеяться. И если зритель к концу спектакля достиг этих эмоций или получил сразу две эти эмоции в течении вечера, то я считаю, что театр свою главную функцию выполнил.
Самое важное — это сострадание к тому, что происходит на сцене. Когда в темноте тысячного зала каждый проявляет сострадание и эмпатию к тому, что происходит на сцене. Именно в эти моменты формируются так называемые качества людей, культурные коды, культурная политика. Если мы не даем этого на сцене, тогда это плохой театр.
Читайте также:
Любовь к Украине и поддержка Ахеджаковой: как живет актер Олег Басилашвили
«Мало молодых директоров театров». Почему трудно заменить Табакова и Волчек
Варшавер превратил «Ленком» в болото? Кто снял его с поста, это Певцов?