Женщины на передовой — редкость. Наталья Казарян из Краснодара как раз тот редкий случай. На СВО она попала осенью позапрошлого года — отправилась добровольцем, ею двигали азарт и патриотизм. Это стало поворотным моментом в ее жизни, на фронте она встретила нынешнего супруга, который сделал ей предложение через неделю после взаимного признания в симпатии. О том, каково быть единственной женщиной среди массы мужчин, о страхе, любви и планах на будущее Наталья рассказала в интервью NEWS.ru.
«Я думала, что все по-другому будет»
— Наталья, как вы попали на фронт?
— Я туда попала в ноябре 2023 года. Тогда женщин на фронт еще не брали, только такой, скажем, эксперимент был. Но я спросила, и сначала мне сказали, мол, нечего женщинам на СВО делать. А потом комбат подумал и решил, что надо попробовать.
— То есть вы сами попросились на СВО?
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
— Да. Папа у меня военный, я думала, что справлюсь, было интересно. Даже азарт какой-то был. Патриотический аспект, конечно, был. Но, если честно, финансовый тоже. К тому же дети выросли, подумала: «Почему бы и нет?»
Ни о каких пособиях для ветеранов боевых действий я, честно говоря, вообще не знала. Знала только, что дети поступают на бюджет. А это немаловажно, потому что у меня трое детей (от прошлого брака. — NEWS.ru) и двое из них как раз поступали.
— Чем вы занимались до спецоперации?
— Много чем. Я то в роддоме работала, то в хирургии в госпитале ветеранов войн (в Краснодаре. — NEWS.ru), то косметологом. По образованию я медсестра и спортивный психолог.
— Страшно было отправляться в зону боевых действий?
— Страшно не было совсем. Я ведь думала, что все по-другому будет. Даже на 10% не представляла, что там происходит. Я ожидала, что служба пройдет в Лисичанске. Я не могу сказать точно, где стоит отряд «БАРС-16», куда я попала, но говорили, что это вторая линия, а по факту — первая. Да, я не в окопе была — мне бойцы комнату сделали в разрушенном здании. Но там не было ни медсанчасти, ни медпункта, ни воды, ни еды, почти не было света и тепла. И все время бомбежка. А я ожидала увидеть что-то типа госпиталя.
— И как вы себя почувствовали, когда это увидели?
— Вы знаете, мой мозг даже не воспринимал ситуацию, в которой я находилась. У меня такой шок был, вы даже не представляете.
— Не было желания вернуться домой?
— Я присягу дала.
«За меня так тряслись, командир оберегал»
— Вы говорите, что никакой медицины на месте не было. Получается, вам пришлось выстраивать ее там с нуля?
— Ну, там были медики. Но это все было на уровне совсем полевых условий. Мне пришлось обустраивать кабинет, где я могла бы делать капельницы и перевязки. Мне бойцы притащили какой-то стол, заделали две огромные дырки от [снаряда] танка, потом установили печку, потом место, где можно помыть руки, потом какую-то кухоньку.
— А вы сразу стали начальником медслужбы «БАРС-16»?
— Командир почему-то меня сразу поставил над теми тремя фельдшерами-мужчинами. Чтобы я бумажками занималась, лечила как-то сразу бойцов.
— Можете поделиться своими впечатлениями, каково это — работать на передовой? Ездили ли вы оказывать помощь раненым непосредственно в места боевых действий?
— Меня не пускали близко к линии боевого соприкосновения. За меня так тряслись, командир оберегал. Я без охраны вообще не выдвигалась. К тому же я одна женщина была в той местности, а мужчины разные бывают. Один раз я, если честно, ослушалась и поехала, потому что мне некогда было ждать команды. Потом очень получила за это. Раненых я возила, до госпиталя (в Лисичанске. — NEWS.ru) от места дислокации нужно было ехать минут 40. И всю дорогу думаешь: «Подорвут? Не подорвут?» Но сказать, что была прям на передовой с парнями, не могу. Конечно, меня там не было.
Обычно меня привозили к этой моей комнате, я быстро перематывала, останавливала кровотечение. Бывало, делала это даже в машине.
— Вы сказали, что один раз ослушались и поехали помогать под обстрелом. Расскажите поподробнее.
— Было так. Я слышу по рации, что взорвали нашу «буханку» и боец кричит, помощь просит. Я выбежала, взяла своего водителя, сели в нашу эвакуационную машину, говорю: «Едем, быстро!» Чего делать нельзя было, конечно, потому что машина — всегда цель.
Подъехали, вся «буханка» горит. Там два парня наших сгорели. А раненые стали разбредаться. Все попрятались, меня тоже утащили [в сторону]. Помню, тогда 30 «птиц» (дронов. — NEWS.ru) выпустили по нам. Потом всех потихоньку эвакуировали, когда успокоилось.
— Боялись в тот момент?
— Нет, страшно не было. Потому что адреналин. Наоборот — максимальная концентрация была. А я еще и без каски побежала. Все обошлось, хотя нас тогда сильно накрыли.
«Сидит боец с РЭБ, а у него целого бока нет»
— Я знаю, что на спецоперации вы встретили своего нынешнего супруга Александра. Он был вашим водителем. Можете рассказать вашу историю любви?
— У первого водителя закончился контракт, и он уехал. Я осталась на время без шофера. Вот если честно, некоторые мужчины либо теряются на местности в темноте, либо, когда я говорю, что сзади (в машине. — NEWS.ru) раненый и надо поспешить, начинают тупить. Ну то есть в ступор впадают, в растерянность и страх — сзади же кто-то кричит, кому-то больно. Начинают ехать медленно или не туда, не объезжают кочки.
И вот в конце февраля 2024-го мне дают Александра. Он вообще не терялся, все делал молча, никакой истерики, даже когда погибших везли.
— Как у вас возникли чувства друг к другу?
— Да у нас вначале даже не было никакой искры. Какая искра? Я работала, все мужчины были как большая зеленая масса. У меня не было никакой заинтересованности, если честно. Потом он (Александр. — NEWS.ru) начал интересоваться: «Ты покушала?» А там ведь реально бывает — либо нечего, либо некогда. Начал как-то заботиться. Все время ездил молча — такой спокойный, размеренный, надежный. Потом мы стали часто беседовать, когда ездили, например, обратно из госпиталя. Говорили и говорили. Потом он написал мне, что я ему нравлюсь. Я сначала подумала: «Ну нет».
— Перед тем же, как сделать вам предложение, Александр получил ранение. Как это произошло?
— Это произошло 4 апреля. Я просыпаюсь в 06:30 от того, что взрыв рядом со зданием. Такое нечасто бывало. Подскочила, начала одеваться, мне кричат: «Наташа, раненые, „триста“». Выбегаю, в холле уже сидит один боец с РЭБ в руках — а у него целого бока нет. Кладу его на носилки, перематываю, колю, чтобы шока не было, — задело кишечник, мочевой пузырь. Его спасли потом, хотя шансов вообще не было.
В общем, в этот момент у других спрашиваю: «Саша где?» А он отвозил бойцов на ротацию. Мне говорят, что машина вообще-то горит и подойти к ней нельзя. Полчаса мы не могли выехать, потому что ВСУ пустили «паровозик» дронов. Все это время я думала, что Александр мог погибнуть. Но потом открылась дверь, и его внесли внутрь. Он все это время полз: ему сильно попало в ногу, осколки едва не попали и в шею, но спасла балаклава. Я стала его перематывать. Тут занесли еще двоих раненых. Мы их всех положили в «буханку» и поехали в госпиталь.
«Он говорит мне эту фразу — я расплакалась»
— А как в итоге Александр сделал вам предложение?
— Мы приехали в Лисичанск, Александра там перемотали всего, наложили гипс. И вот он сидит на кровати в специальной распределительной комнате, ждет эвакуации в Луганск. Я стою, смотрю на него, а он говорит мне эту фразу: «Будешь моей женой?» Я расплакалась, сказала: «Да». Даже не знаю, почему так. За шесть месяцев я не плакала ни разу, даже когда погибали пацаны. Это был единственный раз, когда я раскисла.
Я сразу сказала «да», а потом написала записку — я же понимала, что он сейчас поедет в один госпиталь, второй, третий. Вложила ее ему в паспорт, думала, потом как-нибудь откроет, почитает. Между предложением и моментом, когда мы начали активно переписываться, признались друг другу в симпатии, прошло всего семь дней. А нам казалось, что целый месяц. В реальной жизни это не норма, так не делают, это неразумно, верх легкомыслия. Но там (на фронте. — NEWS.ru) эта оценочная система не работает.
— Довольно трогательная история вышла.
— Она безумно трогательная! Не могу сказать, что все к этой истории отнеслись хорошо — и близкие, и друзья. А в военкомате вообще поспорили, что мы быстро разведемся. Потому что такие эмоциональные поступки обычно заканчиваются не очень хорошо. Но в итоге все сложилось даже лучше, чем просто хорошо.
— У вас сейчас есть какие-то совместные планы на будущее, мечты?
— Мы все время хотим вдвоем находиться, поэтому у нас такая мечта — чтобы был маленький дом, где одна комната и кухня. Но это неразумно, потому что у нас куча детей (трое у Натальи и двое у Александра. — NEWS.ru) и все хотят с нами видеться.
«Первое время тянуло назад»
— Когда вы вернулись из зоны СВО?
— Контракт закончился. Сначала у меня, потом у Александра.
— Не было мысли его продлить?
— Конечно, была. Но не стала, потому что Саше надо было долго восстанавливаться — переломы, 18 осколков. И к тому же какой-то страх мы поймали, наверное. Это был не страх смерти, а страх того, что кто-то из нас погибнет. А друг без друга жить сложно. Мы один раз реально хотели снова уйти на фронт, но командир сказал, что он нас не возьмет. Потому что из-за любви мы, так скажем, стали уязвимы.
— Вы были подопечной фонда «Защитники Отечества», который помогает ветеранам СВО. Как это вышло? Вы получили какое-то ранение?
— Да нет. Туда же можно обратиться просто за помощью. Всем участникам СВО из Краснодарского края выдается сертификат на 100 тысяч рублей на восстановление здоровья. Нам в соцзащите все никак не хотели его выдавать, ссылались на неправильную формулировку в справке от «БАРС-16».
Мы сходили к «Защитникам Отечества», нам объяснили, как и что приносить в соцзащиту, и в итоге нам все выдали.
— Долго привыкали к мирной жизни после постоянных обстрелов?
— Первое время тянуло назад. Потому что адаптироваться очень сложно. Мы не могли начать нормально жить здесь: люди гуляют, кушают — мы этого не понимали. Даже случалась некая такая агрессия: «Вы тут гуляете, а мы там сражаемся». Было чувство несправедливости.
Где-то полгода мы привыкали к мирной жизни, а потом успокоились. Сейчас мы можем реагировать на какие-то жужжащие моменты (звуки, напоминающие БПЛА. — NEWS.ru), я пригнуться, например, могу. Салют было сложно переносить.
— Близкие поддерживали вас?
— Разделились на два фронта. Кто-то говорил, мол, как я могла бросить детей. А другие гордились.
— Чем вы сегодня занимаетесь, кем работаете? Что планируете делать в будущем?
— Сейчас в фонде «Защитники Отечества» работаю социальным координатором по без вести пропавшим. Я составляю разыскную карту, беру ДНК. Мне это нравится, и я понимаю, как это важно и нужно. Но морально, конечно, очень тяжело. Я будто снова пошла на СВО. Я же должна все о каждой семье узнать, и истории разные выходят — и плохие, и хорошие.
Случаются вообще ужасные вещи, раскрываются семейные тайны — но большинство ищут и очень переживают за своих близких. Пока не знаю, чем займусь в будущем. Сейчас я на своем месте здесь, в фонде, буду помогать тем, кому моя помощь необходима.
Читайте также:
«Рвутся в бой на протезах»: инвалид СВО о реабилитации оставшихся без ног
«Вот дурак, куда ты лез!»: боец раскрыл новые детали операции «Поток»
«НАТО оккупировала страну»: герой СВО об Украине, наемниках ВСУ и Пугачевой
Весенний призыв — 2025: когда пройдет, что с повестками, отправят ли на СВО