Российские космонавты продолжают изучать околоземное пространство. 19 декабря они выйдут в открытый космос, чтобы проводить эксперименты. Космонавт Сергей Рязанский не понаслышке знает, что это такое. За два полета он провел в космосе 305 суток, четыре раза выходил в открытое пространство, где непрерывно проводил больше восьми часов. А еще он стал первым в истории ученым — командиром космического экипажа. Как он оценивает перспективы космических проектов РФ, кто наш главный конкурент и как улучшить позиции нашей страны в освоении космоса, Рязанский рассказал в эксклюзивном интервью NEWS.ru.
«Мальчик с толстой медицинской карточкой»
— Сергей Николаевич, расскажите, как вы решили стать космонавтом?
— На самом деле я никогда не мечтал об этом. Я понимал, что космонавт — это элита, а я обычный мальчик с толстой медицинской карточкой. С детства я мечтал быть ученым: меня интересовала биология. Сначала я хотел быть ботаником, потом зоологом, потом биохимиком, а в итоге окончил кафедру вирусологии биофака МГУ. Было это уже в 1990-е годы, когда с наукой в стране все стало достаточно грустно. Тогда у ученых было два выхода: либо уходить в бизнес, либо уезжать на Запад.
— Что выбрали вы?
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
— Я попробовал и то, и другое. Мы с ребятами основали свою компанию, и я уехал работать в Штаты. Пожил там какое-то время, не понравилось, вернулся обратно и попал на работу в Институт медико-биологических проблем. Это ведущая организация, которая до сих пор занимается медицинским обеспечением космических полетов и биоспутниками.
Я был безумно счастлив, попав туда. Выступаешь на научной конференции, а все, разинув рот, слушают доклад молодого человека, которому еще нет и 25 лет. Уже тогда я занимался уникальными исследованиями, которые никто в мире повторить не мог, потому что доступ к космическим спутникам мало у кого есть. Параллельно я работал испытателем космической техники внутри института: все, что отправляется на орбиту, должно быть проверено на Земле. За это тогда неплохо платили.
Когда Российская академия наук решила набрать ученых в космонавты, меня вызвал мой руководитель и сказал: «Сергей, вот тебе лист бумаги, пиши заявление в отряд. Ты у нас молодой, перспективный. Мы в тебя верим». Таких ребят было несколько, но в итоге медкомиссию прошел только я один. Я не осознавал еще, куда попал, но понимал, что любимой наукой буду заниматься не на Земле, а в космическом полете.
«Ты хороший парень, но никогда в космос не полетишь»
— Как шла подготовка к первому полету?
— Попав в отряд, я понял, что космонавт должен знать в основном математику и физику. Но я биолог. Биология и химия — это мое. В отличие от математики и физики. Ты должен понимать, как работают все системы корабля, знать инженерию, баллистику, все эти жуткие дифференциальные уравнения. Это было тяжело, но сидел ночами и занимался подготовкой. Ученые все-таки обладают способностью анализировать материал и учиться. И это мне сильно помогло.
— Что было самым тяжелым в подготовке?
— Не учеба — к ней привыкаешь, втягиваешься. Самое тяжелое — когда ты годами готовишься, сдаешь сотни экзаменов и зачетов, а в космос летят другие. В 2005 году наши американские коллеги после трагедии с шаттлом Columbia закрыли программу и выкупили все места ученых на наших кораблях на 12 лет вперед. Обычно это кресло справа от командира. Меня тогда вызвал начальник и сказал: «Сергей, ты хороший парень, но ты никогда в космос не полетишь, у тебя нет шансов. Пожалуйста, ищи новое место работы».
— И как вам в итоге удалось добиться полета?
— В тот момент появилась внутренняя мотивация. Я защитил кандидатскую диссертацию по космической медицине, принимал участие в разных наземных экспериментах, чтобы как-то себя зарекомендовать. Стал инструктором парашютной подготовки — хотел проявить себя в отряде. В итоге это сработало. Мне дали возможность сдать экзамены на бортинженера, левое от командира экипажа кресло. Так что во время своего первого полета я был именно бортинженером, но без базового инженерного образования. А во время второго полета я уже стал первым в мире ученым — командиром космического экипажа.
«Папа-космонавт — это прикольно»
— Как семья реагировала на то, что вы летаете на орбиту?
— Это очень сложный вопрос. Конечно, все переживают. Изначально семья не понимала, куда я ввязываюсь. Я помню, перед первым полетом я уже в скафандре, мы сидим за стеклом и ждем главу Роскосмоса, который скажет напутственные слова. В это время я вижу своих родителей. От волнения их лица стали цвета листа бумаги. Я помню, как сказал врачу экипажа: «Пожалуйста, сходи к ним, посмотри». Тогда я больше переживал не за скорый старт, а за их здоровье. Жена и дети, конечно, тоже волновались. Но дети как-то легче все это воспринимают, говорят: «Папа-космонавт — это прикольно».
Во время первого полета я плохо понимал, как тяжело моей семье. Им, наверное, было даже сложнее, чем мне. Поэтому, когда я второй раз полетел в космос, скажу вам честно, я почти каждый день звонил домой, просто чтобы узнать, как у них дела, сказать, что у меня все хорошо. Для них это важно.
— А дети не хотят пойти по вашим стопам и стать исследователями космического пространства?
— Я был бы рад, если бы кто-то из них пошел по моим стопам. Если что-то в жизни любишь, ты пытаешься этим поделиться, заразить окружающих. Но задача родителей — не навязывать нашу точку зрения. Детям надо показать весь спектр возможностей, который у них есть в жизни, а дальше просто поддерживать их мечты и устремления.
Мой старший сын окончил МГУ и стал хорошим программистом, работает в престижной компании. Две дочки учатся в 11-м классе. Одна мечтает стать дизайнером моды, вторая собирается поступать в Сеченовский университет, хочет быть хирургом-онкологом. Младший сын уже в третьем классе, он очень спортивный и математически подкованный. Если кто и пойдет по моим стопам, то это будет он. Есть еще младшая дочка, ей три с половиной годика, и пока ей нравятся зайцы.
«Надеюсь быть полезным родине»
— Планируете вернуться на орбиту снова?
— Пока нет. Самый главный вопрос в жизни человека — зачем? Да, космос я безумно люблю. Я увлекающийся фотограф, привез из полетов 350 тысяч фотографий, мне очень нравятся виды. Но возвращаться ради того, чтобы делать то, что ты уже делал, как мне кажется, неправильно. Надо идти вперед, развиваться, искать какие-то новые направления. Именно в этом смысл нашей жизни. Мир меняется с космическими скоростями, и мы тоже.
У меня есть очень интересные проекты, которые позволяют быть постоянно в тонусе, развиваться, учиться, осваивать что-то новое. И это не менее прикольно, чем космический полет. Но если будет создан новый корабль, стартуют полеты на Луну или еще что-нибудь, я с удовольствием попытаюсь вернуться. Понимаю, что уже возраст, но у нас ребята летают и в 60 лет. Поэтому, если будет новый проект и будет востребован опытный командир экипажа, я постараюсь пройти медкомиссию и, так как умение учиться есть, то, надеюсь, окажусь полезным и космическому агентству, и родине.
— А чем вы занимаетесь сейчас?
— Теперь, когда я ушел из отряда, в основном моя работа — это преподавательская деятельность. Читаю лекции по лидерству и командообразованию. Сейчас на предприятиях очень востребована тема космических подходов к построению корпоративной культуры безопасности на производстве, так как в космосе требуется повышенная надежность. Как выстроить такую систему? Понятно, что за много лет и в Роскосмосе, и в NASA сложились достаточно своеобразные культуры безопасности, и это очень здорово воплощается в земные практики.
Также читаю лекции про человекоцентричность, как удержать и мотивировать сотрудников. В космосе экипаж — это не набор функций, а в первую очередь личности, люди со своими сильными и слабыми сторонами. И если ты это понимаешь, можешь успешно использовать. А команда будет способна сделать даже больше, чем запланировано. Так же и на Земле: если мы будем относиться к людям как к шестеренкам, то никакого прогресса не добьемся.
— Работа занимает все ваше время?
— Вовсе нет. Я очень люблю море, получил шкиперские права, хожу под парусом. Сходил в этом году в Антарктиду на паруснике. Еще поднялся на пик Ленина, это 7130 метров над уровнем моря. В следующем году планирую взойти на Аконкагуа и Эверест.
«Сейчас мы закладываем фундамент»
— Как оцениваете состояние современной российской космонавтики?
— Я считаю, что мы до сих пор первые по опыту и по тому, что у нас называется коэффициент надежности техники. У нас отлично работающие космические корабли и ракеты-носители, у нас достаточно опытный персонал в разработке и производстве оборудования. Наверное, такого опыта все-таки ни у кого больше нет.
Единственное, в чем мы отстаем от других космических держав — это автоматические станции. Было несколько неудачных запусков, но причины тут не системные. Дело в том, что это должно быть приоритетом.
— Что нужно сделать, чтобы улучшить позиции России?
— Нужна пропаганда в хорошем смысле слова. Недавно я ездил в Китай. Там реально каждый школьник мечтает работать в космической индустрии, потому что из каждого утюга он слышит, что если ты хороший китаец и хочешь приносить пользу родине, иди в космонавтику инженером, космонавтом, разработчиком IT-систем, космическим врачом и прочее.
Сейчас понятно, что приоритеты у России немножко другие. Это не хорошо и не плохо. Это данность. Нам надо решать насущные проблемы. Пилотируемые полеты на ближайшие 5–10 лет приоритетом не являются. Но, с другой стороны, сейчас в стране закладывается достаточно серьезная производственная база. После того как будут решены военные цели, она должна быть чем-то загружена. Поэтому сейчас мы закладываем фундамент, на котором наши инженеры смогут наконец-то делать прорывные вещи в мирных проектах: новые двигатели, системы связи и прочее. Думаю, что через какое-то время, решив международные конфликты, мы сможем сконцентрироваться на космических программах.
— Раз речь зашла про Китай, как вы оцениваете его перспективы? КНР станет партнером или конкурентом РФ в космосе?
— Наверное, Китай до сих пор пока находится на стадии маленького ребенка, который кричит: «Я сам». Им важно сделать что-то самим. Они же не вошли в проект МКС, пытаясь доказать и всему миру, и себе, что могут сами сделать свою космическую программу. Но когда-то ребенок взрослеет и понимает, что если ты делаешь какие-то масштабные вещи, то их надо делать с кем-то. Один в поле не воин. У кого-то одни технологии сильнее, у кого-то другие. Надо работать в коллаборации.
Я думаю, что в будущем нам будет интересно сотрудничать с Китаем. Мы сможем что-то делать вместе в хорошем и равноправном международном сотрудничестве.
«Это должно быть не флаговтыкательство»
— Как вы оцениваете судьбу МКС? Стоит ли вместо нее организовывать новую станцию или существующая может прослужить еще какое-то время?
— Это должны оценивать специалисты, которые постоянно «сидят на параметрах» и понимают, каково в данный момент времени состояние станции. Изначально станция «Мир» создавалась на пять лет, но пролетала 15. А МКС была рассчитана на 15 лет, но уже эксплуатируется 25. Мы прощупываем пределы надежности техники. И эти нюансы — дошли мы до красной черты или еще есть какой-то запас — знают специалисты.
Пока, судя по отзывам моих коллег, МКС вполне жизнеспособна. На ней вполне можно работать, угроз безопасности нет. Я абсолютно уверен, что, даже когда проект МКС закроется, все равно в мире будет не одна, а несколько научных лабораторий в космосе, которые смогут решать свои задачи. Может быть, они будут меньше, но с разными режимами, наверное, не с постоянными экипажами, а с посещаемыми.
— Верите ли вы в скорое появление российской космической станции?
— Наверняка российская станция будет создана. Какие у нее будут параметры и цели — это уже подзадачи. Но если к тому времени конфликты на Земле улягутся, мы сможем разложить бремя строительства и обслуживания новых проектов на несколько национальных бюджетов. Ведь космос — это достаточно дорогостоящая отрасль, и если мы будем работать в коллаборации, то получатся продуктивные проекты.
Я верю в то, что будущее космонавтики — это будущее человечества, а не отдельно русских, американцев или китайцев. Какая бы ни была богатая страна, настолько дорогостоящие проекты она не потянет. Надо сделать так, чтобы как можно больше стран приняли в этом участие, потому что мы должны взрослеть и начинать мыслить как человечество. Я думаю, что у нас это получится.
— Что вы думаете о российской лунной миссии? Насколько возможна ее реализация?
— Технически человечество давно уже готово выполнять миссии на Луну, совершать полеты на Марс. Об этом еще Сергей Королев говорил. Мы стали лучше понимать баллистику, у нас появилась надежная техника, мы понимаем, какие спутники связи и ретрансляторы нам требуются. Мы это все можем делать.
Я всеми руками за лунный и марсианский полет. Надо всегда ставить амбициозные цели и задачи. Надо стремиться к крутой цели, которая может зажечь наших инженеров, нашу молодежь, чтобы народ пошел в отрасль с мыслью: «Да, я не полетел на Марс, но хотя бы сделал шаг к этой великой цели». Для молодого человека это уже будет неким смыслом жизни и работы, ему будет интересно не просто деньги зарабатывать, а создавать прорывные технологии будущего.
Читайте также:
Маск опередил Россию: почему мы больше не лидеры космического туризма?
«Памятник спрятан в кустах»: что происходит с наследием Гагарина в России