Специальная военная операция уже привела ко многим, порой неожиданным последствиям в жизни России. Достаточно посмотреть на ее культурную составляющую — какие процессы прошли в сфере развлечений. Многие звезды не просто оказались буквально в первый же день после 24 февраля за рубежом, но и попали во всякого рода черные списки, нарвались на те или иные неприятности и штрафы, подобно Юрию Шевчуку. Такие, казалось бы, вечные звезды отечественной сцены, как Алла Пугачева и Максим Галкин, теперь в эмиграции. Впрочем, составляются и ответные запретные списки.
Эти события приводят к тому, что на эстраде происходит быстрая смена поколений, ведь свято место пусто не бывает. Если ты уступаешь свою позицию, ее немедленно займут другие. Разумеется, интернет несколько смягчает этот процесс, поскольку многие перебираются в Сеть, но все равно в реальной жизни многие звезды отныне не присутствуют и концертов не проводят. Любопытно будет посмотреть на российскую сцену года через два-три, когда обстановка на ней окончательно утрясется: кто окажется в числе лидеров зрительских симпатий, с какими песнями и шутками?
Можно долго и много говорить о влиянии СВО на экономику, на политику, на прогресс в военном деле (вспомним, с каким оружием вступил в войну СССР в 1941-м и с каким закончил в 1945-м, сегодня это происходит еще быстрее). Но есть еще одна сфера, в которой изменения могут произойти, хотя вовсе не предопределены.
Речь идет о языковой самодостаточности и самостоятельности. СВО ввела в повестку дня независимость РФ от крупнейших западных игроков, которые оказались ненадежными партнерами и активно сейчас вытесняют Россию и русских отовсюду, откуда только можно. Достаточно вспомнить инициативы по лишению шенгенских виз, что уже вводится явочным порядком в Прибалтике.
Инициативы по импортозамещению стали особенно актуальными сегодня, когда выяснилась критическая зависимость страны от Запада по едва ли не большинству технологий. Но помимо материальной зависимости существует и зависимость духовная, культурная, языковая.
Новейший период истории русского языка ознаменовался отказом от его более чем двухсотлетней традиции, которая заключалась в одновременном освоении заимствованных слов при создании своих собственных. Так, вместе с «гелием» возник «кислород», с «автомобилем» — «самолет», с «амфибиями» — «земноводные», с «телевизором» — «пылесос». Эту традицию заложил Николай Карамзин и его последователи, чьих имен мы не знаем, но которые создали тысячи и тысячи новых русских слов.
Этот запрос на создание собственного словаря был следствием национальной гордости достижениями отечества — создания великой империи от океана до океана, великой литературы, искусства, а после — науки. Французский язык, бывший языком элиты в начале XIX века, был быстро вытеснен русским, когда тот после трудов Пушкина приобрел силу и выразительность. Великий поэт сделал сознательный выбор писать только на русском, причем на чистом и богатом языке, а не на смеси «французского с нижегородским», которым говорили тогдашние хипстеры.
Но после 1991 года в силе оказался иной запрос, который подспудно назревал последние лет тридцать советской власти: на вытеснение русского или как минимум максимальную его англизацию. Это стало проявлением глубоко укорененных комплексов неполноценности у нашей интеллигенции. А интеллигенция уже влияла на широкие массы. Глобализация, конечно, оказывает свое воздействие, но это вторичный фактор. В итоге современная тусовка разговаривает на «рашн пиджин» — местном варианте суржика, максимально насыщенном английскими словами, склоняемых по правилам русского синтаксиса.
Ярким следствием этой тенденции стали процессы в деловом языке. В Москве, например, большинство вывесок клубов, ресторанов на английском. Названия фирм также зачастую сугубо английские. Кириллица вытеснена латиницей. Предпринимательская терминология — «дивизион» вместо «управления», «эйчары» вместо «кадровиков» — также. Написать что-то по-русски часто считается большим позором и совершенно недопустимым. Английский видится как нормативный язык «белых господ», к которому нужно стремиться. Соответственно, русский предстает вульгарным мужичьим наречием, от которого надо избавляться.
Попытки что-то изменить в этом отношении до самого последнего времени наталкивались на стену непонимания. Однако с началом СВО забрезжил, пусть и совсем слабый, лучик надежды. Острое осознание ситуации, в которой находится Россия, приводит людей к выводам, к которым они были не готовы еще полгода назад.
Ставший вице-премьером Денис Мантуров месяц назад сказал предпринимательнице Татьяне Бакальчук, что название ее фирмы Wildberries не слишком удачно и что было бы неплохо подумать о чем-то более оригинальном и аутентичном. Действительно, называть сугубо российскую компанию, ориентированную на внутренний рынок и у которой в ближайшее время точно не будет возможности выйти на рынок международный, пошлым и заурядным английским именем, значит, возвращаться в 90-е с их культом всего иностранного — «раз не по-русски, значит, качественно». Я уж не говорю про колониальный дискурс, сугубую вторичность и так далее.
И вот в СМИ прошла информация о переименовании Wildberries в «Ягодку». Впрочем, радость оказалась недолгой. Уже через сутки «Ягодка» превратилась в нечто несуразное. Но примечателен сам факт. Оказалось, что в «Ягодке» нет ничего позорного, что русское название ничем не хуже иностранного. Акции не обрушились, продажи не упали, клиенты не отвернулись. Будем считать, что эксперимент удался и одним психологическим барьером стало меньше. Может быть, Бакальчук в итоге решит, что не так страшен черт, как его малюют. Аналогично метапоисковик авиабилетов Aviasales попробовал русское название «Билетики». То, что по-английски называется testing the waters, состоялось.
Я не знаю, насколько серьезно сами владельцы и их управляющие относятся к подобным экспериментам, презирают ли русские названия в душе, считают ли их уступкой давлению чиновников. В данном случае это неважно. Важен публично обозначенный шаг.
Со стороны публики, думается, необходимо поддержать подобную инициативу. Вспомним: на Украине к языковым вопросам относятся с величайшей тщательностью и вниманием. Там борьба с русским и насаждение украинского — вопрос вопросов. Никто над этим не смеется, не строит гримас. Для местных элит всемерное поощрение украинского языка стало чем-то вроде религии. В России до спецоперации было наоборот. Вытеснение русского считалось признаком развития и модернизации. И это при том, что на самом деле на Западе приветствуются именно мультикультурность, оригинальность, аутентичность. Никакому туристу в Москве не интересно видеть Москва-сити. Они прекрасно знают, что Сити один и он в Лондоне. А это — дешевая подделка (типа Gucci, который продают африканцы на толкучках) вместо изначального «посада». Но какому-то чиновнику во времена Лужкова захотелось чего-то иностранного, и «посад» стал «сити». Современная Москва — город с нулевым туристическим потенциалом, ввиду ее полной неоригинальности и отсутствия собственного лица и языка.
Кстати, если «Макдональдс» удалось переименовать вполне адекватно во «Вкусно — и точка», то почему Starbucks назвали Stars Coffee? Зачем опять играть на понижение, в страну третьего мира, очередную папуасию с ее карго-культом?