Отношение к абортам в Российской империи было резко отрицательным. Фактически эта операция рассматривалась как убийство. Однако в городской среде в начале века к ней прибегали всё чаще. Поэтому врачи уже в начале 1910-х годах заговорили о необходимости декриминализировать аборты, чтобы сохранить жизни и здоровье рожениц, которые часто становились инвалидами после их совершения в подпольных условиях. Революция решила этот вопрос радикальным образом, но после советская власть несколько раз пересмотрит свой вопрос по поводу регулирования деторождения.
Противоречия демографии
Новый, ХХ век Российская империя встречала бурным расцветом подпольной городской жизни, частью которого были аборты. Понятное дело, они были нелегальны. Церковь была против. Уголовный кодекс преследовал женщин, избавляющихся от ребенка, самым суровым образом — их, по сути, судили за убийство. Так это воспринималось.
Однако, как об этом заявляли уже сами врачи на очередном Пироговском съезде в 1913 году, для городских рабочих это была «обычная процедура». Нищета, алкоголизм, отсутствие бытовых удобств — не более трех квадратных метров на человека в Питере или Москве — всё это заставляло женщин избавляться от нежелательных беременностей. Если сюда добавить отсутствие намека на какую-либо контрацепцию, остаётся признать — аборт для промышленного пролетариата оставался единственной формой регулирования численности семьи. Иначе — ещё большая нищета и криминализация.
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
Тогда же, в 1913 году, врачи империи признали, что аборты надо узаконить. Других вариантов не было. По их оценке, в Петербурге на каждые пять рождений приходился один аборт. И если верхушка общества могла себе позволить нелегальные, но всё-таки услуги врача, то рабочие прибегали к чему угодно. Были бабки-повитухи, были народные средства стимулирования выкидышей, шарлатаны предлагали мази и микстуры для умерщвления плода, наконец, можно было прибегнуть к помощи студентов медицинских факультетов или псевдоврачей, который абортировали нарожденного.
Женщины, которые прибегали к таким процедурам, часто оказывались инвалидами. С точки зрения массы врачей того времени аборт был абсолютным злом, но без его легализации рос рынок нелегальных услуг, дети могли остаться сиротами из-за смерти матери или же, что было довольно часто, отцы просто уходили из семьи. Потому что кормить её не было никакой возможности.
Не меньшим противоречием отличалась позиция революционеров. Например, Владимир Ленин в статье «Рабочий класс и неомальтузианство», с одной стороны, нападал на врачей, которые выступали за аборты, с другой же, считал, что женщину и врача нельзя наказывать за эту операцию, если она не произведена из корыстных побуждений. Причем особенность позиции Ленина заключалась в том, что при капитализме к абортам вынуждены прибегать потому, что для семьи и рабочих вообще создана нездоровая атмосфера в обществе. Но надо на это смотреть по-другому: рабочий класс рожает будущих бойцов революции, ведь пролетариат растет и борется. Так что от капитализма скоро ничего не останется. А все ограничивающие меры — криминализацию абортов, запрет медицинского просвещения в этом направлении — надо отменить.
При этом ясного отношения к практике абортов Ленин так и не сформулировал. Должно ли государство дать женщине возможность самой распоряжаться плодом или нет? Спонсировать ли абортные практики? На это должна была дать ответ революция. Однако результат и тут был противоречивым.
Охрана материнства
Сразу же после Октябрьской революции тема с абортами продолжила свою противоречивую циркуляцию в большевистских верхах. Изначально их старались просто не замечать. Упор был сделан на помощь работающим, одиноким и многодетным матерям. С другой стороны, облегчить само заключение брака.
Декрет о гражданском браке, выпущенный в декабре 1917 года, юридически признавал только светские браки. Далее последовал светский закон о расторжении брака. А в сентябре все эти процедуры были формализованы окончательно в новом Кодексе законов об актах гражданского состояния. Церковь, таким образом, была полностью исключена из процедуры регистрации и регулирования семейной жизни.
Параллельно с этим идёт преобразование детских домов. В 1918–1919 годах принимается целый свод законов и указов, которые регулируют выплаты пособий для матерей-одиночек, о строительстве детских больниц и специальных заведений типа санаториев для детей (более 300 штук к 1920 году), о помощи нуждающимся матерям вообще.
К этому подстегивала и сама ситуация во время Гражданской войны. Если в 1917 году официально на попечении государства числилось более 20 тысяч детей-сирот, то в 1920 году — уже более 400 тысяч. Гораздо больше было неофициальных, которые пополняли банды несовершеннолетних, бродяг и нищих. Особую роль тут сыграло то, что в новом кодексе было отменено усыновление. Детей полагалось сдавать на общественное попечение в детдома. Пагубность практики признали относительно быстро, и уже в 1926 году с принятием нового Кодекса законов о браке, семье и опеке усыновление было восстановлено.
Но своё дело Гражданская война и реформы в семейной сфере уже сыграли. Разрушение жилого фонда, неустойчивость семейной жизни и голод привели к тому, что аборты массово распространились в обществе. К ним массово прибегали уже не только рабочие, но и крестьянское население страны. Неомальтузианство, одним из принципов которого было «не плодить нищету», несмотря ни на какие филиппики со стороны большевистских просветителей, тихой сапой захватило все общество.
Легализация абортов
Надо отметить, что равенство полов, декларируемое большевиками, сыграло огромную роль в стремлении советских женщин самим решать, что делать с нежелательными беременностями. Активистка партии большевиков, несшая двойную нагрузку и по общественной линии, и на работе, да ещё и дома, совершенно закономерно воспринимала детей как обузу. Попытки советского правительства разом отменить «кухонное рабство» натолкнулись не только на то, что у него не было средств, возможностей и обученных кадров — воспитателей в детских садах, школ, учителей, врачей-педиатров. Проблема была в том, что новой свободой сексуальных отношений именно мужская часть общества воспользовалась на полную катушку.
Во времена НЭПа то, что практиковалось уже во время Гражданской войны, выплыло наружу. Например, анкетирование в «Журнале для хозяек» в 1926 году выявило два важных момента. Женщины одновременно ратовали за аборты, с другой стороны — требовали хоть что-то сделать с текучестью мужей и партнёров. Последние, даже несмотря ни на какой занимаемый в партийной организации пост, частенько сбегали от многодетной жены на сторону. Поступающие алименты были слишком малы, чтобы хоть как-то прокормить детей. А государство помогало слабо, потому что на фоне послевоенной разрухи средств ни на что не хватало.
Позицию властей во всем этом озвучил Арон Сольц, которого считали «совестью партии». В одной из своих статей, написанных совместно с главой советского здравоохранения Николаем Семашко, он пропагандировал направить молодую энергию в общественно полезное русло. Но призывы помогали мало. Обычной скорее являлась ситуация с оставшимся анонимным главой одной комсомольской организации, который жил на два дома. Причем во втором случае — с 15-летней пионеркой. И на вопрос, как так можно, заявлял, что «я хочу две жены иметь — кому какое дело!».
Поэтому декрет 1920 года, который узаконил аборты по выбору, по большому счету просто закрепил уже сложившиеся в обществе практики. Другое дело, что наложившись на неустроенный семейный быт, сексуальную свободу и отсутствие контрацептивов, население СССР очень быстро стало использовать аборты как способ избавления от любых возможных проблем. К 1927 году по 15 крупнейшим городам Центральной России на 100 родов приходилось 78 абортов.
Причем в некоторых городах — Ивано-Воскресенск, Симферополь и Пенза — на каждые два рождения приходилось по три аборта и выше.
В этих условиях выходом могла стать реклама и распространение средств и методов контрацепции. Но уже со времён НЭПа советская власть рассматривала их как какой-то буржуазный пережиток и методы борьбы с самими абортами. В 1930-х годах ситуация уже сильно поменялась: материнство стало гражданской добродетелью женщины. Тут уже и речи о контрацепции не шло, тем более после запрета абортов в 1936 году. Противозачаточные средства использовались как методы борьбы с подпольными абортами и были разрешены только для тех женщин, для которых беременность и роды являются вредными для их здоровья и даже могут угрожать их жизни. Ни в коем случае не как мера регулирования деторождения.
Однако время властно брало своё. Не помогли даже заверения о том, что после победы во Второй мировой СССР надо срочно восстанавливать численность населения. В 1955 году министр здравоохранения СССР доктор Мария Ковригина в жёсткой дискуссионной борьбе продавила снятие моратория на аборты.