В начале 1930-х годов Советский Союз переживал бурную трансформацию. От аграрного общества страна с помощью индустриализации и принудительной коллективизации пыталась перейти в разряд промышленно развитых держав с высокой долей городского населения. Такой процесс, что вполне естественно, сопровождался массовыми хищениями и разбазариванием выделяемых средств. На фоне этого советское руководство решило закрутить гайки, приняв 7 августа 1932 года «указ о трёх колосках».
Сельский мир и его земля
Широко разрекламированный ещё в советское время «Указ о трёх колосках» 1932 года пришелся на то время, когда СССР пытался в ускоренном темпе решить несколько серьезных проблем. Для начала — тотальная индустриализация страны. Требовалось не только построить 10–20 тысяч новых заводов, с чем справились. Необходим был радикальный шаг к урбанистическому обществу и промышленной державе. Что в целом удалось уже к началу Великой Отечественной войны.
Другим важным моментом было преобразование советской крестьянской деревни. Декрет о земле 1917 года, по которому крестьянство стало владельцем, но не собственником частно-владельческих и казённых земель, не решил важнейшей дореволюционной проблемы Российской империи — дичайшего аграрного перенаселения. Уже в начале XX века российские экономисты говорили о том, что в деревне 60% рабочих рук — лишние. По расчетам либерального экономиста (в будущем — советский профессор политэкономии в МГУ) и члена ЦК кадетской партии Александра Мануйлова, в России было экономически оправданно существование 1,5 миллиона крестьянских хозяйств. На другие просто не хватало земли, а значит, и возможностей удовлетворить жизненные потребности сельского населения.
Проблема стояла настолько остро, что уже к концу XIX века имперские сановники понимали, что выхода в общем-то два. Первый — это массовая колонизация российского фронтира, включая захват азиатских земель (проект Желтороссии и колонизации китайской периферии). Второй — о нем откровенно высказался саратовский губернатор, а в будущем российский премьер Пётр Столыпин: надо экспроприировать все помещичьи земли и распределить их среди крестьян.
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
Дворянская элита империи это также понимала, поэтому сопротивлялась очередной «революции сверху» как только могла. Ей было выгодно, что российская деревня перенаселена — больше дешёвых рабочих рук, больше ажиотажного спроса на аренду земли, больше капитала течет в карман помещиков. А то, что у народа-богоносца из-за голодовок ежегодная сверхсмертность детей до одного года составляет более 1 миллиона человек — печальный «сопутствующий ущерб». Вообще, самодержавие не просило вас рожать.
НЭП и 1920-е годы ушли на частичное восстановление уничтоженного гражданской войной хозяйства. Но проблему советской деревни они не решили. Наоборот, процесс аграрного перенаселения продолжался в ускоренном темпе. Дело доходило до того, что на юге страны деревня сочетала в себе два фактора, сильно тормозящих ее развитие. Во-первых, крестьяне тратили в среднем несколько часов в день на дорогу туда и обратно, чтобы обработать свои участки земли. Во-вторых, эти участки с каждым новым межеванием становились все меньше и меньше. В некоторых районах Ростовской области и Краснодарского края это были участки площадью 0,5 гектара. Прожить с них было невозможно.
Нужда и перенаселение толкали крестьян в города. Но там с работой все было не ахти. Поэтому для советского города до эпохи индустриализации было совершенно нормальным явлением бродяжничество, массовое нищенство и существование настоящих криминальных районов и некоего подобия гетто.
Индустриализация с помощью массовых строек, а также принудительная и тотальная коллективизация весьма радикально решили вопрос с аграрным перенаселением. С одной стороны, выкачивая миллионы лишних рабочих рук из деревни. С другой, с помощью ножниц цен, когда цены на промышленные товары были выше сельскохозяйственной продукции, преобразованная советская деревня с на порядок более высоким уровнем механизации и применения новых агрометодов стала финансировать промышленную политику. Конечно же, это сопровождалось консервацией у крестьян низкого уровня личного потребления, частыми голодовками и попытками сбежать из колхоза.
На страже нового общества
Однако сам циклопический характер преобразований привел к массовым хищениям и воровству. В нем участвовали не только кулаки и подкулачники, на которых советское руководство пыталось свалить эти преступления, — самое деятельное участие в этом приняли советские бюрократы, партработники и служащие.
В 1932 году Иосиф Сталин напишет письмо своим товарищам — Вячеславу Молотову и Лазарю Кагановичу, в котором подчеркнет, что нельзя и дальше терпеть массовое воровство на железной дороге и расхищение колхозного имущества. Для решения проблемы было решено жестко закрутить гайки. Во-первых, к государственному имуществу приравняли железнодорожные грузы, колхозное и кооперативное имущество. Во-вторых, ужесточение наказания — минимум наказания за преступление 10 лет, а максимум — смертная казнь. Причем Сталин указал, чтобы она рассматривалась как основное наказание. Наконец, в-третьих, не допускалась амнистия для тех, кто попался на такого рода преступлениях.
Для закрепления правовой новации Сталин апеллировал к прошлому революционному опыту. Капиталистические отношения создали вокруг себя ореол естественности, при этом практически обожествив частную собственность, за покушение на которую карали беспощадно. Являясь самыми лучшими наследниками буржуазных революционеров, коммунисты обязаны были применить этот подход и в СССР. Общественная собственность должна была восприниматься как священная и неприкосновенная. А любое покушение на неё — беспощадно караться самым жестоким образом. Только так, по мысли советской верхушки, можно было прекратить хищения и воровство.
7 августа 1932 года выходит совместное постановление ЦИК и СНК СССР, в которое вошли все эти новации. Стоит отметить, что действовала эта норма до 1947 года, когда её сменил указ «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества». Из-за того что в редакции постановления не было разъяснено, что же подразумевается под «хищениями», применение «закона о трёх колосках» сопровождалось постоянными дичайшими перегибами. Что в итоге подтвердил генеральный прокурор РСФСР Андрей Вышинский в 1933 году, указав, что до половины приговоров по делам о хищениях были вынесены несправедливо.
При этом советский сановник и советские газеты приводили совершенно дикие примеры принятых судебных решений. Например, секс на сеновале между колхозником и парой местных девиц привел к осуждению парня на семь лет. Потому что своими действиями молодежь напугала колхозную свинью, психологическое состояние которой больше заботило народного судью, чем адекватность приговора. В другом случае три крестьянина взяли колхозную лодку и уехали на рыбалку. И так как они никого не предупредили о своём предприятии, то чохом попали в расхитители. В другом случае целая семья была осуждена за ужение рыбы из реки, которая протекала по колхозным землям. Тут, надо отметить, советские товарищи предупредили передовые практики индийских юристов, наделивших правосубъектностью реки и озера.
В других случаях колхозного учетчика осудили на 10 лет за то, что он оставил инвентарь на открытом воздухе. Причем было непонятно — пострадало ли колхозное имущество и причем тут хищения? Часто осуждение принимало характер не просто сведения счетов, но и беспощадной социальной борьбы. Народный суд Каменского района, Ростовская область, осудил в 1932 году церковного звонаря за хищение общественной собственности. Оказывается, тот обнаружил зимой на колокольне два мешка с кукурузой. О чем и донес сельсовету. Но проверка, расчистив звонницу от снега, обнаружила там ещё и мешок с пшеницей. Короче, звонарю досталось от сельчан по полной программе за недонесение. И вообще, мало ли, вдруг он хотел прикарманить этот мешок, сдав советским органам менее ценную кукурузу?
Были и попытки хищения с колхозных полей. Это при том, что во многих колхозах для реализации указа ударными темпами создавалась соответствующая инфраструктуру. Возводились наблюдательные вышки, поля обносились забором, для дежурства днём и ночью привлекались не только местные жители, но и городские пионеры, члены партийного актива и милиционеры. Но голод 1932–1933 годов так ударил по перенаселенной деревне, что многие плевали на любые меры предосторожности.
Поэтому многие дела выглядели примерно так: колхозник такой-то украл и съел на колхозном поле кочан капусты, несколько колосков, картошку, свеклу — нужное подчеркнуть. Но в 1933 году большинство таких вот воришек осуждались по статье 162 Уголовного кодекса РСФСР. Она не предусматривала смертную казнь, а чтобы получить по ней пять лет заключения, надо было очень постараться — например, в составе организованной бандгруппы украсть целый железнодорожный состав.
Дело было в том, что за несколько месяцев применения «указа о трёх колосках» советская власть столкнулась с двумя моментами. Первый, закон был излишне жесток, его применяли по любому поводу, трактуя весьма расширительно. Во-вторых, уже через полгода произошло обвальное падение крупных хищений. Причем было непонятно, почему это произошло. Может потому, что к охране общественной собственности начали привлекать городской актив, особенно пионеров, комсомольцев и партработников. А может потому, что крестьян запугали жестокие меры, которые выносились судами, что им в голову взбредет. Наверное, сыграл свою роль и голод — в такое время как-то не до крупных хищений, выжить бы. А может, все три фактора вместе взятые и какие-то другие.
Статистика применения указа весьма показательная. По состоянию на 1 января 1933 года в РСФСР к высшей мере было приговорено 3,5% осуждённых, к 10 годам лишения свободы — 60,3%, и ниже 36,2%. Из числа последних 80% осуждённых получили приговоры, не связанные с лишением свободы.
К 1 мая 1933 года число вынесенных смертных приговоров даже подросло — до 5,4%. Но всё равно она оставалась достаточно низкой по сравнению с тем, что могло бы быть. Тем не менее число расстрелянных за 1932–1934 годы составило более 3 тысяч человек, что на фоне последующих репрессий смотрится каплей в море.
Уравновешивалось это тем, что 50–60% вынесенных приговоров было отменено Коллегией Наркомата юстиции. Что говорит о произволе при использовании наказания по этой правовой норме. Говоря проще, советские суды и органы расследования лажали дичайшим образом. По сути выдавая свои хотелки и пожелания за «скрупулезное расследования антисоветской деятельности». К сожалению, выводов из этого бардака никто не сделал, что сыграет чудовищную роль во время Большого террора 1937–1938 годов.
К 1935 году советские суды всё реже осуждали по «указу». Вынесенных приговоров в 1934 году было почти в три раза меньше, чем в 1933-м — 36 729 против 103 388. В 1935 году вынесли ещё меньше приговоров — 12 825. Наконец, в 1940 году было вынесено 346 приговоров. От закона фактически отказались, вместо этого вынося решения по статьям УК РСФСР — гораздо более щадящим и менее жестоким. Также сократилось число заключенных по этому закону — с 123 тысяч в 1933 году до 22 тысяч в 1941 году. Свою роль «указ» сыграл — нужда в нём отпала.