Крепостное право было отменено в 1861 году, но крестьянам до равенства правового положения с другими сословиями было как до Луны пешком. По отношению к ним правительство использовало все возможные и невозможные регламентации, постоянно вмешиваясь в их жизнь. И чем ближе к ХХ веку, тем чаще Петербург пытался контролировать положение в имперской деревне. Все это вело к тотальной правовой дискриминации 90% населения империи, которому было отказано даже в том, чтобы судиться судами общей юрисдикции.
И так сойдёт
За отмену крепостного права в 1861 году императору Александру II возбужденная бюрократия пожаловала звание «Освободителя». Правда, крепостных было около трети населения страны, а настоящими причинами реформ служили необходимость перекредитоваться на внешних рынках и де-факто банкротство финансовой системы империи, но о таких «низменных материях» реформаторы и их противники предпочитали не говорить.
Однако именно этот вопрос задаст направление политического и экономического развития России в ближайшие 50 лет. Дело в том, что к 1861 году Петербург задолжал более 1 миллиарда рублей. Внутри страны кредитов было не набрать — более 90% дворяне жили в перезаложенных, часто по два-три раза, имениях. Промышленность влачила жалкое существование, выдавая продукции в районе 55–60 миллионов рублей в год. Устойчивых поступлений в бюджет империи просто не существовало.
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
К тому же финансовое устройство России было страшно запутано во времена Николая I. Существовало около 17 автономных финансовых бюджетных организаций, которые кредитовали деятельность империи. Это не считая казны. Разобраться, кто из них банкрот, а у кого есть оборотные средства на подъем экономики, которая сильно поиздержалась со времён Крымской войны, — это был ещё тот квест. Все это дергания и зарегулированность видели иностранные кредиторы. Они категорически отказывались финансировать деятельность страны-банкрота. Тем более что в 1860 году Петербург настиг европейский финансовый кризис, после чего на счетах империи образовалось ещё пара сотен миллионов долгов по разнообразным частным и государственным обязательствам.
Так что выбора у правительства не было. Нужна была такая реформа крепостного права, которая, с одной стороны, отменила его — без этого кредитов Петербургу просто не давали. С другой же, эта «отмена» должна была финансировать деятельность правительства. Была ещё и третья сторона: опорой императоров было дворянство, поэтому реформу надо было провести так, чтобы и их не обидеть, и капитализм в стране раскочегарить.
Поэтому отмена крепостного права получилась такой, как получилось. У крестьян отобрали до 40% обрабатываемой ими земли, которую передали дворянам. На них также были возложены колоссальные выкупные платежи, которые должны были закончиться в середине XX века. Городская промышленность не облагалась налогами, железные дороги финансировались всеми возможными способами, финансовую систему простили и ужесточили регулирование, чтобы не было сюрпризов 1860 года. А для дворян сохранили дешёвые кредиты, что быстро привело к тому, что среди них ещё больше укрепилась верхушка латифундистской аристократии, типа графа Строганова, владеющего чуть ли не миллионами десятин земли. Часто через акционерные общества и подставных лиц.
Для упрочения этих порядков крестьян лишили разрешения проживать вне своего «сельского общества» — общины. В правовом отношении их уже в 1880-х годах окончательно подчинили уездным и губернским чиновникам, которые назначались исполнительной властью империи. Влияния в земстве крестьян постарались лишить сразу же — опорой властей были дворяне и ещё раз дворяне. Судьи в отношении них часто принимали решение исходя из традиционных представлений, который бытовали в той или иной крестьянской волости. Помимо этого, тот же уездный чиновник мог легко наложить административный штраф, доходящий до пяти-шести рублей, за малейшую провинность. И без каких-либо судебных разбирательств.
К началу ХХ века система Александра II окончательно изжила себя. Это был правовой и политический трешак. Город России жил в XIX веке, в то время как 90% населения страны — в XV! Даже очень промонархически настроенной бюрократии было ясно, что проблему надо бы решать.
Петух корону клюнул
Заседания по аграрному вопросу в кабинете министров шли ежегодно с 1900 года. Но они ничего принципиально не решали. Правительство исходило из принципа: раз бомбы не взрываются и народишко «красного петуха» по помещичьим усадьбам не пускает — значит, все норм.
И тут Петербург проигрывает Русско-японскую войну 1904–1905 годов. В стране растут аграрные и городские выступления. 22 января 1905 года с расстрелом рабочих с молчаливого согласия императора Николая II наступает Кровавое воскресенье. За агитацию революционных преобразований массово берутся даже умеренные либералы, которые до этого считали необходимым поддерживать военные усилия правительства. Страна на всех порах несётся к революции, не смотря ни на какие закручивания гаек и полицейские облавы.
30 октября 1905 года последний российский император под напором событий обнародует Манифест. Буржуазные реформы вводятся сверху, включая учреждение Государственной думы, которая очень быстро от законосовещательного органа эволюционирует до законодательного.
1906 год империя встречала аграрными восстаниями, которые охватили всю страну. Думу распустили — больно революционной оказалась. И перед новым председателем Совета министров империи Петром Столыпиным встал коварнейший русский вопрос: кто виноват и что делать?
Виновных нашли быстро — ими оказались все, что раскачивал лодку империи, кто хотел свержения монархии (или даже замены её на конституционную), кто участвовал, агитировал или даже сочувствовал бунтам. Против них немедленно выставлена карательная машина государства с военной оккупацией бунтующих районов, введением военно-полевых судов и высылкой «подозреваемых в противоправной деятельности» куда-нибудь в Сибирь по упрощённой административной процедуре.
Но как ни странно, у премьера Столыпина была, одновременно с этим, огромная программа преобразований. В августе 1906 года кабинет выпустил сообщение, в котором заверял всю страну, что премьер знает, что делать. Там же была намечена целая программа реформ.
И что самое удивительное, власти империи впервые признали, что к реформам их толкают бунты и необходимость подавить революцию в стране. Мол, надо обратить внимание на корень проблем, из-за которых страна погрузилась в кровавый треш и угар. Получалось, что без массовых отстрелов имперских сановников и полицейских, без вооруженных бунтов и восстаний власти все так же спали бы летаргическим сном. И так сойдёт — категорический императив российских властей.
Тяни-толкай российской свободы
Столыпин предлагал реформировать в империи буквально всё. Рабочим — трудовое законодательство по лучшим европейским лекалам. И туда же относительная свобода профсоюзов, сберкассы и страхование жизни. До кучи запрет детского и женского труда на опасных и ночных работах.
Религиозным меньшинствам — свободу вероисповедания. Инородцам (т. е., не русским и не православным) — серьезное уменьшение дискриминации в деле вероисповедания, возможностей избрания на те или иные должности и экономической деятельности. Горожанам — понижение имущественного ценза на местных выборах в два раза. И всем — всеобщее начальное образование.
А также либеральная реформа полиции, введение некоторого аналога английского Хабеас Корпуса (с неприкосновенностью жилища и корреспонденции подданных), реформа местного самоуправления в сторону большей демократизации. Но самые крупные изменения доставались крестьянам.
К 1906 году Столыпин и власти империи уже понимали, что оставшаяся после реформ 1861 года община должна быть радикально реформирована. Во-первых, этого требовала колониальная деятельность Петербурга — ему нужны были поселенцы на захваченных окраинах империи в Сибири, на Дальнем Востоке, Средней Азии и в проектируемых в ближайшем будущем, захваченных у Китая Монголии и Синдзяне. Во-вторых, массовое переселение снизило бы аграрное давление в имперской деревне, где к концу 1900-х годов на члена семьи приходилось около 2 десятин земли. На такой площади можно было впроголодь выжить, но не вести успешное товарное хозяйство.
Поэтому, в-третьих, Столыпин считал необходимым пустить в свободный оборот землю, обрабатываемую крестьянами. Надо отметить, что к тому времени общины владели примерно 100 миллионами десятин земли, в то время как на подворовые хозяйства, то есть единоличные, приходилось чуть более 20 миллионов десятин. Имперские власти считали, что выделение идёт слишком медленно. Общину следовало разбить.
И для этого Столыпин принимает самый неожиданный указ. Указ, настолько неожиданный для политического сообщества империи, что премьер вводит его между двумя думами. Дело в том, что у правительства было право экстраординарного принятия указов между созывами парламента. Вот этим-то Столыпин и воспользовался.
Указ от 18 октября 1906 года ликвидировал большую часть правовой и политической дискриминации крестьянского сословия в империи (кроме религиозных вопросов). Указ ликвидировал любые ограничения на получение образование и занятие должностей. До этого крестьяне должны были получать справку от общины, разрешающую это.
Были ликвидированы принудительные работы. Административные чиновники, которые до этого указа имели огромные права над членами общин, ликвидировались. Более того, крестьянская община впервые получала возможность избрать на своих сходах местное самоуправление без вмешательства государства. Либерализм просто колоссальный!
Но что было самым важным для премьера — крестьянам разрешалась свобода передвижения по империи. Институт прописки становился заявительным, по факту проживания. Крестьянам не было нужды просить у общества паспорт для поездки в город на работу. Любые ограничения на торговые операции, на организацию фабрик (крестьянам было запрещено заниматься литейным делом или лесозаготовками), наконец, на земскую деятельность у них снимались.
Таким образом, перед принятием в ноябре 1906 года специального закона о единоличном хозяйствовании крестьянина в общине, он получал право жить в любом месте империи. Это означало, что в деревне начинается процесс быстрой организации крупного хозяйства, а бедняки, продавшие крупным собственникам свои участки, арендаторы и батраки могут пополнить колонизационную армию на имперской периферии.
Но триумфа реформы не получилось. Её встретили в штыки и революционеры, и реакционеры. Для первых она была половинчатой. Ну да, власти учредили Крестьянский банк, который ссужает средства единоличникам. Но мало, да и вообще — землю надо национализировать.
Для вторых же, реформа была ультрарадикальной — Столыпин разрушает духовные скрепы империи! Крестьян земли лишает, делает из русского народа пролетариев! Доколе, черт возьми!?
Власти на критику левых и либералов ответили третьиюньским переворотом — Думу распустили. В новую, III Думу депутатов избирали по новым правилам, которые, по мысли того же Столыпина, должны были избрать проправительственный парламент, с которым было бы удобно работать. Однако вместо умеренной либерально-консервативной Думы премьер получил консервативный, реакционный, традиционный междусобойчик. Новые депутаты бодро поддерживали любые запретительные меры правительства: не пущать и расстрелять — это легко.
Однако любые реформы немедленно тонули в её недрах. Местное самоуправление так и не вышло за пределы парламентских комиссий. Еврейский вопрос, который Столыпин думал частично разрешить той же ликвидацией черты оседлости, утонул в воплях русских националистов. У тех уже тогда «на у меня были три исконных врага "русского племени" — поляки, евреи и "украинствующие"».
О либерализации полицейской деятельности или принятии некоего аналога Хабеас Корпус и речи уже не шло. Даже аграрная и переселенческая реформы Столыпина постоянно буксовали. Достаточно сказать, что только в 1910 году Дума разродилась законом, который бы регулировал выделение единоличников из крестьянской общины.
Так что к моменту убийства премьер Столыпин мог лично наблюдать, как все его планы по реформированию империи канули в Лету. Как только угроза свержения монархии перестала маячить на горизонте самодержавной России, так она сразу же свернула потихоньку всё реформы. Остаётся только удивляться, как только успели уравнять в правах крестьян.