С первого дня пребывания у власти Николай II отказывался даже рассматривать возможность модернизации основ имперской власти. Русская монархия была самодержавной, то есть царь был её наивысшим и основным авторитетом, и неограниченной, то есть первое лицо могло делать всё, что хотело. В общем, по лучшим заветам Петра Великого, который такую формулу застолбил. Однако голод, проигранная Русско-японская война, Кровавое воскресенье и массовые рабочие выступления заставили императора пересмотреть свои взгляды на этот вопрос.
Конституции нет и не будет
Последний император не желал сходить пути, проторенного великим предком. Шутка ли — монархия почти два века развивалась в этих границах, и ничего — стала одной из мировых держав! Менять все это на какие-то непонятные конституционные принципы Николай II считал излишним. И его семья, а также весьма консервативное окружение были с ним в этом полностью солидарны.
Поэтому в 1895 году, когда либеральные земцы просто заикнулись о каком-то Поместном соборе, правах и тому подобном, Николай II быстренько их осадил. Мол, пока он будет править, никаких перемен не будет. Земцы погоревали, да и успокоились. Делать было нечего, ситуация на внутренних фронтах империи не располагала к какой-то фронде.
Но так будет не всегда. И уже через семь лет о необходимости внутренних преобразований говорить будут все.
Братцы, жгите
А началось все с того, что подошёл очередной срок выплат по выкупным платежам. И вот вроде бы ничто не предвещало, но на Россию свалились неурожай и непогода. Собственно, угроза массового голода и аграрного перенаселения дамокловым мечом висели над империей. Но власти ухитрялись упорно делать вид, что ничего значимого не происходит.
И тут бомбануло. Начался голод 1901–1904 годов, охвативший 49 губерний и унёсший жизни не менее 400 тысяч человек. Помощь властей оказалась не очень эффективной. К тому же газеты сообщали, что частные благотворители, которым покровительствовал царь, часто разворовывали фонды для голодающих. Да и сами голодающие столкнулись с наплевательским отношением со стороны властей, которые ещё и требовали выплат по выкупным платежам.
У крестьян, которые и без этого считали, что земля их, а не помещиков, чаша терпения была переполнена. Начались повальные аграрные беспорядки. Причем не сразу — авторитет властей был ещё высок, — а только через два года.
«Красный петух» пошёл гулять по стране. Сотни поместий сгорело за какие-то пару месяцев. Полиция была в полном ауте. Праздник сельской воли продолжился массовой потравой помещичьих лугов, вырубкой леса, расхищением ценностей. Казаков, отрядов внутренней стражи и полиции просто не хватало давить все эти бунты.
Шовинизм нас спасет
В 1911 году руками оплаченных литературных негров первый имперский премьер Сергей Витте вбросит «утку», что в 1904 году глава МВД Вячеслав фон Плеве заявит в разговоре с генералом Куропаткиным: чтобы остановить революцию, нам нужна маленькая победоносная война. Противник был под рукой — им оказалась Япония.
Российская империя давно уже поглядывала на Дальний Восток. Флоту нужны были базы. А власти надеялись аннексией и последующей колонизацией Синдзяна, Монголии, Маньчжурии и Кореи решить вопрос с аграрным перенаселением в российской деревне. Непосредственным предлогом стала деятельность близкой к трону «Безобразовской клики», которая своими действиями против японских интересов в Корее спровоцировала Токио на войну 9 февраля 1904 года.
Разжигаемый российскими властями шовинизм — Николай II японцев открыто называл «макаками» — сумел на какое-то время притушить аграрный пожар. Население страны болело за свою армию, тем более что газетчики и пропагандисты из каждого утюга обещали ему небывалые победы и свершения.
Но к началу 1905 года ситуация стала какой-то странной. Подданные Николая II всё чаще стали задавать вопрос — а где, собственно, победы? Вы же вот вчера в «Биржевых ведомостях» писали, что наши войска бьют японцев в Маньчжурии. А сегодня вы сообщаете, что Порт-Артур сдали! Это что же получается, всё, что вы сообщали до этого, — враньё?!
Доверие к официозу падало очень быстро. А последующие в 1905 году поражение под Мукденом и утопление российского флота при Цусиме буквально уничтожили доверие к официальным листкам. Как писали крестьяне одной из московских губернских волостей: вы же нас уверяли, что у японцев флот старый и у них неумелые офицеры, как мы тогда могли проиграть?
Проигранная война содрала последние слои позолоты с двуглавого имперского орла. Но ещё раньше, до Цусимы, произошло событие, уничтожившее последние остатки уважения к правящему династу.
Трусость или предательство?
Русско-японская война привела к инфляции и удешевлению рубля. Жить в российском городе 1904–1905 годов для рабочих и бедных мещан было тем ещё квестом.
На фоне поражений на фронтах «маленькой победоносной» в рядах фабричных и заводских рабочих копилось недовольство. В прошлые годы оно бы ушло в беспорядки, но тут получилось по-иному. Рабочие организовались и решили подать петицию императору о своих нуждах.
Расстрел мирной демонстрации на Дворцовой площади Петербурга 22 января 1905 года стал точкой невозврата. Не суть важно, кто там начал стрелять первым или что часть политических требований рабочих была написана подпольными социалистическими партиями. Во-первых, благодаря организованным властями профсоюзам (зубатовщина) у рабочих был навык обсуждения и формулирования политических требований. Во-вторых, такая организация дала им возможность сколотить большую демонстрацию и под руководством Георгия Гапона повести её к дворцу.
Если до 22 января правительственный официоз мог что-то там лепетать про царя как отца народа, то после массового убийства 100 и более человек — нет. Ему никто не верил. Барон Николай Врангель в своих мемуарах писал, что если до расстрела императора просто рассматривали как фигуру, малоподходящую для царствования, то после — как труса и убийцу. «Он мог выйти на балкон и выслушать подданных, а вместо этого сбежал в Царское Село», — общий рефрен даже лояльных трону консерваторов.
Окончательное поражение России в Русско-японской войне и подписание мира сломали последние преграды для перерастания бунтов и недовольства в настоящую революцию.
Советы
Расстрел, поражение в войне и недовольство либеральных кругов властями привели к тому, что из-за границы в Россию массово потянулись революционеры. И произошла амальгама — рабочие, которые с весны все чаще стали выдвигать политические требования, социалисты, которые занимались их агитацией, и либералы, которые давали деньги на выступления первых и деятельность вторых.
Образование Петербургского рабочего совета в октябре 1905 года стало этапным моментом для ситуации в стране.
Во-первых, его довольно быстро захватили социалисты — эсеры, социал-демократы, включая внефракционных типа Льва Троцкого.
Во-вторых, совет быстро стал не просто представительным учреждением, который представлял 200 из 400 тысяч столичного рабочего класса, — он стал штабом пролетарского бунта. Именно совет проводил и руководил в октябре — ноябре политическими стачками, включая всероссийскую, в которой участвовало более двух миллионов человек.
В-третьих, тот же Троцкий быстро убедился, что главное в российской ситуации не количество рабочих вообще, а то, какое воздействие на экономику страны может оказать их выступление. Каждая стачка в октябре парализовала Петербург. А всероссийская просто обрушила транспортную связность империи. Сообщения между такими крупными городами, как Москва и Петербург, были прерваны.
И чем более успешными были действия социалистов, чем активнее они привлекали на свою сторону рабочих, тем страшнее было властям. В стране бушевала революция. Столица встала, крестьяне жгли поместья дворян, рабочие бунтовали — монархия начала лихорадочный поиск выхода из ситуации.
Витте-спаситель
Первый российский премьер Сергей Витте не был либералом. В 1880-х годах он был одним из руководителей «Священной дружины» — ультраправой монархической организации, которая боролась с народовольцами. Потом был проводником интересов российского империализма в Азии.
Витте удалось договориться об относительно приемлемых и не сильно унизительных условиях мира с Японией. Пришлось отдать полуостров Ляодун и город Порт-Артур, а также половину Сахалина. Зато после этого Витте сумеет договориться о кредитах монархии, чем спасет изрядно просевшую из-за войны экономику империи. Чем заслужил благодарность у двора.
Николай II сразу по приезде своего сановника с переговоров запросил его мнения — что делать с революцией? Витте заявил: либо надо ввести диктатуру и утопить страну в крови, либо дать сверху некий аналог Конституции и буржуазных свобод. Потому что бывший министр финансов прекрасно понимал — по-настоящему права не дают, их берут. И если революция разгуляется, от монархии места мокрого не останется.
Но царь упирался. Вводить «конституционные начала» он не хотел. А Витте же ещё стал настаивать на введении хоть какого-то парламента, чтобы расколоть революцию — оторвать либералов от социалистов.
В тот момент в царском окружении уже ходило несколько вариантов манифестов о гарантиях основных прав и свобод. Некоторые из них были представлены императору уже в 1904 году. Но даже консервативные варианты не устраивали царя, в которых он обещал что-то там мутное и странное — не то свободы, не то меньше и реже пороть общественность в административных конюшнях.
Дело решилось одновременным нажимом с нескольких сторон. Во-первых, всероссийская стачка, которая парализовала всю страну — от Кургана и Омска до Риги, Лодзи, Минска, Харькова, Москвы и Питера вся промышленность встала к 27 октября. В столице империи фактически образовался второй центр власти — Петербургский совет, во главе которого встали социалисты. Во-вторых, высшие сановники, даже консервативные, перешли на сторону Витте — буржуазные преобразования нужны, ограничение самодержавия необходимо, иначе — гражданская война. В-третьих, нажим со стороны ряда родственников царя типа великого князя Николая Николаевича, который угрожал застрелиться, если его племянник не введёт «конституционные начала».
Потом-то Николай II будет писать своей матери, что ему было тошно на душе, руки дрожали и тому подобное. Но в тот момент, в ночь на 17 октября (30-е по новому стилю) император сдался. Манифест, ставший прологом к введению в России ограниченной конституционной монархии, был обнародован на следующий день.
Почти сразу же началось то, о чем Витте говорил царю. Умеренные либералы отошли от социалистов. Петербургский совет начал и через два месяца окончательно потерял власть над рабочими, а выведенные с Дальнего Востока войска начали быстро крушить революцию. В следующие 12 лет имперская Россия переживет взрывное политическое развитие. Будет всё: политический верхушечный переворот, массовый терроризм и забастовки, мировая война и две революции, после которых от старой государственности не останется и следа. Но всё это будет потом.