Победа под Аустерлицем считается одной из вершин военного искусства Наполеона Бонапарта. Он сумел грамотно распорядиться армией, численно уступающей своим противникам. Их потери оказались в три раза выше, чем у него. Однако итоговый результат оказался не в пользу Франции. Разгромленная Россия сделала выводы из своего поражения, модернизировала армию и на деньги Великобритании сумела нанести поражение императору.
Лорды войны
В начале 1805 году Российская империя жила в чудесное время — она не воевала пять лет. В Европе гремели наполеоновские войны. Французские генералы громили австрийские войска при Маренго и Гогенлиндене. Британские адмиралы топили датский флот при Копенгагене. А в России все были охвачены пылом реформаторства.
Во главе партии мира стоял князь Адам Чарторижский. Будучи одним из членов Негласного комитета, объединения реформистки настроенных молодых друзей императора Александра I, он желал сделать из своего самодержавного покровителя «арбитра мира». По мысли князя, России при молодом царе была уготована судьба быть либеральным вершителем «общего блага» во всей Европе и даже мире.
Противостояла этой фракции «русская партия». Она состояла из знатнейших аристократических фамилий, во главе которых встал Пётр Долгоруков — младший. Партия стояла не просто на националистических позициях — на ура-патриотических. Ей не нравилось, что вместо патриотической риторики и милитаризма, которыми русское дворянство упивалось всю вторую половину XVIII века, при дворе царят какие-то либеральные настроения. Долгоруков рвался в бой и при каждом случае требовал немедленного начала войны.
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
К счастью и одновременно несчастью для него, император также склонялся к объявлению войны. Александра I пугал быстрый рост французского могущества. К тому же, он считал, что такое нарушение военного баланса со стороны Наполеона не ведёт к «европейскому общему благу». Был ещё один момент — убийство его отца, императора Павла I. Оно произошло на фоне проигранной войны с Францией, когда Россия вышла из состава Второй антифранцузской коалиции.
Русское дворянство готово было простить любое самодурство императора. Но вот проигрыш войны, а потом ещё союз с победителем — вот этого оно стерпеть уже не могло. Аристократы ждали от царей «кровопролитиев», а не какой-то там хитрой политики. И, конечно же, это всё упиралось в постоянные земельные приращения империи, обогащение дворянства, рост его престижа и благосостояния.
Динамика была задана уже Петром I, который сделает из Российского царства империю, положив в основу милитаризацию всей гражданской службы. К началу царствования Павла I из более чем 1100 высших гражданских чинов более тысячи были военными. Война, война и ещё раз война сформировала облик и внутреннюю структуру империи. К миру она была просто не готова. Так что император Александр I рисковал отправиться на тот свет таким же образом, как и его отец.
Война была срочно нужна всему высшему классу империи. Желательно победоносная, но для начала сойдёт и просто война.
Вперёд, на узурпатора
Вступление России в войны против Наполеона в составе Третьей антифранцузской коалиции не было подготовлено ни военным образом, ни идеологически. Вроде бы дворяне радовались, но приезд императора в действующую армию был воспринят крайне неприязненно. Настолько не любили его самого и его политику.
Тем более что обставлено это было с позиций «мы будем защищать Европу от тирана Наполеона» и что-то там ещё про вечный мир. Дворян такая словесная эквилибристика не вставляла. Надо было говорить проще — если не будем воевать, то наш престиж падёт, не будет новых земельных завоеваний, ещё надо бы отомстить за поражения в Италии и Нидерландах во время Второй коалиции. Короче, побольше России и поменьше Европы — и будет всем нам счастье.
В состав антифранцузской коалиции входили Великобритания, Швеция, Россия и Австрия. План у неё был простой: от Нидерландов через земли Германии и до итальянского Неаполя открываем боевые действия против Наполеона. А тот не стал дожидаться, пока ему устроят военную блокаду, и бодрым маршем в южную Германию смешал все стратегические планы.
Большая часть австрийской армии оказалась заперта в Ульме. Попытки прорыва из французской блокады предпринимались, но были лишь частично успешны. Препятствием был бардак в среде командования — кто кем руководил и за что отвечал, было не очень понятно. Тем более что в войсках находился эрцгерцог Фердинанд, но его постоянно игнорировал генерал Мак, которого в свою очередь игнорировали дивизионные генералы.
Одновременно с этим генерал Массена сумел вытеснить австрийцев из Италии. Командовавший их армией эрцгерцог Карл отступил в Тироль. На соединение с битыми австрийскими контингентами уже летела армия Кутузова. Путем сложных маневров, включая неудачные бои с французами на Дунае и потерю Вены 13 ноября, русские войска Кутузова и генерала Федора Буксгевдена сумели соединиться со своими союзниками у чешского Оломоуца.
Однако позиция у австро-российской армии была аховой. С юга и запада на неё напирали французы. На север нельзя было отойти, так как Пруссия была формально в союзе с Францией. Долгий марш на восток и эвакуация в России также были затруднительны, так как Наполеон мог в принципе отрезать растянувшиеся войска и бить их по частям. Оставалось одно — устроить французскому императору генеральное сражение и победить его.
В победе над французами никто не сомневался, так как союзное командование опиралось на устаревшие и некачественные данные разведки. Согласно им, у Наполеона было не более 40–50 тысяч войск. Против него стояли объединенные русская (60 тысяч человек) и австрийская (23,5 тысячи человек) армии. Ошибка в итоге приведет к неправильному планированию генерального сражения при Аустерлице и разгрому союзных войск — ведь у Наполеона будет 73 тысячи человек.
Свою роль сыграла и поездка того самого князя Долгорукова-младшего к Наполеону. Он вёл себя вызывающе с императором. И благодаря этому проморгал французские манёвры. Наполеон же со своей стороны искусно задурил голову русскому вельможе, который по приезде в ставку союзного командования заявил, что французов мало, Наполеон боится встречи с русскими и вообще корсиканскому выскочке скоро придет тотальный конец. Оставалось только составить план победоносной битвы.
Гениальный план
Диспозицию сражения под Аустерлицем составлял австрийский генерал Франц фон Вейротер. Он был приверженцем линейной тактики, пусть и несколько усовершенствованной. Проблема была ещё в том, что Вейротер был посредственным штабистом. Он несколько раз сталкивался с французскими войсками в Италии и не показал себя выдающимся полководцем. Лучшие штабисты в тот момент находились при штабе эрцгерцога Карла, под Марбургом. Однако их до составления плана сражения не допустили, видимо, посчитав, что и так сойдёт. Всё-таки 40–50 тысяч против 80 тысяч.
В любом случае по плану Вейротера предусматривалось наступление колоннами на позиции французов и окружение их левого фланга. Проблема была в том, что австро-российские колонны представляли собой хаотический набор военных подразделений. Командующие часто не знали, кем они управляют, каков состав войск в их подчинении и насколько хорошо они укомплектованы. Так что, уже на первичном уровне царил феерический бардак.
Дальше — больше. Генерал Михаил Кутузов, который был формальным командующим российскими войсками, был резко против плана наступления на позиции французов. План он раскритиковал и заявил, что лучше бы дождаться подкреплений и занять укреплённую позицию на холмах рядом с Аустерлицем.
Помимо оборонительной позиции, у этого плана было ещё одно преимущество — в обороне сидели бы русские войска. Дело в том, о чем Кутузов с ходу сообщил Вейротеру, что российские соединения просто не способны были совершать сложные перестроения, которые были им предписаны планом грядущего сражения. Качество штабной подготовки и связи у них сильно страдали. Тем более что российская армия последние лет 100 воевала преимущественно с противниками, в рядах которых было огромное число конницы. Она была заточена под оборонительные бои и отражение массированных вражеских атак со всех сторон.
В отличие от них австрийские войска умело маневрировали на поле боя. Однако в обороне по всем статьям проигрывали своим союзникам. В принципе, возражение Кутузова можно было бы счесть как попытку намекнуть главному штабисту объединенной армии на то, что план надо переделать, чтобы он исходил из преимуществ обеих армий. Но Вейротер не внял предупреждению, сославшись на то, что оба императора, Фердинанд II и Александр I, требуют решительного наступления.
В ночь на 2 декабря 1805 года австрийский генерал собрал военный совет. Прошёл он без каких-либо прений. Командиры колонн ничего не возражали по сути предложенного плана. Однако обсуждение затянулось до трёх ночи. Далее опять начался бардак.
Кутузов, озабоченный тем, что план написан по-немецки, поручил его перевести. Пока план переводили, пока искали после совещания командиров колонн, пока им вручали — наступило утро. По плану наступление должно было начаться в семь утра. Однако часть российских генералов получили переведённый план только в девять часов. Сражение уже началось, а они даже войска из лагерей не вывели. Что касается командующих дивизий и бригад, то им план не достался вообще. Так что они могли полагаться только на то, что командиры колонн знают своё дело.
Но самым ужасным стало то, что Кутузов, который был формальным главнокомандующим союзной армии, должен был находиться при одной из четырех наступающих колонн. Причем в той, которая наступала позади всех. Это сразу же лишало его любой возможности оперативно управлять войсками на поле боя.
Сопротивляться Кутузов не стал. Всё-таки Александр I рвался в бой. Оказаться в немилости у царя Михаил Илларионович не желал, тем более что он её пережил в 1801–1804 годах. Проще было проиграть кампанию. Такое отношение также внесло свою долю в будущее поражение.
Разгром
Сражение под Аустерлицем сразу пошло не так, как задумывал генерал Вейротер. Наступающие колонны теряли друг друга из виду, на ходу перестраивались и дожидались отстающих. Среди последних как раз находился главком Кутузов.
Конница с союзного центра начала перестроение на левый фланг, потому что получила ошибочные данные. В результате одна из колонн оказалась разрезанной надвое, что также резко снизило темпы наступления. Пока разобрались, пока поняли, что конницу надо двигать на другой фланг — ушло время. А когда началось перестроение, то российская конница оказалась перпендикулярна наступающей колонне, и опять наступление задержалось, опять бардак, а французы-то время даром не теряли.
Если на правом фланге союзные колонна Дохтурова и кавалерия Кинмайера теснили французов, то в центре те нанесли мощный удар в стык наступающих колонн. Вот тут-то и сказалось то, что русские войска маневрировали куда хуже австрийских. Вначале французы катком прошлись по австрийским подразделениям, а потом и по русским. Попытка остановить их контрнаступление ударом с юга одной из бригад российской колонны под командованием Ланжерона не удалась.
На юге между тем наступающие три колонны, командиры которых даже не поддерживали толком связь друг с другом, выполнили-таки часть плана Вейротера и упёрлись во французскую оборону. Началось рубилово, которое поглотило весь фланг союзной армии. На севере же союзная кавалерия Лихтенштейна вместе с войсками Багратиона втянулась в бои с кавалерией Мюрата. На помощь им уже шли соединения Жана Ланна, с помощью которых австро-российские войска были выбиты с занимаемых ими позиций.
Сражение зависло в такой точке, когда любой успех на локальном участке может привести к разгрому противника. Надо ли говорить, что от плана Вейротера уже ничего не осталось. Фланги союзной армии воевали сами по себе, Кутузов сражением управлять не мог, а у французов были под рукой оперативные резервы, которые они постарались в нужный момент пустить в ход.
Все случилось в тот момент, когда Кутузов в 12:30 дня дал приказ отступать. Великий князь Константин Романов, брат правящего императора Александра I, увидел, что наступающие по центру отряды французского генерала Жозефа Вандама открылись под удар, и немедленно контратаковал гвардейской пехотой и артиллерией. Французский авангард был буквально раздавлен. В этот момент у союзного командования внезапно появился шанс переломить исход битвы, но для этого нужны были резервы, а их не было.
Зато Наполеон немедленно бросил в контратаку тяжёлую кавалерию французской гвардии. Контратака российских кавалергардов уже ничего не дала. Французы проломили союзный центр, а там уже подошёл их 1-й корпус, так что поражение отступающей союзной армии быстро стало превращаться в разгром.
Французский центр повернул на юг. Из окруженного левого фланга союзных войск спаслась только половина. На севере войска Ланна удар за ударом громили союзные войска. Начавшееся беспорядочное отступление соединений Багратиона спасла австрийская батарея Иоганна Фриренбергера. Точным артогнем по наступающему противнику она не дала разгромить союзные войска.
В результате поражения союзная армия потеряла 30–35 тысяч убитыми, ранеными и взятыми в плен, а французы — только 10 тысяч. К этому во многом привели именно слабые стороны австрийских и российских войск, бардак в управлении и плохой план довольно посредственного штабиста.
Как это не раз уже бывало в российской истории, именно поражение проложило дорогу серьезным реформам. Было улучшено снабжение армии, подготовка солдат и офицеров, налажена разведка, чтобы больше не повторялся такой позор, как при Аустерлице. Наконец, российская армия перешла на дивизионную систему, а колонны стали приобретать упорядоченный вид собранных, а не хаотично набранных соединений.
После Аустерлица
Поражение под Аустерлицем имело весьма неожиданное воздействие на русское общество. Внезапно все полюбили царя. Московские мещане умудрились за несколько дней выпить всё имеющееся в городе шампанское, которое даже увеличилось в цене из-за дефицита. За фасадом странного празднования поражения под Аустерлицем стояло нечего другое — дворяне, купцы и мещане радовались возвращению милитаристской внешней политики. Она сулила деньги и престиж, вот за это и пили.
9 декабря в 4 часа утра Александр I въехал в Петербург и остановился у Казанского собора.
Всё устремилось туда со всех ног. Он был так сжат со всех сторон, что не мог двинуться с места. Все пали на колени и целовали ему ноги и руки. Радость напоминала исступлённый восторг. Этот государь, столь заслуженно обожаемый, плакал от умиления и заверял, что это мгновение восполняет ему все огорчения, которые он испытал, и что он всей душой согласен страдать ещё больше, чтобы только снова видеть столь приятные его сердцу свидетельства, — напишет один из очевидцев об этой встрече подданных и императора.
С этого момента риторика российской прессы и при дворе начинает стремительно меняться. Общее благо Европы уступает место шовинизму, борьбе до конца за славу империи и тому подобному. Вопреки советам Адама Чарторижского, Александр I намеревается продолжать войну с Францией. Граф Павел Строганов, союзник князя и член Негласного комитета, в декабре 1805 года писал тому из Берлина о желательности «заключить внезапный союз с Бонапартом и вместе есть пирожные». Не получилось. На союз с Францией российский император не шёл, опасаясь, что на фоне раздуваемых двором, им самим, партией войны и шовинистско-милитаристской общественностью это приведёт его прямой дорогой к судьбе Павла I.
Пирожные предстояло кушать с Великобританией. Тем более что она, как и во времена Павла I, из своего кармана оплачивала войну России с Францией. Долги, знаете ли, надо было отрабатывать.
Во Франции победа под Аустерлицем также привела к росту шовинизма и милитаризма. Пресса заявляла, с подачи императора Наполеона, что «Сражение при Аустерлице будет всегда памятно в истории великой нации». Пропагандисты быстро включились в процесс конструирования героизации «французского Гая Цезаря», заявляя, что «Солнце Аустерлица» будет вечно сиять над Францией. Чуть позже в газетах станут обыгрываться сюжеты с русскими варварами на зарплате у англичан, которые вечно гадят великим французам.
Довольно быстро победа под Аустерлицем стала обрастать всевозможными ритуалами, над которыми очень сильно потрудилась католическая церковь. Уже в 1807 году от ритуалов поминовения жертв сражения французские власти перешли к героизации самого Наполеона.
В этом храме Империи мы вспоминаем годовщину коронации и великую победу при Аустерлице Наполеона, который подобен Богу. Мы слышим эти звуки — это приветствия, идущие со всех уголков Французской империи, — провозглашали католические клирики во время одной из парижских месс в годовщину сражения.
Французскому «богоравному герою» в честь его победы возводились триумфальные арки и колонны. Получалась занятная оппозиция. В России Наполеона чем дальше, тем больше официальные круги считали Антихристом и самозванцем. В то же время во Франции он получил статус бога и нового мессии. Рано или поздно все эти религиозные нарративы должны были сойтись на полях сражений. Что и произойдет в 1812 году, окончившись для Наполеона окончательным поражением в 1815 году, а для России — поражением в Крымской войне в 1855 году.