На форуме Общественной палаты РФ (ОП) «Сообщество» в Иркутске поднимались вопросы поддержки участников СВО и их семей, медицинского сопровождения, открытия центров реабилитации и консультативных пунктов. NEWS.ru встретился на этом мероприятии с экспертом — членом СПЧ и мамой мобилизованного Юлией Белеховой. Она рассказала о том, какие проблемы обеспечения военных существуют и решаются сейчас, а также где найти силы и у кого искать поддержку.
«Мы живем и черпаем силы в правде»
— Вы рассказываете об очень болезненных вещах стойко и спокойно. Это натренированный навык?
— Вначале было сложно, но есть правило: если не сможешь помочь себе, не сможешь никому. Первые три-четыре дня после поездки в зону проведения СВО, где ты видишь боль и страх, очень сложно вливаться в обыденную реальность. И как-то раз дорога обратно у меня была через Воронеж, который отмечал День города. Люди радовались, веселились, а я вспоминала ребят, с которыми прощалась, и не знала, увижу ли их живыми снова. И когда я поделилась этой эмоцией с парнем в воинской части ЛНР, он сказал: «А мы здесь воюем не для того, чтобы вы горевали и были в унынии. Мы здесь, чтобы вы там жили, поэтому будьте любезны жить». И мы живем и черпаем силы в правде, и живем этой помощью. Мы как живая цепочка, один за другого. При этом, если один засбоил, другие подхватят, упасть не дадут. Тем более что идут две параллельные войны, мы насмотрелись, как в 2023 году шла война за умы, как пытались раскачать общество жен и матерей.
«Любая мать хочет, чтобы ее ребенок жил»
— Как вы относитесь к женам и матерям мобилизованных, которые выходят на митинги с просьбами вернуть их мужчин домой? Справедливо ли их задерживают?
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
— Здесь неправильно оценивать, справедливо или нет, потому что любая мать хочет, чтобы ее ребенок жил. Можем ли мы убрать материнский инстинкт? Наверное, нет, и не нужно это делать, это нормально. Вопрос в другом. Сложилась такая ситуация: для того чтобы здесь дети ходили в детский сад, чтобы мы ходили на работу и была жизнь, ребята должны воевать. Я всегда говорю о том, что других нет, есть мы — наши дети, наши мужья.
— Ваш сын мобилизован, как у него дела?
— Я стараюсь как можно меньше говорить о личном, в том числе из соображений безопасности, в том числе оценивая, сколько грязи льется в интернете. Да, я — мама мобилизованного. Когда ты провожаешь сына на автобус, который увозит его куда-то, ты вообще не понимаешь, что дальше, земля уходит из-под ног. И здесь важно не сидеть и обвинять, а помогать. Мы прекрасно понимаем — они вернутся, когда мы победим. Вопрос, который задаю себе и всем остальным: что ты делаешь для победы? Они же тоже спросят: «Пока мы воевали, а у нас нет выходных и праздников, — вы здесь что делали?» Дай бог, чтобы было что ответить. И вот мне это помогает, я понимаю, зачем живу, мне не стыдно смотреть в глаза ни ребятам, ни офицерскому составу, который ценит нашу помощь. Мне не стыдно жить.
«Иногда мало просто помочь»
— Есть ли какая-то статистика по результатам работы Комитета семей воинов Отечества? Сколько тонн гуманитарного груза отправили, скольким военным помогли в реабилитации, сколько семей к вам обращались и получили помощь?
— Очевидная, но важная цифра — 89 штабов, которые созданы во всех регионах, в том числе и новых, что было самым сложным. Они работают и оказывают помощь — юридическую, психологическую — ту, которая необходима сегодня. Прежде всего семьям, потому что от состояния семьи зависит состояние бойца. Мы часто думали о том, как считать количество обращений — в соцсетях, на почту, по телефону, — их очень много. Как можно фиксировать число человеческих жизней, которые попадают к вам, за которые вы несете ответственность. И это не бюрократия, не какие-то бумажки. Иногда нужно просто помочь сформулировать, в чем проблема. За 2023 год мы обработали 200 тысяч обращений. Их нельзя градировать по уровню сложности.
— Часто ли возникают проблемы с получением льгот?
— Есть вопросы, которые уже решены или находятся в стадии решения. Например, расширен круг лиц, кому положена бесплатная юридическая помощь, — это и участники СВО, и члены их семей. Теперь нужно посмотреть, как это работает на практике внутри не то что региона, муниципалитета. Кто и как эту помощь оказывает, насколько качественно и в каком объеме она оказывается. Ведь иногда мало просто помочь написать обращение, нужно полное сопровождение человека на всех этапах.
— Как обстоят дела с медицинской помощью? Из разговоров с военнослужащими и женами непонятно — отзывы сильно разнятся. Одни довольны качеством лечения, другие жалуются на отсутствие подходящего лечения, частые переводы из больницы в больницу.
— О том, что есть проблема пересылки по госпиталям, мы знаем. Боец попадает в учреждение не по профилю, или обнаруживается другая проблема, и его переводят. И мы даже знаем, как решить проблему. После пандемии осталось много больниц, оборудования, специалистов — было бы логично использовать это все для нужд военных. Но для этого нужно подружить военздрав с гражданским, то есть открыть военным полисы ОМС. Но здесь назревает проблема с конфиденциальностью персональных данных. Плюс есть разница в работе военного и гражданского здравоохранения. Если они смогут договориться, качество помощи возрастет существенно.
— Как в России обстоят дела с протезированием? Говорят, что здесь вынужденный взрывной рост.
— Действительно, в связи с ситуацией протезирование развивается бешеными темпами, и те разработки, которые не так были нужны несколько лет назад, сейчас применяются повсеместно. Я говорю о бионических протезах. Но всех предупреждаю — протезироваться нужно в своем регионе. Потому что протез требует обслуживания, и придется постоянно ездить в другие города за свой счет, потому что дорога и проживание не оплачиваются. Поэтому крайне важно, чтобы это обслуживание на уровне региона было отлажено на высоком, качественном уровне.
— Вы предложили создать генетическую базу участников СВО, чтобы помочь экспертам опознавать погибших и выяснять детали смерти. Как продвигается и что мешает?
— Частично этот вопрос продвинулся, предложение находится в Совете по правам человека, но, конечно, хотелось бы процесс ускорить. Сейчас, чтобы опознать без вести пропавших, ДНК берется у семей, а ведь есть ребята-сироты, есть случаи, когда по возрасту уже не у кого взять биоматериал. В таких случаях база ДНК очень помогла бы.
«С Богом вообще как-то проще»
— Охотно ли военные обращаются за психологической помощью?
— Нет, и не стоит этого ждать, нужно приходить самим. Вести, начиная с госпиталя. Для мужчины обращение за психологической помощью всегда звучит как триггер. Сейчас очень хорошо справляются группы взаимопомощи. Главные вопросы в семьях — как жить без него, как ждать, как себя вести? А если не дождался? Кто поймет? Только свои. Они сами друг друга вытаскивают. Не справляется обычная помощь, расширяем психологическую. И очень помогает религия, любая. С Богом вообще как-то проще.
— Самый распространенный диагноз — ПТСР или какие-то еще?
— Не так важно определить и поставить диагноз, сколько помочь бойцу вернуться в обычную жизнь. Что он хочет — устроиться на работу, быть полезным, быть в кругу тех, кто поймет, кто не бегал от военкомов. Нужно сообщество, в рамках которого будет комфортно интегрироваться в мирную жизнь. Война никого мягче не делает. Ты начинаешь по-другому оценивать ситуацию, появляется другая шкала боли.
— Сколько времени займет такая адаптация?
— Все зависит от того, кто будет рядом. Если рядом человек, который будет понимать, что это не про эгоизм, что нужно повернуться лицом, что не нужно оценивать, какой ты не такой, если будет понимание — а оно будет, — все будет хорошо.
«Что такое для вас Россия и письма детей, которые лежат в кармашке»
— Возвращаясь к синдрому и другой шкале боли... Правильно ли то, что бойцы, сами до конца не понимающие свое состояние, идут в школы на «Разговоры о важном». Вы их как-то готовите?
— Конечно, и здесь все достаточно просто. Во-первых, мы даем военнослужащим тезисы на выбор. Расскажите, что такое братство и как оно спасает; что для вас флаг Российской Федерации на предплечье; что такое медаль и сколько она весит. Но не в граммах. Поделитесь, насколько тяжело было ее завоевать. Что такое для вас Россия и письма детей, которые лежат в кармашке, пока вы сидите в блиндаже, в холодном окопе под пулями. Поделитесь через свои эмоции и ощущения. Расскажите, почему приняли такое решение, что оно для вас значит, кого вы защищаете.
Во-вторых, мы готовим ребят, не просто заводим в класс бойца и говорим: «Вещай», а представляем героя. И тогда наступает тишина ожидания, в которой слышен стук сердца. У детей все базируется на принципе «верю — не верю», через личностные ощущения. И пускай они поймут, что такое тяжесть. Конечно, не надо их погружать в боевые действия, но есть темы, с которыми ребята сталкиваются в обычной жизни, и они могут это прочувствовать. Ведь именно через братство они понимают, что такое дружба, почему нужно сплачиваться. Потому что по одному — не получится. Что поделаешь, мы живем в такое время, выбранное историей, которую мы еще раз должны доказать.
Читайте также:
«Нельзя говорить, что у нас нет протезов»: зампред СПЧ о помощи бойцам СВО
Ветеран боевых действий — 2024: выплаты, льготы, надбавка к пенсии
Движение жен мобилизованных «Путь домой» пополнило реестр иноагентов