В мире сейчас оформляется новая тенденция — добиться, чтобы покупатели древностей, предметов антиквариата, которые были получены нелегальным путем от террористов (в первую очередь речь идет о регионе Ближнего Востока и Северной Африки) несли полноценную уголовную ответственность. Чтобы за покупку артефактов от террористов можно было получить реальный тюремный срок, поскольку приобретатели древностей у различных группировок, таких как ИГ*, по сути спонсируют терроризм и военные преступления.
О том, возможно ли приравнять антиквариат к «кровавым алмазам» и о состоянии нелегального рынка древностей сегодня NEWS.ru рассказала Анна Нейстат, юридический директор проекта The Docket в Фонде Clooney Foundation for Justice, созданном американским актером Джорджем Клуни и его супругой Амаль Клуни для расследования военных преступлений.
— Анна, о каких цифрах идет речь? Насколько велик рынок древностей, которыми торгуют террористы?
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
— Объем рынка — предмет серьезной полемики. В какой-то момент Госдепартамент США заявил о $8 млрд, но данная цифра была оспорена. Мы стараемся использовать консервативную оценку, и нам кажется, что речь идет все же о сотнях миллионов долларов, но не о миллиардах. Но в реальности оценить это практически невозможно. Во-первых, что считать доходами? Мы не всегда знаем, какой доход получили те, кто украл и продал артефакт. Скажем, если в Европе на аукционе вещь ушла за €4 млн, то совершенно неясно, сколько за нее выручили игиловцы, ведь каждый предмет проходит через множество посредников, каждый из которых берет свою долю.
Но мы знаем, сколько оказалось разграблено, и это колоссальные цифры. Конечно, среди украденного были и предметы относительно небольшой стоимости — монеты, мелкая керамика. Но есть и бесценные, например уникальные статуи из ливийской Киренаики — городов Кирена, Апполония, Птолемея.
— Сейчас много говорится о росте интереса к скупке археологических находок в последние годы. Чем он вызван?
— Нынешний всплеск связан с конфликтами на Ближнем Востоке. Масштабы разграбления, надо отметить, сопоставимы лишь с тем, что было во Вторую мировую войну, с грабежами, устроенными нацистами, хотя последние больше интересовались не древностями, а предметами искусства. Что же касается реализации украденных археологических находок, то происходящее сейчас вообще беспрецедентно. Надо отметить, что рост продаж таких древностей начался примерно пять лет назад, а вот разграбление — раньше. Очень многие из этих предметов попадают на рынок не сразу. У них есть так называемый период охлаждения, то есть после факта хищения должно пройти время, чтобы шум улегся, и потом только артефакты появляются на рынке. Постепенно со складов в Ливане, Турции, Европе, особенно из так называемых свободных портов (в РФ их принято называть «свободными экономическими зонами». — NEWS.ru) попадают на рынок, пролежав несколько лет в тишине.
Все это показывает масштабы деятельности ИГ, «Аль-Каиды»*, «Хаят Тахрир аш-Шам»* и других террористических группировок, которые хищение и реализацию антиквариата поставил буквально на поток. Тем более что они действовали на Ближнем Востоке, в регионе «плодородного полумесяца», освоенного человеком много тысячелетий назад. Там, где ни копни, везде можно найти что-то ценное.
Игиловцы сначала выдавали лицензии местным жителям на раскопки, а потом, когда поняли, насколько серьезные доходы можно получить от торговли антиквариатом, стали закупать промышленное оборудование — экскаваторы, гидронасосы. От применения этих насосов очень много вреда, кстати некоторые раскопки ими просто уничтожались, потому что струя воды под давлением способна сильно повредить старинные здания и предметы.
Вокруг добычи артефактов игиловцами была создана очень профессиональная бюрократия. Они, как и нацисты во время Второй мировой, старались все документировать. Зато теперь эти записи помогают в расследованиях. Из попавших к нам документов мы видим, что игиловцы выдавали лицензии, чеки, все записывалось, существовала четкая система лицензирования, налогообложения, закупки оборудования. В зависимости от ценности находки ее продажа шла разными путями. Артефакты попроще игиловцы сбывали сами, а для реализации уникальных находок задействовали иностранных посредников, которые приезжали из Европы. По словам свидетелей, именно эти приезжие налаживали связи между ИГ и европейскими покупателями археологических находок.
— Растет ли спрос на недорогие археологические находки, доступные широкому покупателю, — монеты, осколки керамики и т. п.?
— Да, притом что число серьезных коллекционеров, похоже, не увеличилось. Хотя были открыты несколько новых музеев, которые специализировались на подобных находках. Например, такой музей открылся в Ливане. Он полностью посвящен античной эпохе, и в какой-то момент выяснилось, что все две тысячи предметов, которые были там выставлены, привезены из разграбленных Сирии и Ирака. Но точно выросло количество тех, кто покупает недорогие артефакты. Понятно, такие люди были всегда, но сейчас масштабы этого стали совершенно иными. Например, стали более популярны монеты.
Еще одна особенность — на онлайн-аукционах порой покупают намного активнее, чем на традиционных торгах. В соцсетях можно купить практически все. Многие люди благодаря соцсетям смогли намного легче покупать интересующие их артефакты, причем за меньшие деньги. И это создает еще более широкий, уже массовый рынок для реализации награбленных древностей.
И тут есть интересный аспект. Мы изучали dark web (глубинный интернет) — там сайтов, торгующих археологическими находками, практически нет. Dark web создан для совсем запрещенных предметов — наркотиков, оружия и т. д. А древности, в том числе и полученные в результате ограблений, продаются практически в открытую. Так, только в Facebook** обнаружили 149 групп, в которых активно торговали антиквариатом с Ближнего Востока и из Северной Африки. Более того, некоторые модераторы этих групп находятся в американских списках террористов.
— А зачем обычные люди, не музеи и не коллекционеры, вообще покупают древности, тем более имеющие сомнительное происхождение?
— Когда стоишь в Немроде в Ираке, в сирийской Пальмире, ливийской Кирене, то, мне кажется, хочется быть каким-то образом причастным к истории, к тому, что происходило много тысячелетий назад и о чем ты только читал в учебниках. Купить монетку, пролежавшую в земле много тысяч лет, или кусочек мозаики — это что-то глубоко подсознательное. Логических объяснений этому нет.
— Ваши расследования не выводили на российских коллекционеров или музеи?
Напрямую нет, но мы слышали от контрабандистов, что определенный интерес со стороны россиян был, но к очень конкретным предметам, а именно — ко всему, что связано с древнехристианскими реликвиями. И у меня нет сомнений, что какие-то из этих вещей оказались на российском рынке. У нас был разговор с одним из дельцов-контрабандистов в Ливане, и он очень интересовался Россией, было ясно, что для него это потенциальный рынок.
Мы не продолжали российскую линию расследования, отчасти потому, что работать сейчас с российскими прокурорами по таким делам в текущей ситуации достаточно безнадежное дело. Вообще же нелегально полученные древности покупают, конечно, не только в Европе. Практически все, что связано с иудаизмом, уходит в Израиль. Активно скупают в странах Персидского залива, в первую очередь в ОАЭ. Все больше покупателей из Азии. Но самыми большими рынками по-прежнему остаются США, Великобритания, Франция, Италия, Швейцария.
— И как вы намерены привлекать к ответственности тех, кто торгует незаконно добытыми древностями?
— На самом деле наша специализация не культурное наследие само по себе, а военные преступления. И наша работа началась именно с расследования финансирования вооруженных группировок в Сирии, Ираке, Йемене и Ливии. Выбор не случаен. Для Dockets главное, не сам нелегальный бизнес по торговле древностями, а то, в какой степени он способствует финансированию терроризма и в какой степени участники рынка на Западе способствуют этому. Поэтому очень важно смотреть на те страны, где торговля древностями не просто криминал, как в Египте, а те регионы, где доходы от такой торговли идут именно на деятельность террористов. Хотя, конечно, попытки заработать на древностях встречаются во всем мире, и в странах Азии, и в Латинской Америке. Также сейчас снова заговорили про Афганистан, где снова начались проблемы, связанные с отношением к объектам доисламского наследия этой страны.
Наша основная работа — передавать напрямую следователям и прокурорам полученную информацию. То есть Dockets выступает в роли своего рода частного сыскного агентства. Мы уже подали документы в ряд европейских прокуратур, сотрудничаем с американскими правоохранительными органами. И мы поняли, что очень важно, чтобы об этом начали говорить.
До сих пор торговля незаконно полученным антиквариатом рассматривается как такое несерьезное преступление. А мы идем к прокурорам, расследующим военные преступления. Мы пытаемся говорить о торговле древностями как о преступлениях, у которых есть реальные жертвы. Те террористические акты, которые совершило ИГ в Европе, геноцид езидов в Ираке и так далее — все это отчасти финансировалось за счет доходов от продажи антиквариата.
Мы очень надеемся изменить ситуацию, в том числе с помощью недавно опубликованного нами доклада о необходимости преследования участников торговли древностями, он основан на нашей работе в течение двух лет. В докладе мы приводим примеры дел по торговле антиквариатом, которые были на слуху в последние десять лет. И там видно, что речь идет о крупнейших галереях и дельцах в области искусства. Все они уже попадались неоднократно с разными предметами. Они возвращали эти предметы, платили штрафы, имели налоговые проблемы иногда, но продолжали свою деятельность. Поэтому важно, чтобы их стали уже преследовать по другим статьям, более тяжелым — пособничество терроризму, пособничество в совершении военных преступлений. Только так можно, мы считаем, поменять отношение в обществе к торговле древностями. Это в первую очередь правовая работа.
— То есть просто торговля украденными древностями, без военных преступлений, не ваш профиль?
— Да. Например, Египет — один из самых значительных на планете источников антиквариата, где есть вещи непредставимой ценности, например золотой саркофаг жреца Неджеманха, который был украден в 2011 году во время «арабской весны», а в 2017 году продан в нью-йоркский Метрополитен-музей, один из крупнейших музеев мире. Эта история не дает мне покоя, я не понимаю, как музей мог купить за $4 млн этот саркофаг, только что украденный в Египте, даже с остатками кое-как выскобленной из него мумии. И почему Метрополитен не задал никаких вопросов при покупке? То же самое с музеем «Лувр Абу-Даби» — он спокойно купил статую фараона Тутанхамона, при виде которой все археологи ахали, потому что не видели ранее ничего подобного. А Лувр Абу-Даби даже не спросил, откуда эта статуя. Но Египтом мы заниматься не стали, происходящее там не имеет отношения к военным преступлениям.
— А кто истец и ответчик в судебных процессах, связанных с торговлей нелегальными древностями? Ведь тут замешаны очень большое число акторов, от террористических группировок до посредников и крупных музеев...
— При открытии процессов, связанных с финансированием терроризма за счет торговли древностями, истцами, скорее всего, будем выступать мы вместе с различными правозащитными организациями, езидскими, сирийскими, иракскими и другими, которые защищают людей, пострадавших от боевых действий террористов. Что же до ответчиков, то наши дела нацелены как на частных, так и на юридических лиц, которые работают на рынке. Ответчиками не являются контрабандисты или террористы, ими занимаются другие. Наша забота — те, кто покупает и перепродает антиквариат. Галереи и те, кто приобретает для них незаконно полученные древности, — это не обязательно владелец, кстати, может быть и кто-то из сотрудников.
Понятно, что они сами никого не убивали и не хотели, вероятно. Но в той мере, в которой они знали, из каких регионов эти артефакты и что в данных регионах происходит в настоящий момент (а мы уверены, что они очень хорошо это знали), позволяет говорить об их соучастии.
Мы, как частная организация, можем сделать примерно две трети расследования. Например, французские или британские полицейские не могут полететь, скажем, в Ливан и расследовать там, а мы можем. Но есть вещи, которых мы сделать не в состоянии — изъятие финансовых документов, электронной переписки, проведение официальных допросов.
— Ваша деятельность предполагает в перспективе создание системы контроля над рынком торговли древностями в глобальном масштабе?
— Такой идеи нет. Этим занимаются другие — ЮНЕСКО, Интерпол, Европол, Всемирная таможенная организация, Blue shield («Голубой щит», международная организация по защите всемирного культурного наследия. — NEWS.ru). Мы хотим добавить ко всему этому конкретное послание для всего рынка, что торговля антиквариатом, полученным от террористов, является не просто незначительным нарушением закона, а напрямую связано с финансированием терроризма, поддержкой военных преступлений или соучастием в них.
И мы хотим очень существенно сократить незаконную долю всей мировой торговли антиквариатом. Когда будут громкие уголовные дела и кого-то из дельцов рынка антиквариата посадят за финансирование терроризма или соучастие в военных преступлениях, это окажет колоссальное воздействие на рынок, все тут же станут спрашивать о происхождении артефактов. Так уже случилось с рынком «кровавых алмазов», доходы от продажи которых шли на финансирование боевиков. Теперь их реализовать крайне сложно. Мы хотим конфликтные древности сделать столь же проблематичными для продажи, как и «кровавые алмазы».
* Организации признаны террористическими и запрещены в РФ.
** Деятельность соцсети в РФ запрещена.