Февральская революция 1917 года была воспринята в США с огромным воодушевлением. Американским политикам грезился бурный расцвет политических и экономических отношений между двумя государствами. Но что-то пошло не так. Вначале Октябрьская революция, а потом Брестский мир заставил американцев задуматься об интервенции. Разумеется, исключительно для помощи местным демократическим правительствам. Однако реальность была жестокой. Демократов американцы не нашли, вместо них повсюду были партизаны, большевики, эсеры и белые генералы, которые иногда напоминали худшие образцы латиноамериканских каудильо.
Надежд прекрасная пора
В Вашингтоне известия о Февральской революции 1917 года были восприняты с огромным воодушевлением. Для американцев в идущей мировой войне впервые четко обозначился «прогрессивный момент». На одной стороне были либеральные республики (про Британию, Сербию и Японию вовремя забыли), а по другую сторону — реакционные варварские монархические тирании, массово уничтожающие людей. Если кого-то сдерживало, что самодержавная Россия оказалась на стороне правого дела, то с образованием Временного правительства этот вопрос был снят с повестки.
Американские газеты и СМИ начали с ещё большим пылом обрабатывать своих граждан на тему немедленного вступления в войну. В Россию весной 1917 года была послана обсервационная миссия, которая должна была выяснить, что нужно союзнику Вашингтона по коалиции в военном плане. Американцы быстро пришли к выводу, что войска посылать на восточный фронт бессмысленно. У России под ружьём 8–10 миллионов человек, пара сотен тысяч американцев дела не сделают. С другой стороны, бывшая империя нуждалась в транспортных средствах — паровозах, вагонах, расходных материалах для железнодорожного хозяйства, автомобилях, тракторах и тому подобном.
Однако, по мнению американцев, главным для России было поставить дело милитаристской и антигерманской пропаганды на массовую основу. Да, система военной пропаганды империи никого в Вашингтоне не впечатлила. Более того, посетившие Россию американцы считали, что власти делали слишком мало для нагнетания шовинистического психоза. Надо было постараться. Но кому это можно было доверить?
Тем более что хотя Россия — это союзник, у американцев зачесался позыв к политическим преобразованиям. К тому же Петроград только вот сбросил монархию, значит, местным политикам можно подсказать нужное устройство их страны! Всё-таки Вашингтон был уверен, что только с ним Россию ожидает счастливое и радостное будущее.
Посовещавшись на самом верху, в Вашингтоне решили доверить дело пропаганды Христианскому союзу молодежи (ХСМЛ) и американскому Красному Кресту. В пользу обеих организаций у Временного правительства были выбиты куча привилегий: бесплатная доставка грузов организации, содействие, они не платили налоги и тому подобное.
Контакты на самом высоком уровне и радужные надежды на будущее были безжалостно сбиты Октябрьской революцией. США сразу же заняли абсолютно непримиримую позицию к большевикам. Никакого признания — это все какая-то стремная банда узурпаторов.
В тоже время наиболее прагматичные круги в Вашингтоне призывали не горячиться. У американских буржуа были серьезные вложения в горнорудную промышленность Сибири, Урала и Дальнего Востока (например, Кыштымские заводы контролировались именно ими). Торговля на Дальнем Востоке была ориентирована на американцев.
До мировой войны предприниматели из Штатов активно закупали землю на юге Сибири. Высокие урожаи и возможность развить крупное фермерское хозяйство манили многих. Но у американцев, в отличие от бывших членов русских общин из центра России, были деньги. Такое дело, рыночек порешал не в пользу столыпинских переселенцев.
Все это богатство очень не хотелось терять. Но тут наступил март 1918 года.
Обратный отсчёт до вторжения
Заключение Брестского мира между странами Четвертного союза, Украиной и Советской Республикой обозлил и напугал многих в рядах бывших союзников имперского правительства. В первую очередь боялись того, что военные запасы достанутся немцам. Во-вторых, что теперь кайзеровская армия сможет снять подразделения с восточного фронта и перебросить их на западный. А кроме того, немцы смогут создать из Советской России тыловую базу, снабжающую Германию продовольствием и минеральными ресурсами.
С точки зрения союзников по Антанте, это была настоящая катастрофа. Хуже было только заключение военного союза между красным Петроградом и Берлином. В чем-то таком Лондон и Париж сразу же стали подозревать большевиков. Ведь не может быть такого: ещё вчера армия успешно наступала, а теперь драпает с позиций, страна охвачена антивоенными настроениями, а любая милитаристская пропаганда буквально воспринимается в штыки.
Однако устроить вторжение и вернуть к власти «демократическое правительство» — к такому Вашингтон был не готов. Во-первых, он собирался высадить 1,5 миллиона бойцов на западном фронте. Во-вторых, в загашниках у союзников была Япония.
Правда, с Токио была проблема: генералитет страны желал строительства империи «Дайниппон» (Великой Японии). Для чего в планах стояло отторжение Уссурийского края у России. Но это при благоприятных обстоятельствах. С другой стороны, премьер-министр Японии Тэраути Масатакэ, глава МВД Гото Симпэй и чуть ли не главнейший милитарист страны Ямагато Аритомо были против вторжения. Одно могло склонить в эту сторону — одобрение со стороны США.
Вашингтон понимал: одобрив японскую интервенцию, он даст Токио в руки аргумент, помощью которого он сможет оправдать любое вторжение в Азии. Нету, вот, в Китае демократического правительства — и всё, Япония вторгается и наводит порядок. Поэтому вторжение Токио надо было как-то согласовать с Пекином. И с этим были проблемы, так как проще было найти несколько претендентов на трон Поднебесной, чем действующее правительство. Но ничего, посчитав, что легитимным является южное правительство с Сунь Ятсеном во главе, американцы принялись за дело.
Тут вылезла очередная проблема. Китайцы-южане не контролировали север, где во всю резвились местные генералы. Каждый из них умудрился искать покровителя вне Китая, так что скоро американские дипломаты стали потихоньку сходить с ума.
Параллельно с этим бардаком произошло сразу же несколько вещей, которые заставили Вашингтон решится на авантюру с интервенцией. Во-первых, американские и британские газетчики узнали страшное — в тылу советской России формируются немецкие корпуса из военнопленных. Все были уверены, что через несколько месяцев эти войска окажутся на западном фронте и тогда войскам Антанты не поздоровится.
Две тысячи немцев были вооружены и тренируются в Иркутске <...> и, согласно официальным сообщениям, полученным от иностранного консула, немцы готовятся к приходу еще больших сил, — уже 26 февраля 1918 года запугивала американскую публику газета New York Times.
Дальше фейковых и истеричных статей с посылом «немецкие войска в тылу большевиков» становилось всё больше.
«Сегодня до нас дошла информация, что немецкие военнопленные в Сибири организуются, а прусский генерал был послан командовать ими», — запугивал союзников Роберт Сесил министр блокады в британском кабинете. Статья с его заявлением вышла в New York Times 9 марта 1918 года, как раз после Брестского мира. На фоне этого события враньё министра смотрелось адекватным информированием союзников.
Уже к апрелю Вашингтон был уверен, что японские войска надо вводить как можно быстрее. 4 апреля 1918 года во Владивостоке в отделении японской экспортной компании «Исидо» произошел инцидент. Погибло несколько японских граждан. Токио не стал оглядываться на кого-то и уже 5 апреля высадил войска во Владивостоке.
Поставленный перед фактом Вашингтон даже не сопротивлялся. Президент Вудро Вильсон и его окружение начинают планировать высадку американских контингентов в России. Для этого, конечно же, приходилось находить хотя бы кого-то на месте, кто хотя бы в ничтожной степени выражал демократические убеждения. С этим были проблемы.
Самые большие симпатии у американцев были к правым эсерам. Однако американские миссии отмечали, что население в массе своей настроено гораздо радикальнее любых умеренных социалистов. К тому же, по мнению американцев, рядовой русский часто «плавал» в политических предпочтениях.
Не всегда ряд американских граждан может убедительно доказать, является ли он демократом или республиканцем. Не менее трудно для обыкновенного русского показать, является ли он большевиком или антибольшевиком, — сообщал наверх командующий американским восьмитысячным экспедиционным корпусом генерал-майор Уильям Грейвс.
Разнообразные сибирские атаманы типа Григория Семёнова не внушали доверия. Их американцы считали без пяти минут авторитарными диктаторами, людьми старого порядка. Но других на местах не было.
В итоге было принято компромиссное решение. США помогают вывести Чехословацкий корпус из России. Войскам также вменялось поддерживать любые начинания самоуправления на местах. И пропагандировать американский опыт построения демократии.
15 августа 1918 года США разорвали дипломатические отношения с российскими представителями в стране, а 16 августа во Владивостоке высадились 27-й, 31-й полки армии США вместе с добровольцами из 13-го и 62-го полков. Грейвс сразу же заявил, что занимает нейтральное положение в царящем в Сибири и Приморье бардаке.
Лучше всего ситуацию обрисовал австралийский капитан Эрнст Лэтчфорд, который просто офигел от российских реалий Гражданской войны.
Итак, мы были среди белогвардейцев. На наш взгляд, ничто не отличало «белых» от «красных», и это оставалось проблемой на протяжении всей кампании, — напишет он в своих воспоминаниях, изданных в 1933 году.
Спустя 19 месяцев американцы с большой радостью смотались домой. Они не снискали популярности у колчаковских правительств, так как критиковали их за жестокость. А нейтральная позиция Грейвса постоянно возбуждала подозрения у союзников и русских националистов, что он крипто-большевик. Впрочем, никакого осуждения интервенции со стороны официальных лиц не последовало. Вашингтон просто постарался забыть совершенно провальную эскападу, из которой удалось унести ноги с малыми потерями (200 человек).