...

С 30-го сентября 1991 года академик Примаков назначается руководителем Первого Главного Управления (ПГУ) — внешней разведки, первым заместителем председателя КГБ СССР. Он же первым в истории этой организации отказался от высоких генеральских чинов, справедливо сочтя, что полученных знаний, звания академика и уважения сотрудников вполне достаточно для руководства разведкой.

Коба — так называют друзья генерал-майора СВР в отставке Юрия Георгиевича Кобаладзе. Он хорошо знал Примакова, был, и не вижу в этом ничего плохого, его любимцем.

Вот небольшие отрывки из его рассказа о Евгении Максимовиче:

— Примаков для меня не просто начальник в течение почти пяти лет. Он и наставник, и друг. Считаю и всегда считал его выдающейся личностью. Теперь политические заслуги Евгения Максимовича общепризнанны.

Но еще это был замечательный человек, который умел дружить и очень ценить дружбу. Становившиеся его друзьями сопровождали Примакова многие годы жизни, не мы его, ни он нас никогда не теряли.

...

Подчеркну, что Примаков не возник неоткуда, он возглавил разведку естественно и закономерно. Стать главой Службы согласился с удовольствием.

Я должен сказать совершенно авторитетно: Примаков действительно спас разведку...

Когда я возглавил Пресс-бюро, нашлись люди, которые целенаправленно, осознанно стремились не только развалить КГБ (это уж само собой), но и к ликвидации внешней разведки, раскрытию всех ее архивов. ... И именно Примаков своим авторитетом, политическим весом прикрыл разведку. И он провел совершенно необходимые, нужные, может, не всем сразу понятные реформы.

Во-первых, департизация разведки. ... В принципе вызревала идея, что не может разведка, да и все остальные спецслужбы, обслуживать интересы какой-то партии. Она должна служить интересам государства и общества. И, конечно, великая заслуга Примакова в том, что он вывел разведку из-под партийного контроля.

Была запрещена деятельность любых партийных органов...

Еще об одном важном. Когда в 1993 году разыгрались события в Белом доме, то Ельцин позвонил и спросил Примакова: с кем вы, разведчики? И Примаков ему ответил: если вам нужно, я приду на баррикады, сяду за пушку, залезу в танк, но разведку не трогайте. Ельцин на него очень обиделся, сказал: я ожидал от вас другого ответа. Директор СВР делал все для того, чтобы не втягивать разведку в межпартийные дрязги, в политику. Мы занимались своими специфическими делами. Сейчас это кажется естественным. Но в те годы разведку тащили в разные стороны.

Третье, что сделал Примаков. Он стал инициатором и во многом автором, хотя там работал большой коллектив, «Закона о Службе внешней разведки». Да, была в «Законе о КГБ» одна строчка насчет того, что в рамках Комитета госбезопасности существует Первое главное управление. И все.

По приказу Евгения Максимовича были изучены законодательства многих стран. Оказалось, что только в США и во Франции, по-моему, еще и в Германии были продвинутые разработанные законы. А в Англии, например, закона о внешней разведке не было. И англичане потом в беседах с нами говорили, что вы, русские, нас спровоцировали, приняв в 1993-м такой закон. В Британии лишь только после этого закона признали факт существования британской разведки. Она вроде была, но ее формально не было. И директор английской СИС был засекречен. Закон о внешней разведке строго регламентирует, что разведка может делать, что не может, как осуществляет связи с общественностью, с прессой, какие обеспечивает гарантии и права разведчикам. И тогда мы впервые заявили, что да, в прошлом разведка участвовала в том числе и в мокрых делах, но в будущем это по закону запрещено. Не только участие в каких-то политических убийствах, но и методах давления, принуждения, то есть в использовании таких методов, которые были свойственны для периода холодной войны.

Примаков первым заговорил о возможности партнерских отношений со спецслужбами и разведками разных стран, в том числе таких, как Англия и США. Конечно, в годы Второй мировой войны такое сотрудничество между союзниками существовало. К примеру, Советский Союз обменялся миссиями с англичанами. А вот Гувер категорически не согласился пустить официальных советских разведчиков в Штаты. И после войны все это заглохло.

У Примакова идея была, мне кажется, абсолютно ясной и простой. Да, мы никогда не будем союзники, у нас останутся разногласия, возникнут проблемы, по которым наши точки зрения не совпадают. Но есть вопросы, представляющие угрозу и для вас, и для нас, и давайте в этих областях сотрудничать. Это международный терроризм, проблема распространения оружия массового поражения, наркотрафик... И действительно в 1990-х такое сотрудничество стало развиваться очень интенсивно. Особенно важно это было для американцев. Но по разным причинам они же и свернули все сотрудничество, в конце концов, практически сведя его к нулю...

Еще одна заслуга Примакова, которая, настанет время, будет оценена: он был инициатором написания и опубликования открытых докладов Службы внешней разведки.

Особая детективная история произошла с докладом о расширении НАТО. При тогдашнем министре иностранных дел Козыреве американцы и НАТО считались партнерами, угрозы вообще не представляющими. Но тезис Примакова был простым. Да, никто и не считает, что они завтра на нас нападут, однако намерения — величина переменная. И приближение чужой военной инфраструктуры к своим границам Россия игнорировать не может. Сейчас это аксиома, реальная для России угроза, на которую мы должны адекватно реагировать. Но тогда Примаков доложил Ельцину, что такой доклад готов. И Борис Николаевич попросил время на ознакомление. Через неделю позвонил — публикуйте. На завтра была созвана пресс-конференция, однако накануне вечером пресс-секретарь Козырева делает заявление. Готовится некий доклад, но просим иметь в виду, что это не позиция президента, а мнение Службы внешней разведки. Президент же и МИД считают иначе. Видно, Козырев прочистил мозги Ельцину. И возникло недопонимание. И тогда Примаков в ходе пресс-конференции сказал: да, у нас могут быть расхождения в нюансах, но принципиально мы не противоречим друг друга. Пресс-секретарь Ельцина Костиков тоже подтвердил, что доклад был сделан с санкции президента. Потом последовали и другие доклады. Они вызывали в мире колоссальный интерес. Пошли отклики. Конечно, это тоже было новшеством. Никогда прежде никакие открытые доклады КГБ или разведки, да и не только в России, но и в Советском Союзе, вообще в мире не публиковались.

Но у Примакова был такой конек. Он считал себя, и справедливо, аналитиком. При нем было создано целое управление, которое занималось, к примеру, проблемами распространения оружия массового поражения. И директор провоцировал такие мозговые штурмы, был инициатором этих докладов. В Ясенево, внутри разведки, это воспринималось очень позитивно, поскольку у нас всегда считалось, что разведчики в поле — это белая кость, а вот информационщики, аналитики — так, штаны протирают. На самом деле, и Примаков сказал об этом открыто, для государства здесь нет никакой разницы, все представляют ценность. И те, кто добывает информацию, и те, кто ее анализирует и пишет такие доклады: и то, и другое равнозначно и равноценно.

После этих шагов Примакова, когда новшества прижились, разговоры о том, что пришел человек неизвестно откуда в лесу полностью прекратились. Да, на это потребовался год, для наиболее упорных два.

...был у Примакова, еще начиная с ИМЭМО, особый принцип. После себя оставляй своего первого зама. Когда Ельцин предложил Евгению Максимовичу пост министра иностранных дел, одним из его условий было то, что директором разведки президент назначит Трубникова. Ельцин даже немножко оскорбился: чего это вы мне навязываете. Но академик стоял твердо: это мое условие...

Теперь немного о себе. При Примакове было впервые создано Пресс-бюро, которое я возглавил. Для меня то были золотые годы. Работать жутко интересно, хотя и сложно. Об этом сейчас даже странно говорить, но тогда мало кто верил, что мы принесем пользу. Я никогда не отказывался выступать. Однажды ко мне подошел человек... и плюнул мне в лицо. И считалось, что в этом ничего особенного, публичная демонстрация чувств, как бы под аплодисменты. Лично ко мне никаких претензий, но такое было ожесточение против любых спецслужб. И это вообще признак нашего общества. У нас же маятник колеблется. То мы любим КГБ, то мы не любим. Никак он не остановится на разумной середине, чтобы к органам безопасности, спецслужбам относились как они того заслуживают. Не перехваливали их, не делали так, чтобы они контролировали всё и вся, но в то же время не унижали и не оскорбляли. А тогда раздавались призывы покончить, растоптать. Вы этого даже не представляете, кто назывался в качестве возможного директора СВР, например, в числе претендентов называлась депутат Старовойтова. Причем называлась реально. Но где бедная Старовойтова, и где и как далеко от нее внешняя разведка. А мне звонили очень известные журналисты и говорили: Юра, кирдык твоему Примакову, все уже, указ подписан. Постоянно шло и постоянно было такое давление, что вашего погонят, вас присоединят, вас расформируют, Примаков не жилец, это уже вопрос решенный. В этой обстановке мы жили и работали где-то год-два.

Назывались в качестве сменщика и многие другие. Был некий депутат от Петербурга, который задался целью проникнуть в архивы, огласить имена. Понимаете, какая это могла бы быть катастрофа для разведки, в которой настоящие имена агентов никогда не произносятся. Если их знают, то два-три человека с ними непосредственно работающие, и даже высшему начальству о них докладывают с использованием псевдонимов.

Бывали вообще парадоксальные. Ко мне пришли кинематографисты, показывают Указ, подписанный Ельциным — предоставить съемочной группе доступ в архивы разведки. Я звоню Примакову: Евгений Максимович, у меня человек сидит с ельцинским указом. Мне Примаков сказал: пошлите его, мало ли что Ельцин подписывал.

Мы тогда отбивались от всех этих атак. И волею судеб я оказался на острие. Пресс-бюро было все-таки открытое учреждение, многие тогда, англичане особенно поражались: как это пресс-бюро СВР? Что, к вам можно зайти? Ко мне постоянно приходили британские журналисты. Писали потом материалы: неужели и мы, англичане, когда-нибудь доживем до того, что можно будем прийти в английскую разведку, поговорить с генералами? ...