С началом СВО обнаружилось много вещей, ставших неприятным сюрпризом для многих в России. Одним из них явилось переформатирование общественного сознания на Украине с точностью до наоборот. По сравнению с 2014 годом, когда сотрудники правоохранительных органов, госаппарата и даже военнослужащие массово переходили на сторону России в Крыму, ситуация оказалась противоположной. То же самое относится и к тылу украинской армии, население в целом демонстрирует лояльность к власти и готовность «терпеть» до победы.

Что изменилось за эти восемь лет в украинском обществе? Почему такой контраст по сравнению с 2014 годом? Как удалось добиться такого единодушия и покорности от жителей Украины?

Как теперь становится очевидным, ставка властей Украины сразу с 1991 года (бюллетень на референдуме в декабре этого года был только на украинском) на установление только одного государственного языка и маргинализацию, с последующим вытеснением русского, была верной с точки зрения воспитания бытового национализма. Киев не пошел по пути Финляндии, Бельгии или Ирландии с их двумя официальными языками. Как писал украинский политолог Алексей Попов: «Являясь двуязычным государством де-факто, Украина осталась одноязычным де-юре. Декларативное упоминание русского языка в Конституции не давало ему никаких гарантий <...>, для националистической части украинской элиты <...> компромисс был неприемлем, так как ее целью являлось перекодирование украинского общества и установление господства украинского языка в общественной жизни».

Так постепенно за 30 лет (процесс резко ускорился после 2014 года) общество удалось приучить к мысли, что украинскому языку как главному не может быть альтернативы и что русский представляет собой нечто, не нуждающееся в поддержке.

Фото: Shutterstock/FOTODOM

Поэтому аргумент о том, что РФ сегодня предоставит защиту русскому языку, не воспринимается молодежью. Для нее (я имею в виду русскоязычные области юга и востока) русский — это не тот русский язык, которым мы привыкли восхищаться и воспринимать как само собой разумеющуюся ценность. Это лишь язык, на котором «удобно разговаривать», — беру определения из украинских пабликов. Сами русскоязычные наперебой отвергают тезис о запрете и подавлении русского; для них, родившихся и выросших в условиях официального одноязычия, это «нормальная ситуация» — «у нас же отдельное государство, значит, и должен быть особый государственный язык». К тому же украинский сегодня все учат чуть ли не с детского сада, школы практически все на него переведены, так что проблем у молодежи с ним нет, нужный документ прочитают или заполнят без труда. Некоторые даже утверждают, что язык у них не русский, а «харьковский» или «запорожский».

Сильно повлиял на восприятие России разрыв связей с ней после 2014 года, максимальное затруднение поездок туда. Большинство молодежи ни разу не было, например, в Москве, да и вообще в РФ. Соответственно, люди верят самым диким слухам о соседней стране. Если почитать украинские паблики, то Россия — это дикая отсталая страна, поголовно пьющая, конечно же, нищая и грязная. Реальный жизненный уровень никого не интересует. Было забавно читать, как жители Мариуполя, где после 1991 года практически не строилось жилье, пишут, что «русские из зависти разрушают наш город». И это при том, что по ту сторону границы находится Таганрог, в котором новостроек на порядок больше, хотя сам город меньше. А уж сравнивать Белгород с Харьковом, который хотя в пять раз больше, но гораздо запущеннее и некомфортнее, даже не смешно. Но, повторю, действительность никого не интересует, если она противоречат убеждениям, ее отрицают или игнорируют.

Частая тема в пабликах — разрыв с родственниками из России. Мол, «они за войну», значит, с ними лучше не общаться. Родных людей обвиняют в том, что они «верят пропаганде РФ», не замечая, что сами пойманы на удочку украинской. Так политический разрыв прошелся через семьи, через человеческие отношения, также лишая альтернативной информации.

Образ России поменялся. Если в 1990-е — начале 2000-х она выглядела как страна, преуспевающая на фоне Украины, где все было безнадежно, то сейчас не так. Создан карикатурный образ РФ, который и господствует в массовом сознании, по крайней мере в интернете.

Соответственно, переписывается история. Теперь Украина все больше и больше напоминает прибалтийские страны с их не просто застарелым антикоммунизмом, но и с усердно распаляемой русофобией. Сразу после 1991 года на Украине не имелось ни того ни другого. Это была обычная постсоветская страна, на которую внезапно свалилась независимость. Еще в марте 1991 года подавляющее большинство украинцев проголосовали за единое государство на самом свободном референдуме. Но местная партсовхозноменклатура и не думала выполнять волю сограждан и уже через полгода заставила их на новом, поспешно организованном голосовании, в условиях хаоса и правового беспредела, переголосовать так, как было нужно ей. Причем сам новый референдум был абсолютно незаконен по советскому праву, но ни Горбачев, ни Ельцин не попытались ему воспрепятствовать.

Борис ЕльцинФото: Alexandr Yakovlev/Global Look PressБорис Ельцин

И с тех пор история переписывалась, всякий раз отклоняясь в сторону все большего удаления от России, благо число людей, не заставших советское время проживания в едином государстве, возрастает. Теперь вся история Украины подается как время колониального угнетения, как многовековая борьба против России за освобождение (профессор Олег Соскин заявил на днях, что война идет с 1600 года).

Неудивительно, что в такой атмосфере возникают инициативы по сносу памятников имперскому наследию — что Пушкину, что Екатерине II, основательнице Одессы. Памятник последней, кстати, был установлен (восстановлен) в 2007 году. А на днях группа местных студентов устроила пикет вокруг него, требуя уничтожить. И, видимо, уничтожат, судя по итогам голосования в интернете, — а голосует, опять-таки, политически озабоченная молодежь. Русскоговорящие студенты настолько успешно перекодированы, говоря словами упомянутого выше политолога Попова, что полностью отрекаются от двухсотлетнего наследия Одессы — сугубо русского, начиная от Пушкина и вплоть до Олеши, Катаева, Багрицкого, Ильфа и Петрова, и уже в наши дни — Жванецкого и прочих русскоязычных комиков и юмористов типа Делиева. Неудивительно, что беспамятная молодежь на ура восприняла массовое переименование городов в 2015–2016 годах. Причем не только замену Артемовска на Бахмут, но и отказ от возвращения исторических названий Екатеринославу и Елисаветграду.

А старшее поколение молчит, понимая, что может быть за высказывания против официоза. В обществе постоянно накаляется русофобная атмосфера — ни в одном Telegram-канале не пишут просто «русские» или «россияне». Только «орки», «москали», «кацапы», «свинособаки», «рюзкие» и т. п. Расистский язык ненависти является единственно допустимым, в том числе в обращениях официальных лиц самого высокого уровня — «рашисты» и прочее. И это тоже работает на мобилизацию и сплачивание общества вокруг националистической повестки — через расчеловечивание противника. Пленных предлагают открыто убивать. Неудивительно, что в такой обстановке русскоязычный Харьков становится заповедником русофобии с «Кракеном» сегодня и Билецким — вчера.

Пока у руля власти стояли Кравчук и Кучма, люди вполне советские, Украина все-таки не скатывалась в откровенный русофобский национализм. Но сегодня произошла смена поколений. Нынешние вожди в Киеве — люди, воспитанные уже после 1991 года. А младшие офицеры ВСУ и СБУ родились после этой даты. Они не знают иной жизни. Поэтому поколение военнослужащих образца 2014 года было последним, которое могло капитулировать без сопротивления и перейти на сторону России. Сегодня оно уже почти полностью заменено.

Военнослужащие ВСУФото: Jaap Arriens/ZUMAPRESS.com/Global Look PressВоеннослужащие ВСУ

И последнее. Принято говорить о нацизме или неонацизме на Украине. Я не считаю, что это верный термин. Нацизм предполагает серьезную социально-политическую ломку общества и государства. На Украине же процветает местная версия радикального национализма. Это стало возможным, потому что, во-первых, все 30 лет она не встречала отпора от государства, а, напротив, пользовалась его поддержкой — сперва в смягченном виде, а затем во все более неприкрытом. Во-вторых, множество русскоязычных людей, людей русской культуры, фактически смирились с ней в обмен на обещание попадания в Европу. Они видели в политическом украинстве шанс на повышение своего уровня жизни до стандартов ЕС, возможность свободной миграции туда. Да, русский язык — мой родной, но я запросто откажусь от него или не буду возражать против отказа от него своих детей и внуков, если в обмен мне, или скорее потомкам, дадут обещание жизни «как в Европе» или в самой Европе. Примерно таков был их ход мысли, и именно он и читается в сегодняшних молодежных украинских пабликах.

После 1991-го на Украине был проведен уникальный социальный эксперимент. Искусственно отрезанную от основы 50-миллионную общность людей решили перекодировать и создать особый народ. Чтобы понять, о чем шла речь, достаточно глянуть на карту. В Ростовской области есть поселок Чертково, а в Луганской — Меловое. Их разделяла лишь железная дорога, и они образовывали единое поселение. Никому в голову в Чертково — Меловое не могло прийти, что они люди из разных миров. Но 30 лет вчерашних соседей натравливали друг на друга, протягивали колючую проволоку вдоль улиц, отделяя дома, уверяя их, что они принадлежат к разным культурам и между ними нет ничего общего. Харьков и Белгород, Мариуполь и Таганрог являли собой то же самое, сотни тысяч семей в них были расколоты границей и таможнями. Чертково — Меловое представляют собой в миниатюре Россию — Украину — тяжелое последствие радикального национализма, ставшего государственной идеологией и смыслом бытия для целого общества.