NEWS.ru продолжает поход по уголкам непарадной Москвы. Очередной материал — про студенческий дом-коммуну архитектора Ивана Николаева рядом с Донским монастырём, ставший одним из символов раннесоветского архитектурного авангарда и попытки радикально перестроить быт в 1920-е. Это место, где досуг и сон, физкультура и чтение книг, приём пищи и учёба были подчинены распорядку, вписанному в саму структуру сооружения.
Самолёт в социализм
Это здание, похожее в плане на самолёт, расположено на улице Орджоникидзе недалеко от станции метро «Ленинский проспект», хотя его официальный адрес: 2-й Донской проезд, 9. Оно сильно выделяется на местности своей внешностью — линиями-прорезями окон по всей длине одного из фасадов, «пильчатым» контуром другого (так называемыми шедовыми фонарями на кровле), больше свойственным промышленным сооружениям начала-середины прошлого столетия, рациональным минимализмом стен с отсутствием декора и при этом ощущением «воздушности» за счёт того, что часть дома стоит на колоннах, как бы паря над землёй.
Дом этот является одним из самых ярких образцов архитектуры конструктивизма 1920-х — начала 1930-х годов. Но если большинство жилых зданий этого авангардного стиля выглядят соответствующим образом только снаружи, а внутри сохраняют относительно «традиционный» формат многоквартирной планировки, то в данном случае всё совсем иначе. Своё детище архитектор Иван Николаев позиционировал как пример новой организации быта и повседневности. В данном случае — быта и повседневности студентов Текстильного института (сегодня объект используется для учащихся Московского института стали и сплавов (МИСИС)).
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
Наверное, именно к этому зданию больше всего применимо выражение Ле Корбюзье, что «дом — это машина для жилья». <...> Проектное задание было сформулировано зимой 1928–1929 годов самими студентами Москвы и Подмосковья, в соответствии с ним Николаев разрабатывает невиданную прежде функциональную схему здания, основанную на строгом, но продуманном распорядке дня студента, — рассказывает о строении здания журнал «Московское наследие».
Дом состоит из трёх корпусов: в спальном были расположены двухместные спальные кабины (всего их 1008, размером 2,3 на 2,7 м), изначально оснащённые лишь спальными местами и табуретами, в санитарном — душевые кабины, раздевалки и шкафы с личными вещами, в общественном, куда можно попасть по лестнице или треугольному пандусу, — ясли, общественная кухня и столовая, актовый зал, библиотека, комнаты для групповой работы, кабинки для индивидуальных занятий и терраса на крыше.
По замыслу архитектора Николаева, о чём он писал в своей статье «Прыжок в социализм», опубликованной в журнале «Красное студенчество», № 10 за 1929 год, здание студенческой коммуны — это «один из корпусов большой фабрики специалистов», под которой он имел в виду высшие учебные заведения. В таких постройках «даётся зарядка умственная, духовная и политическая, формируется необходимый современности человек». При этом зодчий подчёркивал, что «коммуна не есть казарма, где все одеты одинаково и со всех стёрто индивидуальное лицо».
Прежде всего здесь необходима материальная база, обеспечивающая наилучшие условия занятий, сна, отдыха и других жизненных функций. Первое — форсировать предельно производительность умственного труда и второе — привить навыки коммунального бытия, вот две цели, поставленные этим заданием. Специальные устройства санитарной техники, вентиляция, физические средства современной медицины: души, ванны, бассейны, просвечивание ультрафиолетовыми лучами, воздушные или солнечные ванны, столовые, прачечные, парикмахерские, залы гимнастики, игр, спортплощадки, наконец библиотека, читальни, аудитории, студии, детские дома, насаждения цветов и деревьев, всё это должно служить двум поставленным целям, — описывал свой проект Иван Николаев.
Он подчёркивал, что «пользование благами этой коммуны, орудиями труда в целях экономии и прививки коммунальных навыков должно быть по преимуществу обобщённым». В таких условиях, по словам архитектора, «жизнь коллектива должна быть организована, регламентирована и, давая известный свободный отрезок времени, другую часть дня живущих следует ввести в общее русло». Но в этом направлении «нельзя перегибать палку, чтобы не получить в конечном счёте обычный интернат».
Для создания нового быта и, собственно, «прыжка в социализм» на уровне повседневности архитектор предлагал «напрячь воображение» и «забежать вперёд, предугадать черты нового строя жизни». По его мнению, проблема имела «три основные точки опоры: вопросы собственности, семья и дети, самообслуживание».
С первым вопросом Николаев предлагал поступить в духе времени — для создания нового быта у коммунаров «в качестве собственных вещей остаётся пока одежда, карманные предметы и в виде исключения некоторые пособия, книги, тетради». В плане семьи он выступал за разрешение перегородок «между холостыми и женатыми, девицами и замужними»:
Представляемой свободой самоопределения в коллективе в равной степени пользуются и муж, и жена, и холостые, и незамужние. Всё время дня они расходуют по своему усмотрению; они могут уединяться или оставаться на виду у всех. Но своего стола, своего примуса ни у кого не будет. Вся разница между женатыми и холостыми заключается в том, что женатые имеют общую ночную кабину, а холостые в этом не связаны. <...> Дети выделяются в соответствующий корпус по возрастному признаку. В первые месяцы кормления ребёнка мать помещается в запасной кабине детского корпуса. Таким образом, ни грудным, ни старшего возраста детям нет необходимости бывать в ночной кабине, и потому не будет нарушена тишина, необходимая для сна. Само собой разумеется, что родителям будет обеспечено удобство сообщения с помещением детей.
Наиболее спорное место Иван Николаев видел в самообслуживании, полагая, что в условиях обобществления бытовых процессов в коммуне студенты не должны тратить время на дежурство или уборку, поскольку это будет отрывать их от работы и «по меньшей мере убыточно». По его мнению, «при максимальной механизации и достаточном числе уборщиц будет всё чисто прибрано, цветы будут политы — время студента сэкономится, и бодрая зарядка его увеличится».
«Звонок, собирающий всех на прогулку»
Архитектор дома-коммуны описывал и примерный распорядок дня студента в будущем здании. По планам Николаева, «после пробуждающего всех звонка» коммунары из своей спальной комнаты должны были идти в соседний санитарный корпус, где принимали душ и делали зарядку, а после этого направлялись бы в общественный корпус, завтракали, шли на занятия в общую комнату для учёбы, или, если нужно готовиться к зачёту, брали отдельную кабину, либо пользовались услугами местных сервисов в читальнях, студиях и других пространствах.
После обеда и промежутка после него возобновляются краткие вечерние занятия с неуспевающими, ведётся общественная работа и так далее. В выборе способа использовать свой вечер студент совершенно свободен. Коллективное слушание радио, музыки, игры, танцы и другие разносторонние способы самодеятельности создаёт сам студент, используя инвентарь коммуны. Вечерний звонок, собирающий всех на прогулку, заканчивает день. По возвращении с прогулки студент идёт в гардеробную, берёт из шкафа ночной костюм, умывается, переодевается в ночной костюм, оставляет своё платье вместе с нижним бельём в шкафу и направляется в свою ночную кабину. Спальная кабина в течение ночи вентилируется при помощи центральной системы. Применяется озонирование воздуха и не исключена возможность усыпляющих добавок, — проектировал распорядок дня коммунаров Иван Николаев в лучших «традициях» экспериментов 1920-х годов.
По его мнению, такая жизнь «не маячила через десятилетия», поскольку её «почти вся молодёжь, несомненно, будет готова начать хоть с сегодняшнего дня, если бы материальная оболочка, здание и оборудование это позволили». Но многие из таких задумок большевистских строителей нового мира упирались как в отсутствие материалов для массового капитального жилищного строительства (преимущество отдавалось созданию индустрии), так и в непонимание со стороны общества. В конце 1920-х и начале 1930-х в города массово хлынуло крестьянское население, которое подобного новаторства не понимало и зачастую переносило сельскую модель жизни в урбанистическую среду, и в угоду этому советскому руководству приходилось делать различные корректировки изначально выбранного курса.
Свидетельством этому стало постановление ЦК ВКП (б) от 16 мая 1930 года «О перестройке быта». В этом историческом документе говорилось, что «наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей „одним прыжком“ перескочить через те преграды на пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся, с одной стороны, в экономической и культурной отсталости страны, а с другой — в необходимости в данный момент сосредоточить максимум ресурсов на быстрейшей индустриализации страны, которая только и создаёт действительные материальные предпосылки для коренной переделки быта».
К таким попыткам некоторых работников, скрывающих под «левой фразой» свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся за последнее время в печати проекты перепланировки существующих городов и постройки новых, исключительно за счёт государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей, с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом приготовления пищи и др. Проведение этих вредных, утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта, — следовало из постановления ЦК, будто бы ответившего лично Ивану Николаеву, но на самом деле в те времена были сотни специалистов, думающих, что в ближайшие годы локомотив истории оторвётся от «родимых пятен» старого мира и присущих ему архаичных привычек людей.
«Железо и бетончик, бетончик и стекло»
Против Ивана Николаева выступил известный советский писатель и журналист Михаил Кольцов. В центральной газете «Правда» в августе 1930 года вышел его фельетон «Акробаты кстати» — его автор сравнил архитектора-конструктивиста с известным в то время цирковым прыгуном Виталием Лазаренко, имея в виду текст Николаева «Прыжок в социализм», хотя фамилия зодчего в тексте не упоминалась ни разу. Под ним Кольцов имел в виду «инженера Валуева», который «железобетонным платком» «утёр нос своим живым и покойным собратьям-архитекторам».
Создатели дома-коммуны («громадного здания — общежития для 15 тысяч студентов»), именуемые также «модными архитекторами», критиковались в фельетоне за «небывалую утечку остродефицитных строительных материалов». В первую очередь — железа, из которого делался каркас здания, а также цемента и древесины, из-за которых возник «срыв важнейших индустриальных строек».
Чтобы показать смелость архитектурных форм, авторы студенческого дома перехлестнули все самые высокие нормы потребления остродефицитных материалов, существующие даже в промышленном строительстве. По балкам превышение самых высоких норм составляет 122%. По цементу — 218%. А по самому кризисному материалу, по сортовому железу, гениальные зодчие хватанули 780 — почти 800%. И только по кирпичу не дотянули гениальные зодчие до нормы. Кирпич у них использован только на 74%. Но какой же элегантный архитектор станет строить теперь из кирпича? Ведь это фи как старомодно! Железо и бетончик, бетончик и стекло, стекло и железо, a кругом оборочки и кружевца из стали — только так принято сейчас одевать дома и выпускать их в свет, — негодовал Кольцов.
Он намекал, что «красивая революционная дерзость» и перерасход стройматериалов «не могли не вызвать жгучего интереса соответствующих органов», которые «пришли, разобрались — и растрогались до слёз». Но прослезиться, видимо, пришлось самому «инженеру Валуеву», то есть архитектору Николаеву, который, по словам исследователя советского авангарда Селима Хан-Магомедова, больше месяца после выхода фельетона в «Правде» «держал у входной двери узелок с вещами, вздрагивал от каждого звонка», а друзья, «встречая его, удивлялись, что он ещё на свободе». Но зодчего пронесло: он прожил долгую жизнь и скончался в 1979 году, в отличие от Михаила Кольцова, которого арестовали в конце 1930-х и расстреляли в начале 1940 года.
А дом-коммуна на улице Орджоникидзе стал одним из немногих в полной мере реализованных новаторских архитектурных проектов. Во время Великой Отечественной войны, ранее раскритикованный в «Правде», стальной каркас здания выдержал прямое попадание авиабомбы, которая пробила все этажи, но не взорвалась. Однако в послевоенные годы здание перестраивалось, спальные двухместные помещения были увеличены. К 2000-м годам дом пребывал в запущенном состоянии, но к 2017 году его капитально отреставрировали (к работам у специалистов, правда, имелись претензии). Сегодня там располагается как общежитие и столовая студентов МИСИС, так и лекционные и выставочные залы, а также научные лаборатории вуза.
Сейчас в доме-коммуне регулярно проходят экскурсии — это место продолжает привлекать внимание общества как локация, где можно говорить не столько о прошлом, сколько о попытке построить будущее.