23 апреля (6 мая) 1906 года император Николай II утвердил поправки в Основные государственные законы Российской Империи, рождённые революцией 1905 года. Их многие стали называть конституцией.
Поправки инсталлировали в текст Основных законов новации, провозглашённые тремя царскими манифестами, которые были изданы российским самодержцем на фоне кровавой смуты 1905 года (которую стали потом называть «первой русской революцией»). Первый — об учреждении Государственной думы — был издан 6 августа 1905 года, третий — о переустройстве Государственного совета — 20 февраля 1906 года, а второй, самый главный и легендарный — «Об усовершенствовании государственного порядка», 17 октября 1905 года.
В манифесте от 6 августа было сказано так: «Сохраняя неприкосновенным основной закон Российской империи о существе самодержавной власти, признали Мы за благо учредить Государственную думу» как «особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов».
Но 17 октября, в разгар всероссийской политической стачки (в которой участвовало более двух миллионов человек), государь повелел, на сей раз не упоминая о существе самодержавной власти, «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов» и «установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы». В поправленных «Основных законах» всё это воплотилось в виде немыслимого гибрида — самоограниченного самодержавия. Можно сказать, что именно этот гибридный принцип предопределил судьбу конституционного строя на российской земле на долгое время вперёд.
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
Законы в беспорядке
Русскому самодержавию сама идея об ограничении (пусть добровольном) монаршей власти представлялась чем-то вроде святотатства. Видный публицист своего времени Иоанн IV (Грозный), истово верующий в то, что единственным источником его власти является Бог, презрительно отвергал саму мысль о том, что монарх может хоть в чём-то согласовывать свои действия с подданными.
Но вот сама идея установленных самодержавной волей общеобязательных законов и правил поведения Грозному была вовсе не чужда — в конце концов, именно по его инициативе был утверждён в 1551 году Стоглавым собором вполне прогрессивный и эффективный для своего времени «Судебник». Примерно через 100 лет второй царь из династии Романовых, Алексей Михайлович (Тишайший), сумел навести порядок в сотнях законов и указов, накопившихся к этому времени в полном беспорядке, и издать знаменитое «Соборное уложение 1649 года».
Сын Тишайшего, очень громкий сын его Пётр I (Великий) поднял Россию на дыбы и сразу же захотел упорядочить законы. Уже 17 февраля 1700 года он учредил «Палату об Уложении», чтобы добавить к Соборному уложению «Новоуложенную книгу» с учётом принятых за 50 лет новых законов. В 1714 году задача перешла к сенатской комиссии, в 1718 году Пётр повелел перевести на русский язык шведское «Уложение Кристофера» для последующей вестернизации русских законов, а в 1727 году, через два года после смерти императора, комиссия тихо прекратила свою работу. Но упорядочить растущий вал законов попытались наследники Петра — правда, с неизменным неуспехом.
При несовершеннолетнем Петре II в 1728 году Верховный тайный совет издал указ о созыве комиссии «из офицеров и из дворян добрых и знающих людей из каждой губернии, кроме Лифляндии, Эстляндии и Сибири». Выборные нескоро собрались, но не сработались. Возобновить дело в 1730 году попыталась Анна Иоанновна, но до её смерти в 1740 году у новой комиссии ничего не получилось. В 1762 году Екатерина II распустила комиссию, созданную её предшественницей Елизаветой, и в 1766 году создала свою «Уложенную комиссию» и даже сочинила для неё «Наказ» — очень прогрессивный документ. В 1796 году уже её сын Павел I повелел немедленно «собрать все узаконения и составить из них три книги». Комиссия, созданная Павлом, продолжила работу и при его сыне Александре I.
Короче говоря, с задачей удалось справиться только в 1833 году — и всё благодаря одному-единственному бюрократическому гению, урождённому «поповичу», а под конец жизни графу Михаилу Сперанскому. При Александре он стал всемогущим «государственным секретарём», потом попал в опалу, потом был прощён и поставлен губернатором в Пензе и генерал-губернатором в Сибири и, в конце концов, свершил — уже по поручению Николая I — дело своей жизни, составление Свода законов Российской империи. В его состав вошёл и «Свод основных государственных законов», регламентирующих государственный строй России — то есть процедуры самодержавия.
Именно эти «основные законы» и продержались до 24 апреля 1906 года.
Конституция под спудом
Но как это вообще возможно — регламент для самодержавия? Которое по самой своей сути ничем (на уровне человеческом) не ограничено? Оказалось, возможно — потому полное отсутствие ограничений для монархии смертельно опасно. В этом убедили императора Павла I десятилетия дворцовых переворотов, прошедшие после петровского указа 1722 года о престолонаследии — точнее, о полном произволе монарха при выборе наследника. Сам едва не ставший жертвой произвола и не отрешённый матерью Екатериной II от престолонаследия в пользу сына Александра, Павел в день вступления на престол 5 апреля 1797 года провозгласил самоограничительный «акт о престолонаследии», общеобязательный для последующих поколений самодержцев порядок преемственности власти от отца к старшему сыну и далее по совершенно жёсткой схеме.
Этот акт стал основой «основных государственных законов» и оставался их важнейшей составной частью до 1917 года. Остаётся, правда, вопрос — а что могло бы помешать одному из самодержцев в будущем сей акт переписать? Опыт конституции, торжественно провозглашённой Александром I, говорит о том, что помешать ничто не может.
Да-да, именно конституции! Александр, юноша пылкий и просвещённый, который собирался «даровать народу конституцию, чтобы проводить свои дни в покое в скромной лачуге на берегу Рейна», быстро отставил свои революционные мечты для России, но в 1815 году даровал конституцию (точнее, конституционную хартию) народу Царства Польского, перешедшего «под руку царя» по решению Венского конгресса. Конституция получилась очень либеральная, а причём каждый новый император (он же царь Польский) должен был короноваться в Варшаве и клясться, что будет «сохранять и требовать соблюдения Конституционной Хартии всею Моею властью». Что не помешало брату и наследнику его Николаю I сначала отменить норму о клятве, а потом — после событий 1830 года — и всю конституцию.
Но с Польшей ладно, а вот для России после Александра слово «конституция» осталось синонимом подрывной деятельности, посягательства на прерогативы самодержца. Ну и, конечно, «символом веры» либералов, темой публичных обсуждений и кухонных разговоров. «Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, — издевался над праздношатающимися конституционалистами Салтыков-Щедрин, — не то взять бы да ободрать кого-нибудь. Заполучить бы куш хороший — и в сторону. А потом, „глядя по времю“, либо севрюжины с хреном закусить, либо об конституции помечтать. Ах, прах её побери, эту конституцию!»
Правда, великие реформы Александра II едва не завершились конституцией — именно так потом назвали проект, изложенный во Всеподданнейшем докладе министра внутренних дел графа Михаила Лорис-Меликова. Граф был абсолютным сторонником самодержавия, отвергал «чуждые нам западные формы» и даже «устаревшие формы вроде Земского собора». В проекте всего лишь предлагалось — в целях восстановления общественного спокойствия — создать комиссии из числа «сведущих и благонадёжных служащих и не служащих лиц, известных своими специальными трудами в науке или опытностью по той или другой отрасли Государственного Управления или народной жизни», которым будет дозволено обсуждать законопроекты, вносимые правительством, на этапе их разработки.
Во всяком случае в конце января 1881 года император наложил на проект резолюцию «Исполнить». 1 марта того же года царь успел сообщить министру, что проект выносится на утверждение Совета министров через три дня. Но через час государя взорвали террористы. А вскоре после этого его сын и наследник Александр III начертал на проекте синим карандашом:
«Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к Конституции не был сделан, и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете Министров весьма незначительным меньшинством».
Самодержавие под конституцией
Александру III и его идеологу Константину Победоносцеву удалось на 13 лет «приморозить» общественное беспокойство, а вот его наследнику Николаю II уже нет. И вот 24 апреля (6 мая) 1905 года «Основные государственные законы» империи приобрели, при сохранении старых форм, совсем новое содержание. Да, первая глава — «О Существе Верховной Самодержавной Власти» — казалось бы, не оставляла никаких вариантов для понимания: «Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть. Повиноваться власти Его, не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает. Особа Государя Императора священна и неприкосновенна».
Но через абзац появлялись нюансы: «Государь Император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным Советом и Государственною Думою». Главы со второй по шестую рассказывали о порядке престолонаследия и смежных вопросах. Глава седьмая — о первенствующей и господствующей в Империи вере православной, но и об определённой свободе вероисповедания. Восьмая глава была посвящена правам и обязанностям российских (или русских — в отличие от сегодняшних противопоставлений, в Основных законах слова «русский» и «российский» использовались по очереди, как означающие одно и то же) подданных и представляла собой практически «билль о правах» с небольшими поправками. А в девятой главе речь шла о законах, и вот в каких терминах: «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы и восприять силу без утверждения Государя Императора».
К этому моменту маховик разнуздывания народной воли уже вращался вовсю. Бунтарский дух, носящийся в воздухе, отождествлял с самим собой великий Александр Блок: «Ты будешь доволен собой и женой, своей конституцией куцой, а вот у поэта — всемирный запой, и мало ему конституций!» Примерно через десять лет тот же поэт говорил уже не о всемирном запое, а о всемирном пожаре: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем».
Сразу же после вступления в силу «конституции» она перестала устраивать всех. Народные избранники — избранные и самопровозглашённые — сразу же плюнули на первую главу с её самодержавием и потребовали немедленного введения «ответственного министерства» — то есть Совета министров, назначаемых с согласия Госдумы и ответственных перед ней (вплоть до снятия с должности). Цепные же псы царского режима, в свою очередь, попытались плюнуть на главу девятую вместе с восьмой. Попытка добровольного и безвозвратного делегирования самодержцем права ограничивать его своим «работным людям» закончилась крушением. Очень скоро всё пошло вразнос, закончилась империя, зато начались всемирный запой и мировой пожар.
Конституция под самодержавием
Дальнейшая судьба «основных законов» на русской земле не вышла за рамки традиции борьбы самодержавия с самоограничением.
Просто выяснилось вот что: конституция, ограниченная самодержавием, — это более устойчивая структура, чем самодержавие, ограниченное конституцией.
Прошло 20 лет после революции — и наступило время конституции. Сталинской. Как любили подчёркивать коммунисты, «самой демократической в мире». Ну — самая не самая, но очень демократическая. С правами и свободами, с равноправием всех со всеми, с прямыми, равными и тайными выборами в суперпарламент — Верховный Совет, обладающий всей полнотой власти. Оказалось, что это вообще ничему не противоречит. К этому моменту порядок функционирования огромного и сложного государства жёстко регламентировался самодержавно правящей партийной номенклатурой, решения которой были обязательны для всех — Советов, избирательных комиссий, профсоюзов, писателей и простых граждан (а в 1977 году роль партии как ничем не ограниченной «руководящей и направляющей силы общества, ядра политической системы» была прямо закреплена в шестой статье обновлённой Конституции СССР).
В 1989–1990 годах самодержавие КПСС наступило на те же грабли, что и царский режим 24 апреля 1906 года: из действующего Основного закона выкинули шестую статью, добавили кучу поправок и — самое страшное — попытались этот закон исполнять. Состоялись альтернативные выборы, и очень скоро система власти КПСС рухнула вместе с Советским Союзом. Потом Ельцин перекорёженный Основной закон незаконно отменил — и народ проголосовал за новую Конституцию России, созданную по лучшим лекалам «цивилизованного мира».
Эта Конституция живёт до сих пор, правда, по-разному. Сначала страну потряхивало — «царь Борис» своевольничал и грозился, но «свою» Конституцию не нарушал (хотя один раз едва не решился на это). А потом наступила эра стабильности. Оказалось, что Конституция — со всеми её встроенными механизмами запрета на редактирование — способна прекрасно сжиться с любыми поправками и никак не мешает единству и сплочённости нашего демократического общества.