Движение «Талибан» (ДТ), запрещённая в России террористическая организация, 15 августа, в воскресенье, без боя вошла в столицу Афганистана Кабул, тем самым поставив точку в своём победном шествии, когда в течении недели под контроль ДТ переходили один за другим крупнейшие города Афганистана — Герат, Кандагар, Джелалабад, Мазари-Шариф и другие. При этом большинство из них талибы захватили, практически не встречая сопротивления. Вооружённые силы страны перестали существовать, по всей видимости, даже не будучи разгромленными в военных операциях, а подвергшись массовому дезертирству. Итог вывода американских войск из страны напрашивается сам за себя — афганцы сделали свой выбор, отказавшись воевать на стороне правительства в Кабуле, обязанному своим существованием США, за те ценности и принципы, которые им пытались навязать в течение 20 лет.
Теперь, когда «Талибан» установил контроль над всей территорией страны, а прежнее правительство сложило с себя полномочия, главным вопросом остается, что ждать региону и России от этой организации, в своё время приютившей Бен Ладена и включённой в террористические списки РФ и СБ ООН.
Прежде всего следует обратить внимание, что успехи талибов связаны с восприятием самого движения афганцами как сугубо национальной афганской силы, исповедующей традиционные для страны ценности, идеологические и религиозные установки. Талибы являются ханафитами-матуридитами, как и значительная часть афганцев (кроме хазарейцев-шиитов), также не чужды им суфийские практики и местные обычаи — что кардинально отличает их от террористических салафитско-джихадистских организаций, возникших на фундаменте аравийского ваххабизма, таких как, например, «Аль-Каида» (Организация признана террористической и запрещена на территории РФ) или «Исламское государство (террористическая организация, запрещена в РФ). «Талибан», в отличие от этих группировок, никогда не стремился к мировому господству или утверждению «всемирного халифата», выступая за установление исламской системы исключительно в Афганистане и добиваясь признания этой системы со стороны международного сообщества.
Поэтому вряд ли руководство «Талибана» лукавит, когда заявляет, что намерено развивать добрососедские отношения со всеми государствами и уважать их суверенитет и территориальную целостность. Собственно, талибы продемонстрировали умение учиться на своих прежних ошибках, и теперь руководство организации вряд ли предоставит убежище каким-либо международным террористам в Афганистане или станет признавать различные сепаратистские движения, будучи заинтересованным не только в собственной легитимации, но и привлечении в страну инвестиций как из исламских государств, так и из США, КНР и России.
Тем не менее беспокойство вызывает тот факт, что «Талибан» не является централизованной организацией. Его руководство состоит из нескольких автономных административных и военно-политических советов, не встроенных в жёсткую вертикаль. Ведущую роль в управлении ДТ играла Шура-е Кветта – это центральный административно-политический и военный штаб«Талибана», имевший штаб-квартиру в одноименном пакистанском регионе. Этому органу подчинялись отдельные военные советы, расположенные в пакистанских городах Герди и Мирамшах.
Шура-е Пешавор ещё один военно-политический совет ДТ, по сути являющейся автономной организацией, известной как «Сеть Хаккани». Эта группировка была наиболее «духовно» близкой с «Аль-Каидой» и позаимствовала у нее многие террористические методы ведения войны, в том числе использование смертников для атак гражданских объектов.
В настоящий момент, скорее всего, деятельность этих советов перенесена на территорию Афганистана, где руководство ДТ опирается на сеть местных полевых командиров, пользующихся большой самостоятельностью и лишь в плане подготовки и проведения военных операций подчиняющихся центральному командованию. Из этих деятелей выбираются наиболее влиятельные и авторитетные, которые назначаются на должности «теневых» губернаторов, которые могли быть весьма далёкими по своим взглядам и убеждениям от «ядра» «Талибан». Например, шиит-хазареец Маулави Махди был губернатором теневого правительства ДТ в районе Балхаб, провинция Сари-Пул на севере Афганистана.
Поэтому нельзя исключать, что какие- то полевые командиры посчитают себя обделёнными должностями и наградами во «втором государстве» талибов и могут решиться увеличить собственный вес за счёт расширения своей деятельности на прилегающие страны, например, под предлогом необходимости оказать помощь местным радикалам свергнуть существующие там режимы. Подобное можно было наблюдать в 1999 году на российском Северном Кавказе, когда, руководство Ичкерии вроде бы также добилось своих целей и пыталось себя легитимизировать, но боевики Хаттаба и Басаева имели собственные задачи и вторглись в Дагестан вопреки, по крайней мере, публичной позиции Масхадова.
При этом следует иметь в виду, что радикальные группы талибов могут действовать не только в направлении Центральной Азии, но и попытаться активизировать свои операции в Пакистане, вступив в альянс с другим террористическим движением — «Тэхрик-э-Талибан», противостоящим пакистанским властям в пакистанской провинции Вазиристан и Зоне племён.
В связи с чем и безопасность южного фланга центрально-азиатской зоны ответственности ОДКБ и государств региона, как бы это парадоксальным не казалось, во многом будет зависеть от способности руководства «Талибан» консолидировать всех полевых командиров в единую вертикаль власти и уничтожить все радикальные группировки, пытающиеся выступать с собственной повесткой.
В данном контексте определённую угрозу могут представлять остатки так называемого Велаята Хорасан — афганского и пакистанского филиала «Исламского государства» (запрещено в РФ). Нельзя исключать, что под давлением ДТ они попытаются покинуть Афганистан и инфильтроваться в республики ЦА в расчёте найти более широкую поддержку своим идеям, нежели в Афганистане. Особо уязвимым для деятельности ИГ регионом представляется Ферганская долина и горные районы на стыке Таджикистана, Узбекистана и Киргизии, куда могут перенести свою деятельность террористы ИГ из Афганистана.
В то же время вряд ли оправданны опасения, что какая-то часть самих талибов может оказаться восприимчивой к идеологии ИГ и будет пополнять его ряды, так как базой ИГ служили прежде всего местные ячейки ваххабитов, которые для Афганистана являются маргинальными и изолированными в плане связи с населением. Талибы, которые являются ханафитами-матуридитами, с точки зрения ИГ, — неверные и вероотступники. Это практически делает невозможным взаимодействие между двумя террористическими структурами и значительно затрудняет переход из одной в другую.
Гораздо большую угрозу для государств Центральной Азии представляет не возможность прямого вторжения «Талибана» или отдельных, отколовшихся от него более радикальных элементов, но тенденция, которую запустили талибы своими успехами. Если раньше присоединение к какой-либо радикальной организации сопровождалось переходом местных мусульман в ваххабизм и разрывом с местной исламской традицией, то теперь по примеру «Талибана» могут возникнуть радикальные группировки с опорой на местные традиционные исламские школы, что создаст гораздо более обширную базу их гипотетических сторонников. Они не будут ставить глобальных задач, но преследовать цель смены власти в отдельно взятой стране.
При этом действия властей некоторых центральноазиатских государств, которые ограничивают права и свободы, ужесточают репрессии, а также инициируют шаги, направленные на подавление любых исламских организаций, действующих с позиций умеренного ислама, или вводят различные ограничительные меры, касающиеся запретов хиджабов или бород для определённых категорий населения, могут способствовать популяризации методов и идей «Талибана» у части граждан этих государств и созданию его местных аналогов.