Как говорится, требуйте невозможного. Ясно выраженная мечта молодого президента Франции сделать его родной язык основным рабочим в Европейском союзе отражает ностальгию по давно ушедшим временам. Тем, когда французский был рабочим языком для всей мировой дипломатии.
Да, когда образовалась первая шестёрка Европейского ещё сообщества, то «галльский» естественным образом доминировал, поскольку три страны — Франция, Бельгия и Люксембург, как шутят сами французы, изъяснялись «шестиугольно» (шестиугольником называют абрис страны на карте). Да и для итальянцев французский был далеко не чужим.
А как трогательно французы относятся к своему лингвистическому достоянию, думаю, не стоит и напоминать. Достаточно прогуляться по самым туристическим зонам Парижа и попытаться задать вопрос по-английски. В ответ вам просто недовольно пожмут плечами, хотя в своей массе парижане прилично владеют языком соседей. Пусть и любят поговорить о том, что английский есть просто испорченный французский людьми, которым всё время приходилось кричать против морского ветра.
Еще в далёких ныне 80-х в стране началась борьба против попыток говорить на «франглэ», то есть против засорения французского англицизмами. Когда не помогали уговоры, просто штрафовали за употребление английских слов там, где без них можно было легко обойтись. Я частенько вспоминаю об этой кампании, когда в очередной раз слышу с экрана нашего ТВ предложение «изменить свой look».
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
Кстати, признаюсь, что в своё время, занимаясь нашей «серой» внешней пропагандой, я сам неоднократно использовал тезис о перспективах окончательной утраты французским языком позиций в ЕС в результате бездумного расширения сообщества. Но тогда в самой Франции об этом было не принято говорить вслух. Это де Голль хорошо владел немецким, а его последователи по Пятой республике предпочитали изъясняться уже по-английски.
Собственно, и теперь не ясно, в чём французский может иметь преимущество в нынешнем ЕС даже после ухода англичан. С тем же успехом делопроизводство можно перевести на немецкий, учитывая, что он родной для австрийцев и близок политикам Нидерландов, бельгийской Фландрии, Швеции, Дании.
Но, видимо, Макрон вслед за героем известного романа мог бы сказать: «Но я хотя бы попробовал сделать это!» А то ведь его и так постоянно шпыняют за несамостоятельность и утрату французской идентичности в глобальной политике.