Российский космонавт Сергей Рязанский рассказал о своем первом полете, меню и фитнесе на МКС, внештатных ситуациях в космосе и ощущениях, которые испытывает человек на орбите. Герой России Сергей Рязанский дважды летал на МКС, провел в космосе более 300 суток, совершил один из самых длительных выходов в открытый космос. Он выступает за приватизацию отрасли и называет себя сторонником полета на Марс. Подробности — в интервью NEWS.ru.
«Один мой коллега ждал первого полета 18 лет»
— Пока большинство советских детей мечтали стать космонавтами, кем мечтал быть будущий космонавт?
— Я с детства мечтал быть ученым-биологом. Это было моей страстью с первого класса. Единственное, что интересы смещались. Сначала нравились зверюшки, цветочки, бабочки всякие. Родители очень много путешествовали, жили в палатках, ходили в походы. Любовь к природе была с детства. Потом заинтересовался биохимией. Очень хороший кружок был в Дворце пионеров на Воробьевых горах.
В итоге закончил кафедру вирусологии. Самое модное сейчас биологическое направление. Затем меня унесло в другое направление — в физиологию человека. Диссертация у меня по космической медицине, физиологии человека.
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
— Расскажите, как долго шла подготовка к первому полету в космос, что мотивировало вас не оставить эту идею? В каком возрасте вы впервые оказались в космосе?
— В 29 лет меня зачислили в отряд. В 39 лет в итоге полетел — долгие 10 лет. В общем-то, это средняя продолжительность. Самое быстрое — 5–6 лет. Один мой коллега ждал своего первого полета 18 лет. Потом успешно слетал. Никто не гарантирует, что ты обязательно полетишь. Ты можешь прекрасно сдавать экзамены, готовиться годами. А в космос летят другие.
«Американцы забронировали места в „Союзе“ на 12 лет вперед»
У меня получилось вообще сложно. В определенный момент наши американские коллеги закрывают программу «Шаттл» после трагедии с челноком «Колумбии». Они забронировали все места для ученых на 12 лет вперед. Я как ученый полететь не мог, а у нас три кресла в «Союзе». Правое кресло — космонавта-исследователя, ученого, левое кресло — бортинженер, это человек с инженерной специальностью, центральное — кресло командира — это либо опытный бортинженер, либо военные ребята.
Места космонавтов-исследователей были заняты американцами. У меня ни образования, ни погон не было, поэтому пришлось долгие годы доказывать, что я справляюсь. В итоге я сдал экзамен. Поэтому у меня две специальности: космонавт-исследователь и космонавт-испытатель. Это два отдельных диплома, такое редко встречается. Обычно народ идет по одной специальности. Мне пришлось получать две. В итоге я первый раз полетел бортинженером, второй раз в качестве командира.
— Известно, что космонавтов обучают практически всему. Даже курсы этикета есть. Зачем это все космонавтам и разрешено ли им что-то не уметь или не знать?
— Несмотря на наше базовое образование, мы в космосе полностью взаимозаменяемы. Предположим, у нас космонавт заболеет. Давайте возьмем врача. Если у нас врач заболеет, нам двух врачей брать? Поэтому было принято решение: кем бы ты ни был — военный летчик, инженер, ученый, врач — ты обучающихся всему, проходишь сертификацию по всем направлениям.
Биолог умеет пилотировать корабль. Военный летчик умеет препарировать мышку. Мы учимся программированию, чинить какие-то инженерные системы. Неизвестно, какая работа на станции тебе может прилететь.
«Вдохнул на старте — выдохнул через полгода при посадке»
— Что вы испытывали в кабине ракеты, которая отправляется на МКС? Это же может быть билет в один конец?
— Волнение всегда присутствует. К опасениям за свою жизнь за эти годы привыкаешь. Это рискованная профессия. Ты понимаешь, что экипаж будет делать, если что-то пойдет не так. Про себя помню, что присутствовало волнение другого рода: вот я долго-долго шел, и теперь все только начинается. Не надо расслабляться, нужно еще более напрячься и доказать всем, кто не пускал биолога на бортинженера, что они были не правы. Поэтому вдохнул на старте, а выдохнул через полгода при посадке, когда все идеально прошло.
— В момент старта какой-то страх должен быть? Ведь такие моменты должны очень сильно на нервы влиять...
— Это твоя работа, и ты просто раз за разом в голове проигрываешь. Сейчас я смотрю за этими параметрами, если на этом этапе отказывает ракета, мы делаем то-то и то-то. У космонавтов все отработано. Буквально каждый участок полета многократно отрепетирован, он проигран в голове. Только так можно подготовиться к внештатной ситуации.
«Опухшие физиономии, узкие глазки, будто бухал две недели»
— Чем отличается самочувствие при работе на Земле и в космосе?
— Очень сильно меняются обменные процессы. Наш организм устроен удивительным образом. Если мы в жизни чего-то не используем, какую то часть нашего тела, это что-то начинает разрушаться. Если мы не занимаемся спортом, возникает мышечная атрофия в невесомости. Оказывается, нужно использовать всего себя, чтобы развиваться. Поэтому идет большая перестройка, которой противиться фактически невозможно. Мы занимаемся спортом в космосе каждый день минимум 2 часа, чтобы бороться с мышечной атрофией и вернуться на Землю не совсем развалинами. Наши врачи говорят: сколько летал, столько и восстанавливаться.
Происходит перераспределение крови в организме. Если посмотреть на космонавта, такое впечатление, что он беспробудно бухал две недели. Опухшие физиономии, узкие глазки — все от того, что жидкость поднялась наверх. На пятках вырастают волосы. Позвоночник растягивается. Космонавт вырастает за время полета на несколько сантиметров.
— Первую неделю в космосе что-то болит? Опишите свое состояние
— Болит спина достаточно сильно. Чуть позже начались какие-то специфические затылочные боли. Причем голова болит сильно, но боль снимается, если позанимаешься спортом. Кровь отливает к мышцам, и становится легче.
На самом деле было состояние безумного восторга, потому что я наконец дорвался. Выяснилось, что невесомость — это круто. Чувствовал себя хорошо. Были проблемы со сном, потому что неудобно. Работа интенсивная, ночью просыпаешься от шумов. На станции очень шумно. Постоянно работают какие-то приборы, клапаны щелкают.
«Космонавт обязан заниматься бегом»
— Как выглядят занятия спортом на МКС? Если на Земле для космонавтов создают ощущение невесомости, может быть, там есть какая-то комната с эффектом гравитации?
— Комнаты с эффектом гравитации нет. Спортом невозможно заниматься без гравитации. Один из основных видов спорта, которым космонавт обязан заниматься, это бег на беговой дорожке. Это именно ударная нагрузка, которая позволяет всем гравитационным механизмам поддерживать тебя.
Поэтому ты надеваешь специальную жилетку. У жилетки есть два тяжа резиновых или стропы специальные разных модификаций. С помощью компьютера тренажер создает тебе оптимальную нагрузку. Я вешу 73 килограмма. Поначалу я буду бегать с нагрузкой 50–55 килограммов, чтобы привыкнуть к беговой дорожке. Ощущение, что тебя поставили на воде на доску для серфинга и ты по ней пытаешься бежать. Надо просто привыкнуть. К концу полета я уже бегу с нагрузкой 95 килограммов.
«Космонавты больше не едят из тюбиков»
— Невозможно не спросить про питание на МКС. Каков типичный рацион и какое ваше любимое блюдо из того, что предлагают в космосе?
— Космонавты больше не едят из тюбиков. Нормальная космическая еда сейчас — это консервы. Космические консервы — это готовые блюда: цыпленок с овощами, гречка с мясом. Консервы ставят в специальную печку, нагревают до 60 градусов. Открываешь — у тебя готовое второе. И сублиматы, когда специальным образом удалена вода из продуктов. Сублимированные салаты, творог, кстати, безумно вкусный. Просто добавил определенное количество воды, подождал какое-то время, перемешал и довел до нужной консистенции.
Рационы отличаются. С нами летал японский астронавт, у него были специальные японские супы из водорослей. Жуткая гадость. У американцев, например, вообще нету супов. У них очень много пирожных, печенья, соков типа Yupi. Но есть, например, у них вакуумизированный стейк. Я не знаю, сколько там консервантов, но он безумно вкусный. Как будто его только что с барбекю сняли. Поэтому там идет обмен вкусняшками.
— И что же вы предлагаете в этом смысле зарубежными коллегам?
— Супы. Это то, что ребята быстро распробовали и выменивали. Японец, например, постоянно предлагал меняться на творог. Он очень полюбил российский творог. И все время нам какую-то японскую гадость приносил на обмен.
— Так какое же ваше любимое блюдо из всего, что вы пробовали в космосе?
— Рыбные консервы. Причем это компании, производящие рыбные консервы, которые мы можем купить здесь. Просто в какой-то момент они получили допуск к сертификации. Им разрешили поставлять продукцию для рационов космонавтов. Какая-то безумно вкусная рыба, причем она не в масле, потому что в невесомости масло же будет летать, а в желе.
«Космонавты на МКС обсуждают девчонок, машины, спорт. Политику иногда»
— Как на борту МКС складываются отношения с коллегами из других стран? О чем вы говорите, кроме работы, что обсуждаете, какие ведете беседы?
— Мы обычные люди, поэтому обсуждаем обычные вещи. Что чаще всего обсуждают мужики — девчонок, машины, спорт. Политику иногда, если мы понимаем, что это никого не будет задевать. На эту тему можно разговаривать, если вы не находитесь на совершенно разных позициях. Будете жарко спорить. Но если человек относится уважительно к твоей точки зрения, почему бы и нет?
— Вы четыре раза выходили в открытый космос. Насколько я знаю, один из выходов длился порядка 8 часов?
— Больше восьми часов.
— Да, из-за внештатной ситуации. Расскажите, что это была за ситуация, насколько это было опасно для вас, страшно?
— Внештатная ситуация на самом деле произошла не с нами, а с оборудованием, которое мы с моим командиром Олегом Котовым выносили. Огромные канадские телескопы с меня ростом, огромная линза. Телескоп такой большой, что один держал, а второй человек перемещался. Потом второй держал — первый перемещался. То есть нельзя было идти просто с ним подмышкой. Установили, подключили все нормально, шли с опережением графика на час примерно.
И тут Земля говорит: «Ребята, проблема. Давайте проверять, как вы подключили телескопы». Питание пошло, а обратно телеметрии нет. Телеметрия очень важна, потому что телескоп находится снаружи станции. Поверхность может на солнце нагревается до плюс 100 градусов и остывать до минус 100.
Проверили всю систему стыковки, все правильно, но не идет, и все. И тогда Земля принимает решение — демонтируем и заносим обратно. Тут все пошло не по плану, потому что уже выход закончился, ресурс скафандра ограничен.
На тот момент это получился самый длинный выход за всю нашу советскую и российскую историю. Чуть позже двое моих коллег переплюнули этот рекорд еще на пять минут.
«Американец выжил и уволился из NASA. Но мы здесь ни при чем»
Еще одна была ситуация, очень подробно не буду рассказывать, но пришлось проводить хирургические манипуляции медицинские на одном из американских коллег, фактически спасая его жизнь. Это было страшно, потому что мы все-таки не врачи.
Я был ответственный по направлению медицины. Думал, что максимум мне придется проверять срок лекарств. В итоге американец выжил, дотянул до конца экспедиции. Правда, потом уволился из NASA по состоянию здоровья. Но мы здесь ни при чем. Мы все сделали хорошо.
«У папы римского есть чувство юмора»
— Есть ли у вас в профессии какие-то свои «космические» приметы, суеверия?
— Есть традиции: «Белое солнце пустыни» посмотреть, на колесо выйти, на двери расписаться. Это традиции, причастность к той великой советской истории, которая была. А что до вопросов веры, то у нас все как у всех обычных людей. Кто-то верующий, кто-то атеист. Когда я был командиром экипажа, в нем были баптист-американец, итальянец — католик, и я — православный.
Я летал с итальянцем. У нас была встреча в Италии, и пока мы там были, нас пригласил папа римский к себе в гости. Мы вошли в папские покои, куда обычно никого не пускают. Мы там ему преподнесли подарок, он нам свои книжки подарил. Потом журналисты разбежались, официальная часть закончилась. И тут я понял, что он с хорошим чувством юмора. Папа через переводчика спрашивает: «Ну чего мне там сверху, ничего не передавали?»
«Роскосмос — старый советский динозавр»
— Как вы оцениваете состояние космической отрасли у нас в стране? Есть ли какое-то отставание России от зарубежных коллег?
— Вы знаете, оценить очень сложно, потому что есть разные направления в пилотируемой космонавтике. Мы, однозначно, не отстаем. И, однозначно, мы одни из лидеров. Очень сложно пошатнуть наши позиции с нашим огромным опытом, с очень грамотной школой специалистов, которые есть у нас.
Неудачно идет программа автоматических станций. Сейчас вот это направление, где мы явно отстаем, потому что у японцев очень здорово развиты их автоматические станции, автоматические проекты, у китайцев, у американцев. И это то, что на самом деле, конечно, было бы интересно.
Плюс пример бизнеса Илон Маска. Бренд показывает, что частная космонавтика тоже может быть. И с точки зрения экономики, наверное, все-таки самое выгодное — это государственно частное партнерство. Государство должно выступать заказчиком и заказывать коммерческим компаниям на конкурсной основе какие-то проекты. Наши американские коллеги именно по этому пути идут.
У нас же старый советский динозавр. Огромный холдинг, который когда-то должен быть реформирован. Иначе он не будет конкурентоспособным априори. Любая коммерческая структура эффективнее, чем государственная машина: меньше бюрократии, все заточено на получение выгоды, на результат. Быстрее принимаются решения. Мне кажется, что развитие космонавтики в целом будет двигаться в этом направлении.
— Недавно прозвучало, что в ближайшее десятилетие русские полетят на Луну. Насколько этот прогноз, на ваш взгляд, реален? И что касается Марса — как скоро человек сможет туда полететь?
— Я вообще сторонник полета на Марс. Там есть свои нюансы, там температуры. Ветра бывают достаточно сильные, но по всем остальным параметрам человек сможет существовать на Марсе. При создании определенных условий очень важно ставить амбициозные цели. Важно не просто летать в космос, а полететь на Марс.
Читайте также:
Международные «ПДД» для спутников могут появиться в ближайшие пять лет
«Афера на $30 млрд»: почему люди не верят, что американцы были на Луне
Конструктор двигателей рассказал, когда начнутся межзвездные перелеты