Почему российские учителя позволяют себе некорректное поведение по отношению к ученикам, почему ЕГЭ эффективней, чем классические экзамены, а родители всё чаще переводят детей на домашнее обучение — об этом в эксклюзивном интервью News.ru рассказал директор Федерального института развития образования Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте Российской Федерации (ФИРО РАНХиГС) Максим Дулинов.
— Какие, по вашему мнению, основные проблемы российского школьного образования? На что сейчас должно быть нацелено внимание в том числе со стороны государства?
— Проблемы все разного уровня. Можно начинать с холодных туалетов, переходить к качеству учебников, а заканчивать местами в международных рейтингах. В указе президента обозначена основная цель — создание условий и возможностей для самореализации и раскрытия таланта каждого человека, к которой нужно стремиться. Но цель ставится, в том числе исходя из тех проблем, которые существуют. И почему, например, в национальном проекте нет показателя «попадание в десятку лучших в рейтинге PISA», по которой у нас больше всего запоздание, а есть интегрированный показатель, дающий комплексное понимание, что такое хорошая система общего образования. Можно поставить цель войти в «десятку», но это значит, что мы будем детей натаскивать на те задания, которые являются для этого рейтинга ключевыми. И упустим из виду другие аспекты образования. Сейчас важно уменьшить разрыв между теми, кто показывает в PISA высокие результаты, и теми, кто показывает низкие. Нам нужно подтянуть тех ребят, которые показывают плохие результаты. Это гораздо важней, чем место в любом международном рейтинге. Но эта задача не складывается из натаскивания, мы должны понимать, что низкий результат — это не просто неумение решать задачи, это низкий уровень образования в целом. Поэтому нам надо начинать работу с учителей, с социальных условий, в которых находятся школы. Это комплекс тех задач, которые поставлены в нацпроекте, они все вытекают из школьных проблем.
— Почему так много уделяется внимания международным рейтингам? У нас есть свои ориентиры?
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
— Самый главный вопрос — зачем мы участвуем в том или ином рейтинге. Мы для себя должны понять, зачем нам нужны высокие результаты в PISA. Какую цель мы хотим из этого извлечь? Многие страны не особо обращают на это внимание. У Германии в начале двухтысячных был низкий результат в PISA. Это послужило толчком к изменению системы математического образования в целом в стране. Они системно изменили структуру, выработали свои системы оценки, стандарты, понимание, как получать высокие результаты, при этом не уменьшая значения других предметов. Если место в рейтинге только для отчётности, то оно, конечно, совершенно не нужно. Если мы видим какие-то реальные проблемы и хотим их решить, то можно воспользоваться другим опытом. Но гораздо важнее динамика, чтобы троечник наконец-то выбрался на свою честную четвёрку. Наши же ориентиры — баллы ОГЭ и ЕГЭ. Это объективное внешнее оценивание.
— Как вы оцениваете ЕГЭ?
— К самим заданиям уже нет тех претензий, которые были на старте. ЕГЭ давно уже перестал быть угадайкой — то, что всех так смущало. Вопросы остались к процедуре, что она очень жёсткая, оказывающая давление. Но централизованные экзамены так проходят практически во всём мире, мы же хотим объективный срез получить. Если мы говорим про ЕГЭ как про инструмент внешнего оценивания, то он свою функцию с этой точки зрения выполняет. Если сравнивать его с классическими экзаменами по билетам, то он точно лучше, так как даёт больше возможностей. Никто бы никогда не рискнул школьные экзамены приравнять к вступительным. К тому же теперь введена дополнительная система портфолио, которая снижает необходимость проводить дополнительные испытания.
— Почему становится больше семей, которые выбирают для своих детей домашнее образование? Связано ли это с кризисом классической школы?
— Здесь играет роль множество факторов: недоверие к школе и большой поток информации, когда родители понимают, что можно учить ребёнка иначе. Бум семейного образования начался в 2013 году, после вступления в силу закона об образовании в РФ. Тогда такая форма обучения приобрела свой статус и был дан ряд послаблений по оформлению. Переводя ребёнка на семейное образование, родители хотят создать для него особые условия, чтобы он не сидел за партой, а, например, учился на природе, в игровой форме. Но проводя семинары в регионах по реализации этого закона, мы столкнулись с тем, что зачастую семейное обучение всё равно заканчивается тем, что родители через какое-то время приближают его к классическому школьному. Допустим, начинают объединять несколько детей в группу и проводят уроки. Важно, чтобы родители, которые выбирают для своих детей семейное образование, сначала изучили, как правильно это нужно делать. Например, в Калининграде практика семейного обучения строится, исходя из индивидуальности, способностей и желаний ребёнка. Лучше всего такие практики работают в смешанном режиме, когда какие-то предметы изучаются дома, какие-то в школе. Но сейчас процент детей, которые находятся на домашнем обучении, очень небольшой — исходя из официальных данных Минобрнауки, 0,11% учеников 1–9-х классов.
— За последнее время произошло несколько громких историй, связанных с некорректным поведением учителей по отношению к ученикам. Например, в одной из школ города Холмска учительница при всех оскорбила ученицу из-за неопрятного вида. В Подольске педагог вообще избил второклассника. Такие истории — следствие профессиональной некомпетентности или просто учителя сильно перегружены на работе и психологически не выносят такой нагрузки?
— Это комплексная проблема. На пустом месте таких ситуаций не бывает. Это и компетентность учителя, его подготовка, отношение к воспитанию детей, социальная обстановка в школе — способствует она конфликту или нет, и общекультурный уровень социума, в котором находится школа. Не обязательно даже должно быть рукоприкладство, кстати. Достаточно некорректного сравнения между двумя детьми, сделанного прилюдно. Это тоже травля, давление со стороны учителя. Но больше таких случаев не стало, это не черта времени — сейчас они просто более доступны общественности. Учителя оказались не готовы к информационной открытости. Многие продолжают вести себя так, как привыкли, как вели себя с ними их учителя. Они забывают о том, что мы живём в обществе, где утаить что-то крайне сложно. Необходимо изучать проблему, работать с учителями в плане их профессиональной подготовки, давать методику школьным психологическим службам, чтобы они работали не только со школьниками, но и с учителями, выявляя педагогические профессиональные пробелы и уже через систему повышения квалификации помогая их компенсировать. Проще всего сказать — это профессиональное выгорание и выгнать учителя. Никто даже не старается разобраться, почему так произошло, что рука поднята на ребёнка. Понятно, что это ситуация нездоровая, но может быть и такое, что это профессиональная провокация со стороны ученика.
— Также широко в обществе обсуждается тема буллинга в школе, когда более слабого ученика травят одноклассники. Что может сделать система образования, чтобы минимизировать такие случаи?
— Буллинг — общая компетенция учителя и психолога. Мы не можем психолога в каждый класс поместить, просто не найдём столько специалистов. Гораздо важнее учителям дать понимание и методику того, как оценивать, выявлять признаки буллинга на ранней стадии, чтобы вместе с родителями, психологами заняться этим вопросом, а не принимать это за детские шалости и локальные конфликты. Также в этом вопросе активную позицию должна занимать администрация школы — должна быть ответственность директора за проведение профилактической противобуллинговой работы как с педагогическим коллективом, так и с родителями. И, конечно, с детьми.
— Как часто выявляется буллинг в школах?
— Российской статистики нет, верифицируемых экспертных оценок по стране пока тоже. По данным различных зарубежных исследований, в возрасте 13 лет этот показатель достигает своего максимума — 21% от всех учащихся.
— Целый ряд профессий в ближайшее время из-за активной цифровизации экономики станут неактуальными, успевает ли за этими изменениями российская система образования?
— К сожалению, нет. Любая система образования очень инертная и тяжело принимает новое. Это связано в том числе со сроками обучения. Мы завтра внедрим кучу сервисов и технологий в школе, а результат получим через 11 лет. Почему многие компании в сфере IT сотрудничают с вузами, открывая свои магистратуры и курсы? Зачастую это связано с тем, что на этой стадии можно внедрять новые технологии, которые пригодятся через четыре года, результат более предсказуем, но процесс идёт тяжело. Немного проще со средним профессиональным образованием, где срок обучения гораздо короче. Наши вузы должны начать строить прогнозы по тем профессиональным квалификациям, которые понадобятся через четыре года, тем самым формируя будущее рынка труда. Можно смело сказать, что они обладают достаточным потенциалом, чтобы проводить такие исследования.