Одним из неожиданных следствий специальной военной операции стало восстановление снесенных памятников и переименованных названий на занимаемой территории Украины. Так, в Геническе вновь на пьедестал водрузили памятник Ленину, планируется сделать это и в других городах Херсонской области. В Донецкой области Денис Пушилин издал указ о возвращении названий городов и поселков. Лиман опять стал Красным Лиманом, Бахмут — Артемовском и т. д., в освобожденном Мариуполе вернулись прежние, советские названия улиц и районов города.
И в связи с этим в России послышались голоса — за что мы сражаемся? За памятники Ленину и «коммунистические» наименования? Это поставило в растерянность условных патриотов и дало повод для злорадства либералам. Но разберемся — что же происходило и происходит на Украине? Можно ли говорить о повторной советизации и даже «коммунизации»?
После 2014 года на Украине в рамках мобилизации против России, насаждения русофобских настроений, проведения политики «Украина — не Россия» началась интенсивная кампания по перекодировке исторической памяти и сознания населения. Одним из ее направлений стала так называемая декоммунизация. В 2015 году было принято четыре закона, основным из которых являлся «Об осуждении коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов в Украине и запрете пропаганды их символики». В итоге на подконтрольной Киеву территории было демонтировано почти 2500 памятников (более половины из них — Ленину), переименовано около 52 тысяч улиц и около тысячи населенных пунктов. Следует иметь в виду, что на Западной Украине этот процесс начался сразу после 1991 года, и там почти нечего было декоммунизировать.
Отношение к этой идеологической кампании различалось как по областям, так и по группам населения. На западе, в Киеве, в центре ее либо приветствовали, либо относились снисходительно-одобрительно. На юге и востоке принимали скрепя сердце, ибо не выполнять закон было нельзя. Старшие поколения были скорее против, а младшие — за или демонстрировали безразличие.
Протесты случились даже в Днепропетровске, где мэр Борис Филатов, ярый сторонник Евромайдана, вынужден был транслировать наверх недовольство жителей. Другим примечательным случаем стал Комсомольск, чье население не хотело жить в Горишних Плавнях. Но в итоге всех сломали через колено. Украинский конформизм взял верх. За прошедшие семь лет люди постепенно смирялись, а молодое поколение где-то с энтузиазмом восприняло перемены — и потому что воспринимало процесс как приближение к Европе, и потому что в силу возраста не имело эмоциональной привязки к прежним названиям.
Но, как оказывается, это была внешняя напускная реакция. В глубине сознания большинства людей лежала обида на то, что вопреки их желанию поломали привычную им жизнь. Переименование и снос продвигались чужими людьми «сверху», из далекого Киева.
Поэтому сегодня возвращение памятников и старых названий — это никакая не советизация. Это естественный и символический процесс возвращения к «нормальности». Если улица 80 лет именовалась Советской или Мичуринской и на ней выросли несколько поколений, а потом вдруг она стала улицей никому не известного Пилипа Орлика или каких-то неведомых Героев Крут, то это воспринималось как нанесенная непонятно за что обида. Никто не видел в Советской улице ничего советского, не придавал никакого идеологического смысла. Это просто было название улицы, на которой жили дедушки-бабушки, папы и мамы, на которой прошла собственная молодость и сделали первые шаги дети, и которое вдруг у жителей украли. Если сегодня на улице опять появляется статуя Ленина, то местные жители в массе своей видят в этом возвращение привычной жизни, той, что была до переворота. Никто не собирается строить коммунизм или изучать «Материализм и эмпириокритицизм».
Любопытно заметить, насколько был стандартен и убог набор новых именований. Про Орлика и Круты мы уже написали выше. И автора первой «украинской конституции», и мелкое сражение начального периода Гражданской войны попытались сделать ключевыми именами/вехами местной истории. Также популярны, например, улица Небесной Сотни, улица Василия Стуса. Особенно комично звучат подобные названия применительно к Донбассу. Этот регион вообще мало что имеет общего и с Евромайданом, и с «борьбой за независимость», но те города, которые после 2014-го остались под Украиной и которые вынудили заниматься массовыми переименованиями, особого выбора имен не имели. Донбасс — очень урбанизированный регион, при этом большинство населенных пунктов возникло при СССР с соответствующей топонимикой, так что пришлось переименовывать в каждом городе улицы десятками. Появился даже Нью-Йорк, побуждающий всякий раз пояснять, что бои идут не в Америке.
Для региона вопрос названий особенно болезнен. Хотя половина Донбасса из-под власти Киева в 2014-м ушла, украинские власти пытались «достать» беглецов, переименовывая неподконтрольные им города, как бы держа дубинку над их головами. Так, Торез стал Чистяково, Краснодон — Сорокино. И люди помнили, что в случае возврата Украины они сразу утратят привычную топонимику. И это тоже придает остроту противостоянию названий. Не будь этого насилия в 2015-м, возможно, в ДНР спокойнее отнеслись бы к Бахмуту, как в 1989-м спокойно восприняли возвращение Мариуполя вместо Жданова. Но сегодня, когда пролилось немало крови, пока не до философских размышлений.