С самого начала спецоперации ситуация в Мариуполе складывалась катастрофически. Контроль над городом имел принципиальное значение для обеих сторон. Для армии России и ДНР — стратегическое, для Украины — идеологическое, в силу того, что здесь когда-то был сформирован батальон «Азов».
Сейчас ожесточённые бои идут за каждый квартал. В городе почти не осталось целых зданий, верхние этажи выжжены огнём, умерших родственников приходится хоронить прямо в земле. Тем, кому не удалось выбраться в первые дни, до сих пор прячутся в подвалах, а остальным приходится пробираться к гуманитарным коридорам через обстреливаемые дороги. Корреспондент NEWS.ru Никита Цицаги побывал в Мариуполе и поговорил с людьми, которые остаются там, ежедневно рискуя своими жизнями.
На выезде из Мариуполя вдоль трассы тянутся километровые колонны беженцев. Кто на машине, кто пешком, кто в одной ночнушке, кто и вовсе без вещей пытаются покинуть город. Некоторым повезло чуть больше — их районы уже перестали быть зоной боевых действий. Теперь им приходится решать, остаться дома и ждать помощи властей или уехать и бросить всё, даже если уже ничего и не осталось.
Проспект Будiвельникiв (Строителей. — NEWS.ru), 161а, — самый высокий дом во всей округе. Раньше сюда приходили посидеть на крышу, а теперь самая высокая точка стала военным преимуществом. Весь двор разрыт воронками от артобстрелов. На пятом этаже дырка от попавшего снаряда. Все стёкла выбиты, входные двери вырваны волной, балконов просто нет. Рядом с подъездом стрелка вниз и надпись: «Убежище».
— Я живу на 3-м этаже. В первые дни к нам заходили солдаты, просили еду, мы даже не поняли, из какой они были армии. Говорят, нам повезло, на Левобережном сравняли всё с землей. В подвал с семьей мы не спускались, может засыпать и потом не откопают. Мне 12 лет.
—Не страшно здесь сидеть?
— Нет, — без эмоций отвечает Корней. — Нормально. Вон след — прямой приход в наш дом. Но в той квартире никто не жил.
Ирина тоже живёт в этом доме. Ей 62 года. В первые дни обстрелов все семьи прятались в одной квартире. Это спасло их от осколков, которые прорезали все верхние этажи.
Не знаю, как он выстоял, как бог нас сохранил. Первые снаряды полетели из аэропорта и нас всё било, било и било. Потом они проезжали мимо и ржали, просто ржали над тем, что наш дом ещё стоит. А ночью снова начался обстрел. За это время в доме умерли три человека, мы выносим трупы и подхораниваем как-то во дворах. Но разве так можно? Мой кум лежит на улице Зелинского в песочнице. Мы даже не можем его похоронить, потому что там идут боевые действия. Помогите нам. Люди, помогите. Мы месяц уже не мылись. Я раньше любили душиться французскими духами, а теперь думаю о запахе хлеба. Запахе хлеба... Боже... У девочки был день рождения, мы спрашиваем у нее: «Что тебе подарить»? — «Много, много хлеба». Мы все заплакали. Боже... это же ненормально. Я хочу много-много хлеба... Если ребёнок такое говорит... Неужели нельзя было за восемь лет договориться? У меня больше нет ничего. Всё в хлам. Я не знаю, как мне дальше жить.
— Вы не знаете, а это как-то будут отстраивать? — спрашивает другая женщина. — Нам обещали, но это, наверное, сказки?
На фоне раздаются звуки артиллерии. Снаряды пролетают в воздухе и глухо падают в другом районе. В кусках асфальта торчат неразорвавшиеся миномётные снаряды. В десяти метрах от дома мужчина копает яму, мимо по улице проезжает танк. Я подхожу ближе и понимаю, что комок тряпок — это чьё-то тело, которое он должен похоронить.
— Это будет могила?
— Типа того.
{{gallery_607669}}
На третьем этаже в темноте на кухне прячутся люди. Одна из них — учительница. Тридцать дней назад она работала в школе. Кажется, это было в каком-то другом мире. Рядом на балконе отдыхает 18-летний парень и несколько жильцов. Они прибежали в этот дом, спасаясь от стрельбы. С одной стороны улицы стоят украинцы, а с другой — россияне, и ни тем, ни другим не удается её захватить.
И ехать некуда, — объясняет он. — У меня там ни родственников, ни знакомых. Я учился на третьем курсе, мой техникум разбомбили. Рядом была база СБУ и отдел полиции. Недавно случайно встретил на улице своего однокурсника, он сказал, что нам теперь дадут дипломы. Не знаю, правда это или нет. Это единственный знакомый, которого я встретил. У меня есть сестра, и я не знаю, где она.
{{gallery_607671}}
Собранную еду готовят на костре, на металлической решётке, приставленной к камням. Больше всего не хватает лекарств для пожилых людей. Ещё продуктов и воды. Те, кто ещё может двигаться, идёт через весь город к пункту гуманитарной помощи, где с раннего утра собирается очередь.
— Всё в хлам. Всё в хлам, — повторяет Ирина. — Смотри, всё в хлам.
Рядом с разрушенным торговым центром METRO организован пункт гуманитарной помощи, где выдают продукты питания и основные средства гигиены. Лекарств, к сожалению, не хватает. Пожилая женщина Елена стоит в очереди с сыном с четырёх утра. Она показывает руки, потрескавшиеся от недостатка влаги.
Ни одного живого места. Тут ранка и тут ранка. Спасибо, хоть что-то дают. Мы в очереди 2164-е. Можно простоять с утра и всё равно уйти ни с чем. В соседнем доме в подвале прячутся люди, мы несли им продукты и тут начали стрелять, мы все попадали. Так страшно. Не одни убьют, так другие...
На выезде из города организованы пропускные пункты. Мужчин проверяют на наколки и следы от пороха. Женщин и пожилых людей сразу пропускают.
{{gallery_607675}}
— Пожалуйста, расскажите что на Шевченко? Я не могу добраться туда уже пятый день, у меня там родственники, я не знаю, живы они или нет.
Больше всего людей пугает отсутствие связи с их родными. У многих близкие оказались заперты в других районах, где с крыш домов стреляют снайперы, а улицы простреливаются танками. Списки погибших ещё не появились, поэтому родные пытаются узнать хоть что-то у людей, которым уже удалось спастись.
По запросу NEWS.ru пресс-служба МЧС ДНР прокомментировала совместную работу с МЧС России в этом регионе: «На базе Центра помощи, открывшегося на днях на территории бывшего гипермаркета „Метро“, МЧС ДНР организовало выдачу населению гуманитарной помощи. Так, жители Мариуполя получили уже более 16 тыс. продуктовых и гигиенических и 778 детских наборов, бутилированную воду, хлеб. Также уже более 14 тыс. обратившихся граждан были обеспечены горячим питанием, чаем. На территории Центра имеется возможность получить квалифицированную медпомощь. Также оборудовано место, где граждане могут зарядить мобильные телефоны, чтобы впервые за долгие недели связаться с родными и близкими. Стоит подчеркнуть, что МЧС ДНР ведет активную деятельность по первоочередному жизнеобеспечению населения освобожденных территорий, ранее временно находившихся под контролем Украины».
Люди выходят из подвалов и тут же извиняются, что не мылись тридцать дней, как будто они в этом виноваты.
— Горе есть горе, что тут рассказывать, — говорит Валентина.
— Родные остались?
— Детей ищу. Они ушли, потому что квартиры их сгорели. Зять и четверо моих внуков. И связи с ними нет. Может быть, они меня найдут? Мы здесь родились, завели детей, а что у нас теперь осталось? Что теперь будет? Мы просто прятались и искали, где можно укрыться.
Подъезжаем к Мариуполю со стороны Новоазовска. Некоторые поля уже распаханы, засеяны чьей-то рукой. Жизнь продолжается. На выезде из города стоят противотанковые ежи, покрашенные в желто-синий цвет. Два выгоревших грузовика на дороге создают подобие ворот. Далее блокпост. Левобережный Мариуполь уже не город, просто обугленный бетон, в подвалах которого спрятались люди. Вся территория уже почти зачищена, осталось только несколько жилых кварталов и огромные промышленные зоны «Азовстали», где создали укрепления подразделения «Азова». Каждые десять секунд в воздухе разрывается АГС. Тук, тук, тук — тяжелой очередью. Как звук хлопушек, только громче. Затем «Град» — уже чуть ближе. Если слышишь свист, у тебя осталась секунда, если грохот — пара секунд.
Блокпост — последняя точка на выходе из города. Тем, кому удалось спастись, бегут сюда с оставшимися вещами и уходят вниз по трассе, где находится деревня. Мимо проезжают чеченцы в прострелянных машинах, солдаты в танках и БТР. В воздухе стоит сильный запах гари.
{{gallery_607677}}
— Мы месяц в этом аду, чудом выбрались живыми, — говорит Владимир. — Вчера мина пролетела рядом с деревом...Мы уже научились боеприпасы различать, вы понимаете?! Пулеметы, автоматы, минометы стодвадцатые. Вчера по подъезду лупили из АГС-а, а им всё равно, вы понимаете? Мы бежали за нами свистели пули.
Сейчас наш дом горит, первый и второй подъезд, всё в осколках. На верхних этажах засели снайперы, мы слышали, как они работают. Снаряды пускали со стороны «Азова». А ваши стреляли по ним в ответ. Те стоят между домами с пушкой 300 мм и долбят, долбят, долбят. А мы типа в заложниках. Вот так идешь, что-то ему не понравится — он тебя завалит прикладом по ребрам и к земле. Они ведь мученики! Они считают себя мучениками Украины. А мы с крыши собираем воду, чтобы не сдохнуть.
Пацан позавчера бежал к магазину, и пуля рядом — раз. Видно же, что мирные идут, но им всё равно. Все попадали, лежали минут пятнадцать, отползи, добежали назад, а жрать-то нечего.
Трупы лежат возле подъездов. Спустя месяц уже едет крыша. Нам сказали, что тут открылся коридор, и мы сразу взяли всё и побежали. А брат остался там, я до сих пор не знаю, что с ним. Я просто хочу, чтобы жена и сын что-то поели, физически восстановились. Месяц непрерывно лупят, утром лупят, ночью лупят. И выйти невозможно. Это просто ад. Люди хотели выбраться из ада.
Владимир берёт жену и сына и уходит в сторону деревни, чтобы поймать попутку по дороге. Из прежней жизни остался только свёрнутый комок одежды. До ближайшего пункта приёма беженцев ещё несколько десятков километров. Все двери в деревне расписаны одинаковыми надписями: «Здесь люди», «Дети», «Дiти», «Живут люди». Чтобы туда случайно не попал снаряд или кто-то не залез в их дом.
К блокпосту бежит семья из пяти человек. Пара лет сорока, дети — брат с сестрой — и бабушка. Лицо бабушки на коляске прикрыто шапкой.
— Подскажите! Как нам попасть в больницу. Нам бабушку нужно в больницу.
Солдат подходит к бабушке и проверяет пульс. Не бьется. Дыхания нет.
— С бабушкой всё в порядке? — спрашивает жена у мужа. — Ничего-ничего, не переживай, она просто отдыхает. Мы сейчас поедем, мы сейчас поедем.
У него шок, он ничего не понимает, он просит ручку и застывает вместе с ней, бегая от человека к человеку. Пульс проверяют ещё раз — ничего. Семья понимает, что их родной человек умер.
— Зачем всё это было нужно, если мы не спасли бабушку? — в истерике повторяет внучка. Они провели в подвале тридцать дней, пытаясь выбраться при первой же возможности. Брат пробует её успокоить, но она только отвечает: «Заткнись, заткнись, пожалуйста, заткнись».
— Проверьте пульс ещё, пожалуйста, проверьте, я чувствую, что он есть, он просто немножко слабый.
— Успокойся, пожалуйста, успокойся. Всё. Нужно теперь решить, как мы похороним.
Через блокпост проезжает машина. Водитель предлагает помощь и затаскивает семью в машину. Бабушку кладут на заднее сиденье. Машина выезжает из Мариуполя и уезжает вниз по трассе.
