Город всегда был центром политической деятельности партии большевиков. Игнорировать интересы горожан организация не могла. Они уже в феврале 1917 года настаивали на необходимости уплотнения и национализации излишков жилой площади. Первые жилсоветы, которые занимались расселением рабочих, живущих в подвалах, также появились после Февральской революции. Но именно большевики провели самую радикальную городскую реформу за последние 100 лет — они национализировали городскую недвижимость.
Дворец — царю, подвал — рабочему
Жить в российских городах во времена империи было тем ещё удовольствием. Перенаселение, когда приехавшие из сел и деревень сезонные рабочие сотнями тысяч снимали самые настоящие углы, койки в подвалах и помещения под лестницей. Массовое отсутствие удобств: только каждый третий дом в Москве и 40% жилых помещений в Петербурге обладали каким-то подобием систем ЖКХ. Часто воду набирали в колодцах, а отходы жизнедеятельности вывозили за город ассенизаторы. Выстроенная же канализация обслуживала далеко не все кварталы. Да и понятно, какая публика жила в них.
Начавшаяся в 1914 году Первая мировая война внесла серьезные коррективы в функционирование городского хозяйства империи. Для начала владельцы жилых помещений, а до половины и более площадей принадлежали самым настоящим лендлордам/рантье, столкнулись с бурным ростом цен на стройматериалы. Здания перестали чинить и держать в относительно благоустройстве. Цена на металл, который срочно требовался фронту, к 1916 году подскочила в 3–5 раз, так что водопроводные трубы практически перестали менять.
Уже к Февральской революции коммунальное хозяйство Москвы и Петербурга находилось в упадке. За какие-то три года войны жилые помещения стали разрушаться, трубы дали течь, подача тепла и электричества стала привилегией обеспеченных слоев. Из-за инфляционного падения рубля к январю 1917 года в два раза, а к декабрю этого же года уже в четыре раза даже весьма убогие по удобству городские площади стали недоступны для рабочих. Что уж говорить про временных рабочих, которые массово переехали в подвалы, которые постоянно подтапливались.
Следите за развитием событий в нашем Телеграм-канале
Поэтому требование большевиков о принудительной национализации жилья, изъятии в пользу городских советов сверхнормативной жилой площади и уплотнение собственников многоквартирного и многокомнатного жилья пришлось для горожан Центральной России как нельзя кстати. А таковых насчитывалось до 50% населения. Для них решение новых властей от 20 августа 1918 года о национализации собственности в городах было примерно тем же, что и для абсолютного большинства крестьян Российской империи требование экспроприации и передела помещичьей и казенной земли.
В авангарде красного урбанизма
Выпущенный в августе 1918 года декрет ВЦИК во многом подытожил те меры, которые уже принимались на местах. Первой и наиболее активной в проведении национализации и передачи жильцам бывшей собственности лендлордов стала Москва.
Первые уплотнения буржуазных элементов начались в ноябре 1917 года. Проходило это все в условиях типичного для революции бардака с лёгким налетом криминала и безумия. Для начала в домах, которые предназначались для национализации, собирали домовые комитеты. И на первых порах в них могли участвовать все подряд. Однако новая советская власть требовала определенного участия трудового элемента, что в ряде районов было сложно достичь.
Поэтому часто получалось так, что в контролируемые состоятельными гражданами дома рабочие просто не могли подселиться. Их не пускали. Более того, им часто предоставляли «жилую площадь» в подвале. На что уже весной 1918 года санитарные врачи города указывали Московскому совету, завалив его паническими отчётами. В то же самое время в других домах удавалось через общие собрания продавить заселение рабочих.
К моменту выпуска декрета были приняты определенные санитарные нормативы по размещению жильцов, минимально допустимым размером площади стали считать 8 квадратных метров на человека. И действительно меры принудительного уплотнения дали свой результат — в 1919 году в среднем на одного горожанина в России приходилось более 5 квадратных метров площади. Это было примерно в полтора-два раза выше, чем до революции. За один год страна избавилась от типичных картин вчерашнего прошлого — многоярусные кровати, поставленные в несколько рядов в комнатах на 15–20 кв. м, где жили до 20 человек.
Однако это решение дорого обошлось городскому хозяйству молодого государства. Да и было оно непоследовательным.
Цена прогресса
Первое же, на что обращают внимание критики этого решения, это принудительные выселения людей из городов. Хрестоматийным стало выселение из Москвы около 15 тысяч зажиточных буржуа и членов их семей и заселение на их место более 20 тысяч рабочих.
Впрочем, обычно они переезжали в сельскую местность, на пригородные дачи или даже в деревню. Там, как показала история, было больше шансов выжить во время Гражданской войны 1918–1920 годов.
В то же время получило массовую практику написание писем в секретариат главы советского государства Владимира Ленина. Содержание было обычном довольно простым. Ленину жаловались на то, что городские власти и домовые комитеты выселяют одних советских тружеников (служащих, конторских работников, рабочих торговых предприятий) и подселяют вместо них других. Как бы получается, что одну часть русского пролетариата стравливают с другим. Доколе?!
Власти, надо сказать, сработали оперативно. Уже в самом декрете была установка, что он действует в городских центрах с населением 10 тысяч жителей и более. Поэтому в деревне или на селе нормы уплотнения не действовали. Более того, они могли не действовать в небольших городках. Хотя советская власть на местах всегда находила возможности обойти декреты центральной власти и ради дела или своих интересов настоять на своем.
Тем не менее, когда в 1921 году с началом НЭПа политика национализации городской недвижимости и передачи жилья в собственность местной власти (муниципализация) была заморожена, оказалось, что от 30% до 90% в городах оказалась в руках новой власти. Больше всего её оказалось в Москве и Питере, а также в наиболее крупных промышленных центрах. Зато в мелких городах и даже в достаточно крупном Воронеже ситуация, когда целые семьи имели в собственности многоквартирные дома, была вполне обыденной.
Уже с зимы 1918 года уплотнения стали притормаживаться даже в городах «сплошной советизации жилья», как в Москве. Например, врачи, инженеры, крупные учёные и видные представители интеллигенции были избавлены от подселения социально неблизких элементов. А во многих случаях за ними полностью закреплялась их многоквартирная собственность. Дело иногда доходило до анекдота. Так, один из главных санитарных врачей Москвы радостно разместил у себя в пяти комнатах нескольких артиллерийских офицеров. Так он немедленно избавился от любых попыток уплотнения. В условиях разгула преступности у его квартиры появилась настоящая вооруженная охрана. Опять же, красные артиллеристы оказались интеллигентными в общении людьми — три в одном и за один раз, ну не удача ли?!
По отчётам жилищных советов Москвы, которые занимались распределением жилья, в 1918 году удавалось удовлетворить в среднем не более 60% заявок на квартиры и комнаты в городе. Даже несмотря на то что с наступлением активной фазы гражданской войны москвичи потянулись из города в деревню, оставшимся жителям не хватало площадей. По оценкам городского совета, 75% площадей использовались крайне неэффективно. Обычным явлением стало то, что какой-нибудь дом был перенаселен, а соседний с ним, которым заведовал другой жилсовет или он был записан за какой-нибудь советской конторой, стоял пустым, с заколоченными окнами.
Конец имперского урбанизма
Помимо нехватки жилья и неэффективного использования, большую проблему представляло само коммунальное хозяйство городов. Оно стало разрушаться ещё до революции. Политическая нестабильность, гражданская война и наступившая вслед разруха по факту добивали имперский урбанизм.
В чем новой власти повезло, так это в людях. Абсолютное и подавляющее городских служащих и работников городских управ добровольно перешли на службу новой власти. Однако их катастрофически не хватало, а ситуация начала выходить из-под контроля.
В 1918 году бывшие работники Московской управы подсчитали, что из-за галопирующей инфляции наступил коллапс коммунального транспорта — из города не вывезли около 200 тысяч тонн отходов, из которых 95 тысяч были твёрдыми. Санитарное состояние Москвы и крупных городов быстро стало напоминать настоящую помойку. И это было гораздо более опасным делом, чем уплотнение очередного крупного богемного тусовщика, нюхавшего кокаин на пару с Велимиром Хлебниковым.
Очень скоро начались эпидемии тифа, которые выкашивали горожан сотнями тысяч. Добавьте сюда разрушающейся жилой фонд, на который катастрофически не хватало средств, туберкулёз и бурно выросшую криминальную среду, которая захватила полуразвалившиеся трущобы. К 1921 году в крупных городах России, включая Москву, из-за совокупного действия трёх факторов — экономического кризиса (разрухи), военных действий и отсутствия капитального строительства — до 30% жилой площади пришло в абсолютную негодность. Вчерашние горожане массово осваивали ударный крестьянский труд. Облик имперских городов пришёл в запустение.
Попытка большевиков с ходу решить городской вопрос и проблемы с жильем оказалась не очень удачной. Но они не собирались пускать дело на самотёк. НЭП не только узаконил арендные отношения, но увеличил взносы в городские бюджеты на обновление жилого фонда. В 1918–1919 годах выделяемые средства покрывали в среднем до 40% трат, необходимых для поддержания городского жилья в порядке. Уже в конце 1920-х годов городское хозяйство подошло к своей самоокупаемости, что было колоссальным прорывом на фоне вчерашней разрухи. Но самые грандиозные преобразования были впереди. Наступала эпоха индустриализации и коллективизации, во время которых на карте СССР массово стали появляться именно советские города.