Указ столичного мэра Сергея Собянина от 29 марта о дополнительных мерах предотвращения масштабного и быстрого распространения коронавируса стал не просто очередным этапом в кампании против пандемии, но и важным политическим событием.
Документ, радикально меняющий жизнь 20 миллионов человек (вкупе с аналогичным решением подмосковного губернатора Андрея Воробьёва), не мог не вызвать реакции как государственных структур, так и общества.
Но прежде чем рассмотреть первые заявления, стоит обратить внимание на уникальность переживаемого опыта. Население мегаполиса фактически оказалось под домашним арестом. То, что люди видели в фильмах-катастрофах, пришло к ним в дом. Этот опыт вряд ли будет забыт и окажет воздействие как в краткой, так и в долгосрочной перспективе на россиян. По глубине воздействия это можно сравнить только с войной — нечто вроде осадного положения или комендантского часа с его запретами и ограничениями. То, что россияне видели в репортажах из Донбасса, пришло и к ним — только не в виде боевых действий, но с теми базовыми неудобствами и лишениями и с той же неопределённостью будущего и неизвестностью вообще.
Первым из известных политиков на собянинский указ откликнулся председатель комитета Совета Федерации по конституционному законодательству и госстроительству Андрей Клишас. Он прокомментировал его весьма уклончиво, упирая на то, что «введение таких ограничений — исключительная компетенция Федерального собрания и президента». Это моментально вызвало подозрение (учитывая высокую степень вовлечённости Клишаса в кремлёвские сферы) о некой самодеятельности московского мэра.
Поэтому уже с утра пришлось подключать тяжёлую артиллерию — в лице премьера Михаила Мишустина и зампреда Совбеза Дмитрия Медведева. Первый порекомендовал распространить московский опыт и на остальные регионы России, тем самым поддержав действия Собянина, попутно одобрив и ужесточение наказаний за нарушение режима карантина. Медведев (о непонятной пока политической роли которого мы недавно писали) не сказал ничего принципиально нового, назвав коронавирус угрозой человечеству, но его обращение важно само по себе как показатель того, что он остаётся в резерве действующих игроков и его фигура имеет значение в усилиях государства по борьбе с инфекцией.
В нынешней ситуации чрезвычайного положения главная задача Кремля заключается в том, чтобы не допустить раскола элит, несогласованной региональной политики. Коронавирус дал возможность резко выдвинуться мэру Собянину за счёт его инициатив по борьбе с распространением инфекции. С начала марта он и его чрезвычайный штаб в центре внимания СМИ и общества. В других странах такого не происходит — никто не может сказать, что мэры Лондона, Берлина или Парижа, да и Нью-Йорка, на переднем крае сражений с коронавирусом. У нас же Собянин почти монополизировал это направление. Мишустин после первых заявлений был оттёрт куда-то на второй план.
Но подобная активность не может не вызвать ревности других людей в окружении президента. Ведь выход Собянина на лидирующие позиции автоматически делает его претендентом в наследники либо превращает в неформального второго человека в государстве, своего рода вице-президента. Это порождает неизбежное соперничество. Не стоит думать, что в критические моменты люди наверху думают только о благе страны. Напротив, в это время открывается простор для интриг. И любое несогласованное действие может послужить поводом для оргвыводов. Например, самочинные действия сотрудников полиции Подмосковья, разъезжавших на служебной машине и через громкоговоритель объявлявших о введении «комендантского часа», могут откликнуться для руководства МВД.
Когда в марте 1981 года на президента Рейгана было совершено покушение и никто не знал, выживет ли он, в Белом доме развернулась ревнивая борьба за кратковременное лидерство. Госсекретарь Александр Хейг заявил на срочном брифинге журналистам, что он контролирует ситуацию (вице-президент Буш находился вне пределов Вашингтона), что вызвало скептические улыбки его коллег, а в конечном итоге — его отставку через год. Поэтому сегодня любой, кто берёт на себя много ответственности, также рискует многим завтра.
В РФ необходимо установить чёткую схему работы на период чрезвычайной ситуации. Пока мы видим не вполне согласованные действия регионального и федерального уровней. Скажем, в США — стране реального федерализма — при всей независимости штатов действует ясная и понятная модель: есть при Белом доме специальная команда по коронавирусу под формальным председательством вице-президента, но главную роль в которой играет координатор — профессиональный медик Дебора Биркс. И именно эти люди вырабатывают политику на данном направлении. И если требуется, президент США прямо требует от General Motors выпускать аппараты искусственной вентиляции лёгких. Разумеется, это не исключает противоречий. Например, двухтриллионный CARES Act предусматривает введение поста проверяющего распределение экономической помощи (на какое-то время — одного из важнейших людей в стране). Трамп не согласился с тем, что без одобрения Белого дома человек на данном посту будет передавать любую информацию конгрессу.
Мир показывает различные примеры отклика на коронавирус. Где-то вводятся драконовские меры, где-то — от США (в Нью-Йорке карантин вводить отказались, в том числе из-за угрозы для Уолл-стрит) и Швеции до Белоруссии — больше полагаются на сознательность граждан. Кто-то видит в предмете экономику, кто-то — максимальное сокращение числа заболевших любой ценой. В России не было никаких дискуссий по этому поводу в политическом классе (понятно, что общество никто и не спрашивал). И это тоже проблема, поскольку не даёт стране ясного видения её перспектив. Поэтому нужна ежедневная информация с самого высокого уровня (скажем, в форме брифингов премьера) о том, как развивается ситуация.