В советское время газовики вовсе не были в фаворе. Да, когда возникал скандал с санкциями США против строительства газопровода Уренгой — Помары — Ужгород, об этом говорили, как и о рекордном по срокам строительстве. Но в целом газовики пребывали где-то на обочине общественного внимания. То ли дело угольщики, металлурги — которые находились на олимпе ещё с первых советских лет. Газовики же были кем-то непонятным.
Для большинства населения газ ассоциировался с телефоном 04 — аварийной службой горгаза. Парадокс заключается в том, что горгазы и облгазы, поставлявшие населению газ, Министерству газовой промышленности СССР (предшественнику нынешнего «Газпрома») не подчинялись. Они входили в Министерство жилищно-коммунального хозяйства РСФСР, в рамках которого существовал Главгаз, каковой и снабжал население газом. Был и третий независимый субъект отрасли — Министерство строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР, которое прокладывало магистральные газопроводы (местными газопроводами занималось всё то же Министерство жилищно-коммунального хозяйства РСФСР).
После 1991 года ситуация резко изменилась. Из людей, скорее близких к дворникам и мусорщикам, газовщики превратились в самую престижную профессию — от верхов до низов. Работа в «Газпроме» стала мечтой для нескольких поколений россиян. Вопреки предложениям разного рода реформаторов, «Газпром» не стали резать на куски, и он сохранился как единое целое. Более того, он скупил постепенно бывшие облгазы и горгазы, включив их в свою империю. И если нефтянку, уголь, электроэнергетику при приватизации разорвали на разные компании, то «Газпром» сохранил в себе и добычу, и переработку, и транспортировку, и продажу потребителям.
С самого начала своего правления Владимир Путин взял под личный контроль ситуации в газовой сфере, Дмитрий Медведев возглавил совет директоров «Газпрома», а в 2001 году старый путинский знакомый — Алексей Миллер — стал председателем его правления.
В результате «Газпром» явился не только бюджетообразующей компанией России, но и важным аргументом в геополитике. Ещё Ельцин говорил, комментируя переговоры с Кравчуком: «Мы прикрыли газовый кран — Киев стал посговорчивей». Но на самом деле в 1990-е игра шла в одни ворота, Киев постоянно угрожал перекрыть российский транзит газа, плюс у него были на руках такие козыри, как Севастополь, где размещался российский Черноморский флот, так что Кремлю приходилось быть сговорчивым и фактически дотировать Украину. Цифры называют разные, вплоть до сотен миллиардов долларов за весь период.
Главным же стало то, что за истекшие тридцать (!) лет газовый вопрос не удалось решить и он по-прежнему остаётся крайне политизированным. Это только в чьём-то воображении «Газпром» — грозное орудие в руках Кремля. На самом деле ситуация куда более сложная. Если бы Россия действительно обладала газовой «дубинкой», то таких коллизий, как во время газовых войн с Украиной в 2005–2006-м, 2008–2009-м, как после 2014 года во время рассмотрения споров в различных международных судах и арбитражах, не возникало бы.
Суть проблемы заключается в том, что в результате распада СССР рухнула единая газовая система страны. А РФ и некоторые лимитрофы по её границам настолько погрязли в мелких имущественных спорах, как наследники умершего богача, что никак не могут договориться о ясных и внятных правилах игры.
Кроме того, в чисто экономические вопросы всё время подмешивается политика. Оба газопровода, проходящие через Украину, и «Союз», и Уренгой — Помары — Ужгород, строились как единые союзные объекты. Никакого разделения на российскую и украинскую (белорусскую) части не предполагалось. Само их деление было противоестественным, как деление единого комплекта мебели от покойного или даже распиливание стола пополам, если продолжать использованное выше сравнение.
Украина, отделяясь от России в 1991-м, должна была понимать, что разрушая единое хозяйственное пространство, она лишает себя в том числе газа и нефти, что её промышленность способна работать только в условиях дешёвой энергии и топлива. А попытка спекулировать на транзитных услугах в долгосрочном плане не сработает — продавец найдёт иные пути.
С Белоруссией вопрос удалось более-менее решить (а ведь тоже были газовые войны — делёж имущества ссорит даже самых близких людей!) лишь после покупки трубопроводной системы республики «Газпромом». Но даже сегодня это не гарантирует бесперебойной поставки — вспомним недавние слова Лукашенко о возможности её перекрытия в случае санкций Евросоюза. Украина же наотрез отказывается продавать трубу и тем самым затягивает кризис и побуждает Москву строить обходные газопроводы.
Молдавия, которой «Газпром» предъявил ультиматум и которая должна как-то извернуться, чтобы найти 74 миллиона долларов срочно, также пала жертвой стремления к независимости. Долги Приднестровья всё равно ложатся на неё, помимо своих собственных, а необходимых средств для выплаты долга в самой нищей стране Европы с разрушенной экономикой нет.
Но даже когда РФ пытается решить проблемы транспортировки газа, возникают совершенно нелепые трудности. Взять самые свежие санкции США против компании Transadria и судна Marlin, связанных с «Северным потоком — 2», на основании закона «О защите энергетической безопасности Европы» (Protecting European Energy Security Act, PEESA) от 2019 года.
Запад вроде бы призывает к рыночным основам в энергетике, но тут же делает всё возможное, чтобы поставщик не мог сам определять, как ему лучше поставлять газ, каким путём, через какие страны. Маршрут через Украину — крайне ненадёжный. Бесчисленные кризисы начала 2000-х это убедительно доказали, когда Киев делал Европу заложницей своих споров с Москвой.
Но Европа с упорством, достойным лучшего применения, сперва через лупу изучала предложения по постройке «Северного потока — 2» (как и первого), словно из мазохистских соображений «хочу, чтобы мне было больно и неудобно», а после выдвинула требования всё равно поддерживать транзит газа через Украину: «Да, мы знаем, что это очень ненадёжный путь, но всё равно настаиваем на его сохранении и нашей зависимости от него, чтобы поддержать бедных украинцев».
Ещё более интересна позиция американцев. Они, находясь за океаном, тем не менее активно вторгаются в вопросы поставок газа внутри Европы. Казалось бы — какое дело Вашингтону, где пройдёт очередной газопровод из России в Германию? Однако там рассматривают проект и политически — в рамках большой стратегии по противодействию России, так и заинтересованно экономически, резервируя для себя возможности поставок сжиженного газа в Европу. Таким образом, борьба против «Северного потока» — это борьба за политическое и экономическое доминирование США на Европейском континенте.
С позиций сегодняшнего дня понимаешь, что совсем не случайно в 1990-е годы правительство возглавлял выходец из газовой сферы Виктор Черномырдин. Его назначение отражало то огромное значение, которое приобрёл газ для России. Спустя более чем двадцать лет природный газ по-прежнему остаётся национальным богатством. Однако осколки прежней газовой империи никак не соберутся в одно целое. Тридцать лет нерешённых споров — это показатель не просто склочности национальных элит, но их неспособности взглянуть дальше собственного носа, вопиющей недальновидности.
Однако это касается и западных элит. Попытки США в 1970–1980-е годы сорвать газовое сотрудничество Европы и СССР ни к чему не привели. Здравый смысл возобладал. Рейган пошёл на попятную и отменил санкции против европейских компаний. Спустя сорок лет американцы наступают на те же грабли, словно не желая вспоминать о прежних ошибках.
Разумным выходом было бы проведение всеобъемлющей конференции по газовым проблемам в Европе, в которой приняли бы участие все реально заинтересованные стороны — поставщики, транзитёры, покупатели. Но в текущей ситуации таковой откровенный разговор с твёрдо обозначенными для выполнения решениями представляется утопией. В итоге нас ждут впереди всё новые и новые главы летописи газовых войн. Таков один из непредвиденных итогов распада исторической России в 1991 году.