Современный феминизм, к сожалению, рассматривается в обществе и во многом артикулируется как чудный цветок, семена которого занесло на нашу почву издалека. Даже язык, которым пользуются феминистки, — часто заимствованный, что является знаком закрытости сообщества, его отдельности. Но также и субкультурным признаком, хотя сегодня социологи предпочитают использовать термин «сцена».
А ведь укоренённость феминизма могла быть намного сильнее, если бы нынешние представители этого неоднородного движения опирались на собственную историю феминизма в России, а точнее — историю женской эмансипации. Это способствовало бы эдакой подушке легитимации за счёт преемственности женской повестки, которая со времён Французской революции сосредоточена на идеях женской свободы и независимости. Дворянки из разорившихся семей, представительницы буржуазии, разночинки (большевики впоследствии называли их буржуазными феминистками) говорили об эмансипации, освобождении от власти патриархата как женщин, так и мужчин, также порабощённых архаичными структурами рода и самодержавием.
Звёзды российского феминизма А. Философова, М. Трубникова, М. Цебрикова, О. Шапиp и другие далеко продвинули теоретический дискурс эмансипации на российской почве, укореняя эти идеи и предлагая программу их реализации. И не только говорили, но делали: «равноправки» создавали общества взаимопомощи, систему социального страхования, женские коммерческие и сельскохозяйственные курсы, организовывали фармацевтические школы, давали ссуды, недорогое жильё и питание, добились отпуска по уходу за новорождёнными, оплаты больничного.
Таким образом, идеи равноправия в их феминистском понимании были укоренены далеко не большевиками. Последними тема эмансипации как буржуазная была сведена к «женскому вопросу», на который был дан ответ. Большевиками были приняты декреты, которые действительно этот женский вопрос решали, освобождая женщину от патриархальной семьи, давая ей избирательные права и доступ к образованию и занятости. Женщина также получила право распоряжаться своей фертильностью, когда разрешили аборты.
Однако довольно быстро выяснилось, что на самом деле все эти декреты были направлены не на продолжение эмансипаторной линии, а на широкую принудительную трудовую мобилизацию. В 30-е же годы тема женской независимости и свободы окончательно утратила дискурсивную силу, когда Сталин на съезде ВКПб 1936 года заявил, что женский вопрос закрыт, потому что он решён. Право на аборты у женщин отобрали, и, хотя после вернули, стало понятно, что это никакое не достижение большевизма, а вентиль, которым государство может управлять по демографической необходимости. И несколько поколений советских женщин прожили в режиме двойного гендерного контракта, балансировавшего на двух позициях: равноправный трудовой элемент и часть вот этой полулиберализированной системы. Вся совокупность недорешённых вопросов эмансипации оставалась, и создавалось впечатление (вполне справедливое), что это такая витринная картина равенства с доярками в президиуме.
Эти недорешённость и недосказанность в дискурсе эмансипации и рекрутируют современные поколения женщин в ряды феминистского движения. И эту мобилизацию подстёгивает отчётливый неоконсервативный разворот. Например, у женщин вновь грозят отнять право на телесность: декриминализировано насилие в семье, подступаются к теме запрета или ограничений абортов — во всяком случае, логика публичного дискурса идёт в этом направлении. Никуда не исчезли (впрочем, не только у нас) дискриминация на рынке труда, сексизм в повседневности, профессионально-трудовая сегрегация, узкая рекрутация женщин в высшие эшелоны власти и бизнеса.
В этих условиях феминистки берут на себя очень важную задачу в публичном пространстве — озвучивать эти проблемы, создавая альтернативные дискурсы. Специфика этой повестки такова, что она направлена на критику ближайших социальных проблем, опыт которых задевает несправедливостью.