Видимо, в самое ближайшее время прах ли, тело ли Сергея Доренко будут наконец преданы земле. Последний дискуссионный повод, который журналист сумел создать даже после своей кончины, уйдёт также в информационное небытие, в облако. Как говорится, после исчезновения Чеширского кота остаётся его улыбка. Но в данном случае осталась какая-то коллективная общественная гримаса.
В конце концов, Доренко далеко не Сталин, не Хрущёв. И тем более — не Александр Солженицын. Но его смерть, вернее, возможность публично подвести жизненные итоги медийной персоны, раскололи наше общественное мнение так же, как его погружают в пучину бесконечных и беспросветных дискуссий фигуры реального исторического масштаба. Другое дело, что постдоренковские разборки быстротечны, хотя и остаются показательными.
Пикантность ситуации заключается, пожалуй, в том, что раскол-то случился не строго по традиционным линиям противостояния: либералы/патриоты, почвенники/западники. Линии напряжения тень журналиста спровоцировала даже внутри этих, казалось бы, идеологически сплочённых групп.
Притом что не только у меня создалось впечатление, что авторы мемуарных некрологов выражали свои разнообразные эмоции не столько в адрес покойного, сколько самих себя, откровенно тоскуя по ушедшей эпохе. Эпохе, когда телекиллеры и разного рода пророки казались не просто говорящими головами, но самодостаточными фигурами, «гирьками», реально склонявшими исторические весы в сторону то одной, то другой околовластной группировки.
Конечно, в таком очередном расколе было немало личного, поскольку покойный в своей работе зачастую пользовался не тонкими инструментами, а любил побаловаться «топориком», не брезгуя информацией, которую предавать гласности в приличном обществе не принято. Чего стоило глумление по поводу тазобедренного сустава Евгения Примакова. Или высчитывание в сантиметрах фигуры Юрия Лужкова. Но поскольку цинизм и политика вещи вполне совместимые, то Доренко в скоротечных нынешних мемуарах предстаёт то спасителем страны от примаковско-лужковского тандема, то разрушителем политического равновесия, породившим нынешний политический пейзаж.
А потому для одних либералов он — «откровенный мерзавец», который ничем не брезговал, а для других — персона, умевшая противостоять власти. Одни почвенники видят в нём латентного патриота, имевшего смелость вступиться за нашу армию в самые тяжелые моменты чеченской кампании, а другие — волка в овечьей шкуре. И так — до бесконечности. Кто-то посылает его в ад, кто-то льёт слёзы умиления. Третьи уверены, что ушедший был, по сути своей, объективным журналистом, если бы не постоянная финансовая ангажированность. Но что, мол, поделать, вторая древнейшая профессия! Понятно, что дело не только и не столько в фигуре покойного, которая, благодаря возможностям электронных СМИ, удесятерила свой разящий потенциал. В конце концов, на ТВ и радио работает немало его грамотных коллег, которые, однако, не стали в своей работе социальным явлением. Феномен же Доренко, видимо, в том, что он, в силу своего собственного видения или отрабатывая на Бориса Березовского или иных глобальных заказчиков, оказывался на информационном гребне критически важных событий. И теперь во многом с этими событиями напрямую и ассоциируется в сознании сцепившихся над его могилой.
Немногие ныне помнят, как Сергея Леонидовича, пытавшегося баллотироваться в депутаты Мосгордумы, прямо в ходе прямого эфира на улице закидали помидорами с яйцами. Бросали опять-таки не столько в него лично, сколько в ассоциировавшийся с ним стиль энергичной и агрессивной подачи — телекиллерства. Прошло немало лет, а, как мы видим, помидоры продолжают летать уже над его незарытой могилой. В конце концов, как призналась одна английская телеведущая, телевидение позволяет нам наслаждаться обществом людей, которых мы бы не пустили даже на свой порог. И это также многое объясняет.