Александр, питавший к Наполеону глубоко личную неприязнь, был очень недоволен тем, что Кутузову не удалось полностью уничтожить французскую (а на деле общеевропейскую) армию в сражении при Березине и тем более пленить само корсиканское чудовище. Эффектную точку в той, уже зимней компании поставить не удалось. И наступал сезон, когда вообще в Европе воевать было не принято. Войска уходили на зимние квартиры. Но тут случай был особый.
Впрочем, о том, что, высказывая претензии Михаилу Илларионовичу, император всероссийский был не совсем прав, свидетельствует такой факт: во французском языке до сих пор, то бишь уже две сотни лет, слово «Березина» однозначно означает полный провал, разгром, крах. И читателям его смысл не надо растолковывать.
Дело, однако, было не в том, что старая французская гвардия успела форсировать речку и Наполеон успел проскочить в Польшу, где в Кракове найдёт своё временное пристанище. Александру Павловичу, томимому глобальными амбициями, уже самому хотелось стать героем-освободителем Европы, а роль старого полководца он считал исчерпанной.
Фактически Александр уже мыслил себя не просто освободителем Европы, но строителем новых политических основ континента.
В классических русских традициях император мыслил настолько масштабно, что чисто русские национальные интересы просто растворились в его геополитических планах. Ощущение собственного величия затмило, что называется, практический разум. Известно, что миссианство так свойственно нашим лидерам вне зависимости от эпох, политических систем и идеологий.
Александр, как утверждали, очень страдал оттого, что в Европе его считали посредственностью. А потому хотел всем доказать, насколько он велик.
Но, видимо, был и ещё один нюанс оценки ситуации, который в значительной степени повлиял на стратегию императора и который не рассматривал великий полководец.
Демократия от Наполеона
Известно, что Наполеон, уже будучи в Москве, бросился создавать в столице муниципальные органы управления, и нашлось немало деятелей, готовых сотрудничать с оккупационной властью. Этот эпизод «французского обустройства» обычно не принято упоминать, поскольку он как бы снижает героический пафос «дубины народной войны». Но из исторической песни слова не выкинешь. Не исключаю, что император, имевший полную информацию о деятельности противника, опасался, что если Бонапарт сохранит свою власть, то он воспользуется некими скрытыми рычагами влияния на нашу внутреннюю политику. В том числе и разыгрывая привлекательную для части дворянской молодёжи карту общественных либеральных преобразований, которые на тот момент далеко не в полной мере отвечали бы и реальным потребностям страны, и её историческим традициям.
Иными словами, речь могла бы идти о тактике, столь свойственной нашим «партнёрам» теперь. И тогда, и сейчас за красивыми либеральными лозунгами скрывалось простое желание манипулировать в своих интересах обстановкой в России, которую предварительно собирались расшатать.
Кстати, ещё со времён Екатерины Великой российская тайная полиция больше всего боялась проникновения республиканских провокаторов и агитаторов в русскую крестьянскую массу. Сохранились протоколы допросов задержанных агентов ещё Директории и даже Конвента, а потому в Санкт-Петербурге были уверены, что при Наполеоне эта работа была в значительной мере только усилена.
В целом же Александр рассматривал политику Наполеона в качестве фактора социальной дестабилизации в империи. Этот взгляд восторжествовал в его окружении ещё в 1806 году, когда выяснилось, что во Франции готовят известные прокламации, обращённые, прежде всего, к крепостному российскому крестьянству. Словом, окончательно раздавить Наполеона означало для Александра ещё и возможность покончить с системной подрывной деятельностью французов. А потому никакие компромиссы с «корсиканским чудовищем» были неприемлемы.
Миссия невыполнима
Именно вопрос продолжения войны за границами империи окончательно и развёл фельдмаршала с венценосцем. Михаил Кутузов полагал, что нам не пристало проливать кровь за чужие интересы: «Я не отдам жизнь одного нашего солдата за десять французов». Более того, старый полководец и дипломат сделал вывод, который и сейчас составил бы честь любому геополитическому мыслителю.
По мнению Кутузова, уничтожение Наполеона сыграло бы на руку только Англии, которая лишилась бы на континенте выгодного России противовеса. Фактически Михаил Илларионович был сторонником классической международной доктрины сдерживания и противовесов, резонно полагая, что у России, как великой державы, не может быть постоянных союзников, но только постоянные интересы.
Думаю, что уже в то время многие российские государственные деятели были уверены: участие российской армии ещё в семилетней войне не принесло реально государству ничего, кроме финансовых и людских потерь. А реальные выгоды из разгрома Фридриха и потеснения Пруссии в европейском концерте извлёк всё тот же Туманный Альбион. Агенты которого щедро «финансировали» образ мыслей некоторых российских политиканов, в частности канцлера Бестужева.
Собственно, не было большой тайны в том, что именно Лондон своими субсидиями вынуждал Санкт-Петербург к тем или иным внешнеполитическим и военным демаршам.
В частности, в 1805–1807 годах содержание русской армии и эскадры Сенявина (на острове Корфу) шло за счёт британских субсидий. Англичане оплачивали пролитую русскую кровь ради сдерживания французских амбиций. А на содержание корпуса Кутузова в Австрии было выделено примерно 250 тысяч фунтов стерлингов. Правда, в 1806 году Лондон обещал выплатить на русские военные нужды 800 тысяч фунтов. Но реально перевёл только 300 тысяч.
В том же году русское правительство, столкнувшись с усиливавшейся инфляцией (пришлось срочно дополнительно напечатать ассигнаций на 20 миллионов рублей), обратилось к Лондону с просьбой предоставить военный займ на сумму в шесть миллионов фунтов. Англичане в ответ выдержали самую настоящую мхатовскую паузу, суть которой не представляла большой тайны для русской дипломатии. Они ждали в ответ серьёзных политических и торговых уступок. Иностранные деньги, как нам хорошо известно, редко приносили пользу нашему Отечеству. Многие столетия займы и субсидии были со вторым политическим дном.
Вот и тогда, как сообщал в Питер российский уполномоченный по ведению финансовых переговоров с Лондоном Максим Алопеус, англичане не дадут ни гроша, пока Россия не подтвердит, что «не заключит ни перемирия, ни мира отдельно от Англии». Лондон требовал на этот счёт официальных письменных заверений императора. Такой вот был финансовый кнут и пряник одновременно. И Александр вынужден был учитывать и финансовые проблемы государства.
А раз так, и заграничный поход должен был быть согласован с союзниками и, видимо, у Александра область маневрирования была в значительной степени ограничена.
Русофобия как западный комплекс
Многими годами позже генерал Скобелев скажет, что русские — единственный народ, который воюет из сочувствия к другим народам. Но вопрос о целесообразности похода вслед за убегающим Наполеоном встал во всей своей геополитической остроте. Уроки из прежних действий России были сделаны, но далеко не всеми деятелями, принимающими решения. И среди оппонентов маршала был, к сожалению, и император.
Казалось бы, позиция Кутузова была предельно логична. Но... Космополит Александр видел «европейский концерт народов» совершенно иначе. Он был уверен в своей способности создать новую европейскую систему взаимоотношений, в основе которой был бы «священный союз» правящих законных династий.
Дальнейший ход событий, однако, подтвердил, скорее, правоту вскоре скончавшегося полководца.
Русские войска вошли в Париж, продемонстрировав всему миру небывалое джентльменское отношение к поверженному врагу. Ни одна витрина не была разбита, ни один обыватель не был ограблен. Такое поведение было особенно контрастно на фоне французских злодеяний в Москве.
Более того, есть мнение, что подобное поведение армии-победительницы, которая и сама не гадила, и разбушевавшихся было немцев быстро угомонила, в некоторой степени только усилило антирусские настроения в Европе. Цивилизованные европейцы были просто уязвлены тем, что «северные варвары», приближением которых совершенно искренне пугали детей, оказались воспитанными и благородными людьми, самим поведением своим бросившими вызов традициям старой Европы, долгие века жившей ещё по римскому принципу — «горе побеждённым».
Как же так — французы обворовали половину Италии, разнесли Москву, а эти бородатые остаются всем укором. Недаром некоторые историки полагают, что корни европейской русофобии следует искать как раз в последствиях и обстановке нашего заграничного похода 1813–1814 годов.
О пользе лимона к коньяку
Забавным итогом такого нашего военного турне стал обычай заедать коньяк лимоном. Эту моду ввели наши козаки, которые долго не могли найти на берегах Сены замены ядрёному солёному огурчику. Благодаря им же в Париже появились бистро, маленькие кафе, позаимствовавшие своё название от русского слова «быстро». В остальном плоды нашей победы, несмотря на предсказанные Кутузовым большие потери, пожали другие. Завершивший эпоху наполеоновских войн Венский конгресс под управлением ловкого австрийского министра иностранных дел Меттерниха оставил на долю России лишь дежурные комплименты. Россия взяла на себя невыигрышные функции европейского жандарма, попав в ловушку, которая завершилась для неё поражением в Крымской войне. Спасённые русским оружием монархии нанесли России удар в спину.
Но самое интересное, что к итогам того похода вполне можно отнести фразу Черчилля о двойной ошибке Сталина, который-де «показал Ивану Европу и Европе Ивана».
Александр ведь в 1813–1814 годах сделал то же самое. О заграничном походе, как толчке к созданию в стране тайных обществ, написана целая библиотека.
Менее проанализированы последствия «показа Европе Ивана». Между тем немало современных исследователей уверено, что корни традиционной европейской «русофобии» тянутся из той эпохи. Тамошнее бюргеровское общество было и напугано, и уязвлено тем, что какая-то там варварская страна навела порядок в их, казалось бы, разумном и чистом доме. К слову, тогда многие деятели с гордостью называли себя русофобами, это сейчас они скромно именуют себя поборниками российской демократии.
А был ли услышан голос Кутузова? Увы... Руководство армией на восемьдесят процентов состояло из немцев, выходцев из небольших германских княжеств, которые спали и видели себя освободителями своих мини-государств. Но и русские генералы не особенно ценили военный талант Кутузова, который, по их мнению, не шёл ни в какое сравнение с гением Суворова или трагически погибшего Каменского. Достаточно почитать записки дерзкого Ермолова.
Вот только на фоне исторических итогов все личные амбиции выглядят смешно. Обидно только, что и наш кинематограф, как по сговору, десятилетиями представлял Кутузова не храбрейшим офицером, жёстким полководцем и оригинальным мыслителем, а чудаковатым генералом, взбалмошным стариком, прикладывающим, кривляясь, подзорную трубу к слепому глазу. А ведь история России и Европы могла бы сложиться иначе...
Послесловие
Во время своих ста дней возвратившись в Париж, Наполеон нашёл на столе вовремя сбежавшего Людовика ХVIII текст его тайного соглашения с англичанами и австрийцами, по которому новый тройственный союз обязался коллективно противостоять русским интересам. Естественно, Наполеон с тайным удовольствием распорядился отослать текст Александру.
Впрочем, Александр Павлович уже начинал и сам понимать, насколько ненадёжны его временные союзники. Впереди был знаменитый Венский конгресс, на котором Россию грамотно лишили всех плодов её победы. Конгресс продемонстрировал слабости нашей дипломатии и беспочвенность попыток стать своими в Западной Европе. Да, Наполеона в Англии и германских княжествах ненавидели, но вовсю рисовали карикатуры на русских воинов-освободителей, которых представляли бородатыми уродцами.
Воля ваша, но совпадения с плодами горбачёвской политики налицо. Недаром же пушкинские строки: «Правитель слабый и лукавый, плешивый щегль, враг труда...», написанные об Александре, в восьмидесятых цитировали в отношении Михаила Сергеевича.