Начавшийся в Тбилиси суд над бывшим президентом Грузии Михаилом Саакашвили продолжает нескончаемую сагу самого непредсказуемого и эксцентричного политика на постсоветском пространстве. Он возглавил в ноябре 2003 года «революцию роз» с грандиозными планами проведения радикальных реформ и объединения распадавшегося грузинского государства, но спустя 18 лет оказался на скамье подсудимых.
Началу суда над главным enfant terrible грузинской, да и украинской политики предшествовали почти полтора месяца трагикомичной истории про тюремную голодовку Саакашвили, который время от времени украдкой прикладывался к мёду, соку и консервам, но всё равно создавал имидж политического узника нынешнего грузинского режима. В это время его сторонники пытались раскачать ситуацию на улицах грузинской столицы, но переломить её в свою пользу им так и не удалось.
Возбуждённые против Саакашвили уголовные дела никуда не денутся, и нет оснований полагать, что ему удастся легко выйти сухим из воды. Есть все основания полагать, что экс-президенту Грузии будет вынесен обвинительный приговор, можно лишь спорить о том, сколь суровым он окажется.
Звезда Саакашвили и его команды взошла в тот момент, когда в ноябре 2003 года главный тяжеловес грузинской политики Эдуард Шеварднадзе, не выдержав натиска молодой генерации, с розами в руках пригласившей его на выход, в стенах парламента произнёс знаменитую фразу: «Я ухожу домой!»
Отставке Шеварднадзе предшествовали долгие 12 лет, которые он провёл на высших государственных должностях независимого грузинского государства, поработав председателем госсовета, парламента и главой государства.
Грузинское политическое наследие Шеварднадзе, который в начале 90-х годов вернулся на родину из Москвы, оказалось весьма противоречивым. Но как бы то ни было, в момент «революции роз» у её лидера Саакашвили, имя которого тогда было известно немногим, явно было больше драйва, куража, заряженности на то, чтобы идти к власти напролом, не останавливаясь ни перед чем и не оглядываясь назад.
Ведь в его понимании речь шла не о чём-нибудь, а о революции, спасающей страну. А у революции свои законы.
Более того, Саакашвили внедрил в постсоветскую политику своё ноу-хау по ускоренной смене власти, которое затем было использовано в ходе других бархатных революций в бывших советских республиках. Он доказал, что это возможно.
Убрав непотопляемого с советских времён, сверхопытного Шеварднадзе, который в своё время получил прозвище Старый Лис, Саакашвили, судя по всему, убедил себя в том, что у него и дальше будет всё получаться, поскольку ему на роду написано стать объединителем грузинских земель, пришедшим положить конец трагическим, кровавым междоусобицам прошлого.
Убрав Старого Лиса, Саакашвили сумел также выдавить из его батумской цитадели «Аджарского Льва» Аслана Абашидзе, хотя тот казался крепким орешком.
Не раз побывав в Батуми в середине 90-х годов и получив возможность лично пообщаться с Абашидзе, могу подтвердить: тогда он излучал полную уверенность в том, что руководимая им Аджария будет и дальше оставаться регионом стабильности, новой зоной роста вокруг Батумского порта и никакие потрясения под его руководством ей точно не грозят.
Однако старая власть в Батуми, как и власть в Тбилиси, рухнула, как карточный домик. Судя по всему, это окончательно убедило Саакашвили в двух вещах. Во-первых, он поверил в то, что ему суждено и дальше только побеждать, а пораженцы — это другие. Он точно никакой не лузер.
Во-вторых, руководствуясь логикой революционера, пусть и «розового», он решил, что имеет право пересекать все «красные линии», поскольку он творит историю, а история всё спишет. Отсюда такой антирейтинг Саакашвили, уголовные дела и тот факт, что название «Грузинская мечта» получила партия его оппонентов во главе с Бидзиной Иванишвили.
Они пришли строить Грузию мечты без того, кто пришёл объединять, а в итоге расколол страну и своими действиями привёл к утрате Абхазии и Южной Осетии.
Потеря Саакашвили чувства реальности привела к Пятидневной войне августа 2008 года, которая стала для независимого грузинского государства самым серьёзным потрясением за всю его историю.
Для самого же Саакашвили она оказалась моральным унижением и тяжелейшим политическим нокдауном, от которого он так и не смог оправиться. Война стала для него началом конца, растянувшегося почти на полтора десятилетия.
Всё, что происходило с Саакашвили после августовской войны 2008 года, стало свободным падением, неудержимым движением вниз. Фальстарт попытки перезапустить политическую карьеру на Украине, грызня теперь уже с украинскими политиками, отъезд и прорыв на Украину из Польши осенью 2017 года и, наконец, театральное возвращение в Грузию на молоковозе 1 октября этого года — всё это сложилось в одну безумную картину.
Картину с изображённым на ней всадником без головы.
Грузинский революционер выглядел всё более жалким, неадекватным и опереточным, его не поддержал практически никто из внешних игроков — ни Украина, предоставившая ему гражданство, ни США, дистанцировавшиеся от фигуранта грузинского скандала. Только президент Польши Анджей Дуда, в эти дни позвонивший президенту Грузии Саломе Зурабишвили, высказался в том духе, что, дескать, арест Саакашвили портит имидж страны, напомнив о его дружбе с Лехом Качиньским.
В этой ситуации Саакашвили, не утративший авантюризма и веры в политический фарт в тюремной камере, стал напоминать проигравшегося в казино игрока, пытающегося сделать последнюю ставку, который надеется разом отыграться, обнулить все свои провалы и снова стать победителем.
Одним махом сорвать банк.
В этом и состоит смысл отчаянного политического жеста под названием «голодовка», призванного создать ему ореол мученика, оплатившего своими страданиями моральное право на возвращение на грузинский политический олимп.
Вот только 18 лет спустя многое в Грузии изменилось, и то, что мы наблюдаем, — это политическая агония. Грузинская «революция роз» к ноябрю 2021 года превратилась в революцию розог. Её иллюстрацией стал суд над Саакашвили, соответственно, сулящий ему не розы, а розги.
Просто сказать «Я ухожу домой!», как это в своё время сделал Шеварднадзе, уже не получится.
Поздно пить сок. И поздно пить боржоми.
