В 1984 году в составе факультета международных экономических отношений Московского института народного хозяйства им. Плеханова («Плешки») была создана кафедра мировой экономики. Со дня образования её возглавляет известный в стране и за рубежом учёный, заслуженный деятель науки, член-корреспондент РАН, д.э.н., профессор Руслан Имранович Хасбулатов. В 1990 году он был избран народным депутатом РСФСР и на несколько лет оказался вовлечён в активную политическую жизнь страны, став в октябре 1991 года председателем Верховного Совета РФ.
— Руслан Имранович, в начале 90-х Вы оказались в центре событий, которые во многом предопределили дальнейшую судьбу России. Глядя на них спустя 25–30 лет, как Вы их оцениваете: можно ли было их избежать или они были предопределены? Была в этом какая-то закономерность?
— Не было никакой закономерности. Я считаю, что вообще для наших обществоведов безграмотно говорить о какой-то закономерности. Ведь любая социальная система имеет безграничное свойство адаптироваться, видоизменяться. Ведь теория конвергенции хоть и перекочевала из биологии в общественные отношения, как раз и предполагает закономерность таких (конвергенционистских) процессов.
Яркий пример этого — Китай, который изменил, казалось бы, погибающую систему. Я был главой последней молодёжной делегации, которая посетила эту страну в 1966 году — в разгар культурной революции. Я был тогда секретарём комитета комсомола в МГУ. Тогда уже свирепствовали хунвейбины, казалось, всё гибнет. Промышленность уровня XVIII века, жалкие лачуги, хибарки. Когда я потом работал в аппарате ЦК комсомола, часто приходилось бывать на Дальнем Востоке. Проплывая на катере по Амуру, мы смотрели на оба берега реки. Наш берег казался таким сказочным, процветающим, а там — это средневековье, землянки, как норы. А когда я года два назад был на Амуре, картинка как будто перевернулась: мы в средневековье, а они как на Манхэттене — всё сверкает огнями (ночами), всё застроено красиво, элегантно.
Это пример не просто ошибочных, а безграмотных суждений, что нельзя было изменить систему. Они в Китае изменили её. Ими был взят на вооружение ленинский НЭП. Ведь большевики, после взятия власти, точно по Марксу, пытались построить коммунистическое общество. Когда Ленин обнаружил — уже в 1920 году, — что всё гибнет, ему подсказали: был такой талантливый профессор Орлов, который работал в Госплане и написал Ленину записку. Потом он обиделся, что его идеи «приватизировали», а его отодвинули, не привлекли и нигде даже не упомянули. Он поехал в Париж в командировку и там остался. Но благодаря НЭПу в огромной стране за несколько лет было восстановлено народное хозяйство, остановлены мятежи, дана свобода крестьянам, твёрдые закупочные цены, возможность продавать остатки; заработала и частная торговля и промышленность.
Но после смерти Ленина Сталин избрал другой путь развития СССР. Многие его оправдывают, что если бы он этого не сделал, страна бы не осуществила индустриализацию и не была бы готова к войне с Германией. Но ведь темпы роста в условиях НЭПа (хотя статистика была плохая), в 24–28 годах, были выше, чем в эпоху индустриализации 30-х годов. Можно было продолжать развивать сельское хозяйство, не разорять его, не коллективизировать насильственно и при этом осуществлять индустриализацию.
Китай взял наш опыт и в сельском хозяйстве периода НЭПа. Они расформировали свои так называемые коммунистические бригады, в которых числились многие тысячи человек и были предельно неэффективны.
Через несколько лет по величине ВВП Китай оставит позади США и выйдет на первую позицию в мире. Хотя по общему развитию, по технологиям, по инфраструктуре им ещё долго работать.
— Один из наших историков сказал, что нам следовало пойти по китайскому пути. Вы согласны с такой точкой зрения?
— Не совсем. Когда пришёл к власти Горбачёв, он говорил, что надо вернуться к Ленину. Я ему говорил: давайте тогда НЭП воссоздадим, посмотрите, каких выдающихся результатов Китай достиг. Но он считал, что уже поздно. Но ведь НЭП — это пять укладов, то есть смешанная экономика. Это то, к чему Европа пришла в 60–70-е годы. Ленин это предвосхитил, называя укладами, а это и есть пять форм собственности — смешанная экономика. Поэтому Китай использовал опыт СССР, и нам следовало это сделать. Но Китай развил этот опыт — вот в этой части и следовало использовать китайский опыт.
Если бы Горбачёв ввёл НЭП, на мой взгляд, ситуация сложилась бы иная и СССР получил бы «второе дыхание» в своём развитии.
— Почему он на это не решился?
— Я не знаю. Видимо, он был в плену догматических идей постсталинской эпохи. Он всё-таки недолюбливал Китай. Он там был, его там приняли прохладно. Вскоре произошла известная трагедия на площади Тяньаньмэнь и другие события. Китайская модель оказалась жизненной, но, к сожалению, была отвергнута нашим руководством. У руководства, в том числе и Горбачёва, а затем и у Ельцина, не хватило мудрости.
— Вы хорошо знали Горбачёва. Какой он был?
— Да умный человек, но упрямый. Потом, он же действовал не так, как Ельцин или Путин. У него было очень много сдерживающих факторов. В Политбюро его сдерживали, в Верховном Совете критиковали. Он пытался лавировать между силовыми центрами, а время шло неумолимо. К тому же критически снизились цены на нефть, экономика оказалась в кризисе.
— События в Форосе и всё, что за этим последовало, стали результатом его нерешительности в проведении полноценных реформ?
— Путчисты объясняли это тем, что он заварил «эту кашу», эти реформы, ничего не доводит до конца, положение людей ухудшается, и действительно ухудшалось. Ведь когда он пришёл к власти в 85 году, в общем-то, положение было неплохое. С мясом и молоком не очень, но птица, живая рыба были везде. Птицеводство, благодаря закупленным ещё при Андропове птицеводческим комбинатам, пошло очень хорошо. Налаживалось дело и с крупным рогатым скотом. Общее количество крупного рогатого скота тогда было раза в 3-4 больше, чем сегодня.
И зерна, между прочим, получали не меньше, чем сегодня. Проблема была в логистике, складских помещениях, переработке. И около трети урожая погибало или застревало на складах. Проблема была в бесхозяйственности.
При Горбачёве ещё резкий побочный эффект дала демократия — резкое падение трудовой дисциплины. Поэтому перестали действовать суровые установленные в экономике законы — своевременная доставка, переработка и так далее. Вагоны с продуктами стояли под Москвой, овощи и фрукты гнили, а в Москве — очереди за всем этим. Правительство с этим не справилось. Сперва надо было навести порядок, а потом уж реформы проводить. Какие могут быть реформы, если никто ничего не исполняет?
— Как Вы оцениваете ельцинский период?
— Он разгромил страну. Если бы не были подписаны Беловежские соглашения, то Советский Союз бы уцелел. Может быть, Прибалтика ушла, но остальные республики вполне можно было сохранить в союзе.
Если бы не Беловежские соглашения, то пришли бы другие политики, которые могли действовать по другому. Но в результате путь для новых политиков, которые могли бы исправить ситуацию, оказался отрезан. Три руководителя республик отрубили и выбросили все союзные республики, причём не спрашивая никого: ни народ, ни политиков. Я знаю, что ни Казахстан, ни центральноазиатские республики абсолютно не хотели выходить из СССР. Я с ними много работал — они даже мыслить не могли, что могут существовать вне Советского Союза.
— То есть Вы считаете, что если бы Беловежские соглашения не были подписаны, то Советский Союз сохранился бы?
— Конечно. Прошло бы время, Горбачёв готовил какой-то союзный договор. Может, не в такой жёсткой форме, как единое государство, но в конфедеративной форме Советский Союз бы сохранился. С единым центром власти, пусть даже слабой. Постепенно этот новый союз мог окрепнуть.
И украинские события, и две чеченские войны — это прямое следствие этого соглашения. Есть ещё и фактор расстрела Белого дома, что тоже повлияло на ситуацию. Это напугало республики, после этого они стали отгораживаться от России и ельцинского режима.
— Сегодня есть несколько программ экономического развития России. Самые известные — это Кудрина и Глазьева. Насколько они реальны и соответствуют потребностям страны в тех реалиях, в которых мы оказались?
— В позиции Кудрина нет никакой новой позиции. Ещё при Ельцине гайдаровское правительство в 1992-м взяло на вооружение программу «Вашингтонский консенсус». Кудрин — продолжатель этой программы. Больше — ничего, кроме трескучих фраз типа «защитить собственника».
Глазьев — серьёзный учёный. Он был в правительстве в начале 90-х. Он — единственный министр, который в знак протеста против незаконного ельцинского указа № 1400 о роспуске Верховного Совета ушёл из правительства. Честный человек и грамотный экономист. У него серьёзные взгляды и программные положения.
15 лет казна наполнялась за счёт нефтяных и газовых денег. Они, а это более трёх триллионов долларов, могли бы обеспечить развитие России на технологическом уровне с Францией и Германией, но этого не произошло. Кое-что сделано в «оборонке», инфраструктурных проектах. Но если посмотреть на возможности, которые были, они попросту упущены.
— Политика импортозамещения способна стать тем толчком, который позволит сделать рывок в экономике?
— У нас импортозамещение — это естественная необходимость. Для многих других стран это была политика. Они специально брали курс на развитие собственных отраслей, не пускали товары из других стран. У нас так получилось, что пришлось заниматься импортозамещением вынужденно — после введения антироссийских санкций. Некоторые успехи удалось достигнуть в сельском хозяйстве, хотя это можно и нужно было сделать лет 15–20 назад.
— Как Вы оцениваете возможности развития России?
— На путях капиталистического развития — никаких шансов. Я считаю, что и страну, и общество спасёт переход на какую-то другую модель социализма. И людей надо менять. Главным критерием ставить честность, порядочность, профессионализм, служение обществу, народу.
