23 апреля (6 мая) 1906 года император Николай II утвердил поправки в Основные государственные законы Российской Империи, рождённые революцией 1905 года. Их многие стали называть конституцией.
Поправки инсталлировали в текст Основных законов новации, провозглашённые тремя царскими манифестами, которые были изданы российским самодержцем на фоне кровавой смуты 1905 года (которую стали потом называть «первой русской революцией»). Первый — об учреждении Государственной думы — был издан 6 августа 1905 года, третий — о переустройстве Государственного совета — 20 февраля 1906 года, а второй, самый главный и легендарный — «Об усовершенствовании государственного порядка», 17 октября 1905 года.
В манифесте от 6 августа было сказано так: «Сохраняя неприкосновенным основной закон Российской империи о существе самодержавной власти, признали Мы за благо учредить Государственную думу» как «особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов».
Но 17 октября, в разгар всероссийской политической стачки (в которой участвовало более двух миллионов человек), государь повелел, на сей раз не упоминая о существе самодержавной власти, «даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов» и «установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы». В поправленных «Основных законах» всё это воплотилось в виде немыслимого гибрида — самоограниченного самодержавия. Можно сказать, что именно этот гибридный принцип предопределил судьбу конституционного строя на российской земле на долгое время вперёд.
Русскому самодержавию сама идея об ограничении (пусть добровольном) монаршей власти представлялась чем-то вроде святотатства. Видный публицист своего времени Иоанн IV (Грозный), истово верующий в то, что единственным источником его власти является Бог, презрительно отвергал саму мысль о том, что монарх может хоть в чём-то согласовывать свои действия с подданными.
Но вот сама идея установленных самодержавной волей общеобязательных законов и правил поведения Грозному была вовсе не чужда — в конце концов, именно по его инициативе был утверждён в 1551 году Стоглавым собором вполне прогрессивный и эффективный для своего времени «Судебник». Примерно через 100 лет второй царь из династии Романовых, Алексей Михайлович (Тишайший), сумел навести порядок в сотнях законов и указов, накопившихся к этому времени в полном беспорядке, и издать знаменитое «Соборное уложение 1649 года».
Сын Тишайшего, очень громкий сын его Пётр I (Великий) поднял Россию на дыбы и сразу же захотел упорядочить законы. Уже 17 февраля 1700 года он учредил «Палату об Уложении», чтобы добавить к Соборному уложению «Новоуложенную книгу» с учётом принятых за 50 лет новых законов. В 1714 году задача перешла к сенатской комиссии, в 1718 году Пётр повелел перевести на русский язык шведское «Уложение Кристофера» для последующей вестернизации русских законов, а в 1727 году, через два года после смерти императора, комиссия тихо прекратила свою работу. Но упорядочить растущий вал законов попытались наследники Петра — правда, с неизменным неуспехом.
При несовершеннолетнем Петре II в 1728 году Верховный тайный совет издал указ о созыве комиссии «из офицеров и из дворян добрых и знающих людей из каждой губернии, кроме Лифляндии, Эстляндии и Сибири». Выборные нескоро собрались, но не сработались. Возобновить дело в 1730 году попыталась Анна Иоанновна, но до её смерти в 1740 году у новой комиссии ничего не получилось. В 1762 году Екатерина II распустила комиссию, созданную её предшественницей Елизаветой, и в 1766 году создала свою «Уложенную комиссию» и даже сочинила для неё «Наказ» — очень прогрессивный документ. В 1796 году уже её сын Павел I повелел немедленно «собрать все узаконения и составить из них три книги». Комиссия, созданная Павлом, продолжила работу и при его сыне Александре I.
Короче говоря, с задачей удалось справиться только в 1833 году — и всё благодаря одному-единственному бюрократическому гению, урождённому «поповичу», а под конец жизни графу Михаилу Сперанскому. При Александре он стал всемогущим «государственным секретарём», потом попал в опалу, потом был прощён и поставлен губернатором в Пензе и генерал-губернатором в Сибири и, в конце концов, свершил — уже по поручению Николая I — дело своей жизни, составление Свода законов Российской империи. В его состав вошёл и «Свод основных государственных законов», регламентирующих государственный строй России — то есть процедуры самодержавия.
Именно эти «основные законы» и продержались до 24 апреля 1906 года.
Но как это вообще возможно — регламент для самодержавия? Которое по самой своей сути ничем (на уровне человеческом) не ограничено? Оказалось, возможно — потому полное отсутствие ограничений для монархии смертельно опасно. В этом убедили императора Павла I десятилетия дворцовых переворотов, прошедшие после петровского указа 1722 года о престолонаследии — точнее, о полном произволе монарха при выборе наследника. Сам едва не ставший жертвой произвола и не отрешённый матерью Екатериной II от престолонаследия в пользу сына Александра, Павел в день вступления на престол 5 апреля 1797 года провозгласил самоограничительный «акт о престолонаследии», общеобязательный для последующих поколений самодержцев порядок преемственности власти от отца к старшему сыну и далее по совершенно жёсткой схеме.
Этот акт стал основой «основных государственных законов» и оставался их важнейшей составной частью до 1917 года. Остаётся, правда, вопрос — а что могло бы помешать одному из самодержцев в будущем сей акт переписать? Опыт конституции, торжественно провозглашённой Александром I, говорит о том, что помешать ничто не может.
Да-да, именно конституции! Александр, юноша пылкий и просвещённый, который собирался «даровать народу конституцию, чтобы проводить свои дни в покое в скромной лачуге на берегу Рейна», быстро отставил свои революционные мечты для России, но в 1815 году даровал конституцию (точнее, конституционную хартию) народу Царства Польского, перешедшего «под руку царя» по решению Венского конгресса. Конституция получилась очень либеральная, а причём каждый новый император (он же царь Польский) должен был короноваться в Варшаве и клясться, что будет «сохранять и требовать соблюдения Конституционной Хартии всею Моею властью». Что не помешало брату и наследнику его Николаю I сначала отменить норму о клятве, а потом — после событий 1830 года — и всю конституцию.
Но с Польшей ладно, а вот для России после Александра слово «конституция» осталось синонимом подрывной деятельности, посягательства на прерогативы самодержца. Ну и, конечно, «символом веры» либералов, темой публичных обсуждений и кухонных разговоров. «Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, — издевался над праздношатающимися конституционалистами Салтыков-Щедрин, — не то взять бы да ободрать кого-нибудь. Заполучить бы куш хороший — и в сторону. А потом, „глядя по времю“, либо севрюжины с хреном закусить, либо об конституции помечтать. Ах, прах её побери, эту конституцию!»
Правда, великие реформы Александра II едва не завершились конституцией — именно так потом назвали проект, изложенный во Всеподданнейшем докладе министра внутренних дел графа Михаила Лорис-Меликова. Граф был абсолютным сторонником самодержавия, отвергал «чуждые нам западные формы» и даже «устаревшие формы вроде Земского собора». В проекте всего лишь предлагалось — в целях восстановления общественного спокойствия — создать комиссии из числа «сведущих и благонадёжных служащих и не служащих лиц, известных своими специальными трудами в науке или опытностью по той или другой отрасли Государственного Управления или народной жизни», которым будет дозволено обсуждать законопроекты, вносимые правительством, на этапе их разработки.
Во всяком случае в конце января 1881 года император наложил на проект резолюцию «Исполнить». 1 марта того же года царь успел сообщить министру, что проект выносится на утверждение Совета министров через три дня. Но через час государя взорвали террористы. А вскоре после этого его сын и наследник Александр III начертал на проекте синим карандашом:
«Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к Конституции не был сделан, и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете Министров весьма незначительным меньшинством».
Александру III и его идеологу Константину Победоносцеву удалось на 13 лет «приморозить» общественное беспокойство, а вот его наследнику Николаю II уже нет. И вот 24 апреля (6 мая) 1905 года «Основные государственные законы» империи приобрели, при сохранении старых форм, совсем новое содержание. Да, первая глава — «О Существе Верховной Самодержавной Власти» — казалось бы, не оставляла никаких вариантов для понимания: «Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть. Повиноваться власти Его, не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает. Особа Государя Императора священна и неприкосновенна».
Но через абзац появлялись нюансы: «Государь Император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным Советом и Государственною Думою». Главы со второй по шестую рассказывали о порядке престолонаследия и смежных вопросах. Глава седьмая — о первенствующей и господствующей в Империи вере православной, но и об определённой свободе вероисповедания. Восьмая глава была посвящена правам и обязанностям российских (или русских — в отличие от сегодняшних противопоставлений, в Основных законах слова «русский» и «российский» использовались по очереди, как означающие одно и то же) подданных и представляла собой практически «билль о правах» с небольшими поправками. А в девятой главе речь шла о законах, и вот в каких терминах: «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы и восприять силу без утверждения Государя Императора».
К этому моменту маховик разнуздывания народной воли уже вращался вовсю. Бунтарский дух, носящийся в воздухе, отождествлял с самим собой великий Александр Блок: «Ты будешь доволен собой и женой, своей конституцией куцой, а вот у поэта — всемирный запой, и мало ему конституций!» Примерно через десять лет тот же поэт говорил уже не о всемирном запое, а о всемирном пожаре: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем».
Сразу же после вступления в силу «конституции» она перестала устраивать всех. Народные избранники — избранные и самопровозглашённые — сразу же плюнули на первую главу с её самодержавием и потребовали немедленного введения «ответственного министерства» — то есть Совета министров, назначаемых с согласия Госдумы и ответственных перед ней (вплоть до снятия с должности). Цепные же псы царского режима, в свою очередь, попытались плюнуть на главу девятую вместе с восьмой. Попытка добровольного и безвозвратного делегирования самодержцем права ограничивать его своим «работным людям» закончилась крушением. Очень скоро всё пошло вразнос, закончилась империя, зато начались всемирный запой и мировой пожар.
Дальнейшая судьба «основных законов» на русской земле не вышла за рамки традиции борьбы самодержавия с самоограничением.
Просто выяснилось вот что: конституция, ограниченная самодержавием, — это более устойчивая структура, чем самодержавие, ограниченное конституцией.
Прошло 20 лет после революции — и наступило время конституции. Сталинской. Как любили подчёркивать коммунисты, «самой демократической в мире». Ну — самая не самая, но очень демократическая. С правами и свободами, с равноправием всех со всеми, с прямыми, равными и тайными выборами в суперпарламент — Верховный Совет, обладающий всей полнотой власти. Оказалось, что это вообще ничему не противоречит. К этому моменту порядок функционирования огромного и сложного государства жёстко регламентировался самодержавно правящей партийной номенклатурой, решения которой были обязательны для всех — Советов, избирательных комиссий, профсоюзов, писателей и простых граждан (а в 1977 году роль партии как ничем не ограниченной «руководящей и направляющей силы общества, ядра политической системы» была прямо закреплена в шестой статье обновлённой Конституции СССР).
В 1989–1990 годах самодержавие КПСС наступило на те же грабли, что и царский режим 24 апреля 1906 года: из действующего Основного закона выкинули шестую статью, добавили кучу поправок и — самое страшное — попытались этот закон исполнять. Состоялись альтернативные выборы, и очень скоро система власти КПСС рухнула вместе с Советским Союзом. Потом Ельцин перекорёженный Основной закон незаконно отменил — и народ проголосовал за новую Конституцию России, созданную по лучшим лекалам «цивилизованного мира».
Эта Конституция живёт до сих пор, правда, по-разному. Сначала страну потряхивало — «царь Борис» своевольничал и грозился, но «свою» Конституцию не нарушал (хотя один раз едва не решился на это). А потом наступила эра стабильности. Оказалось, что Конституция — со всеми её встроенными механизмами запрета на редактирование — способна прекрасно сжиться с любыми поправками и никак не мешает единству и сплочённости нашего демократического общества.
