Бывшая биатлонистка сборной России Ольга Подчуфарова во второй части эксклюзивного интервью News.ru рассказала о своём отношении к журналистике, смене гражданства и проблемах российского биатлона. Не обошла она стороной и планы на будущее.
— Нашей главной звездой, надеждой биатлона был Антон Шипулин. Сейчас ситуация по нему не совсем ясная в связи с обнаруженным у него мононуклеозом. Как вы считаете, вернётся он после паузы или нет?
— Вы у Антона Шипулина спросите. Это его жизнь, его дело. И как он решит, так и будет.
— А вообще мононуклеоз насколько распространён в биатлоне?
— Это распространённое заболевание. Есть вероятность, что после сезона и меня это коснулось, симптоматика была очень схожа. Причём это всё выявляется задним числом, к сожалению. Дело в том, что, допустим, когда это выявляется у иностранцев, люди не тренируются вообще, пропускают сезон. У нас же это не диагностируется особо. И человек не знает о том, что у него есть какое-то заболевание. Он продолжает тренироваться и сажать себя, сажать свой организм. Это достаточно серьёзные вещи.
— Не каждый просто понимает, что такое мононуклеоз. Многие думают, что это, наверное, как грипп. Насколько это серьёзно?
— Нет, это не грипп, всё серьёзнее. Это вирус, который если у тебя появился, то он уже не уйдёт. Как герпес. Он волнами то обостряется, то утихает. И это сказывается на печени, иммунной системе, воспаляются лимфоузлы.
— То есть как находишь эту гадость, так сразу надо прекратить тренировки?
— Я не врач, не могу точно сказать, что надо делать. Сразу же надо идти и проверяться. Пусть лучше медики скажут. Если бы мне сказали, что надо остановиться, я бы остановилась, следуя советам врача.
— Главная новость сентября: Союз биатлонистов России (СБР) не восстановили в правах. Вы говорили, что это вполне логично и ожидаемо. Почему?
— А что глобально изменилось, чтобы нас восстановили в правах?
— Сменилось руководство, почти выполнена дорожная карта РУСАДА, новых случаев употребления допинга у нас не выявлено. «Свежих», как принято говорить…
— Не знаю, но почему-то было понятно, что нас не восстановят. Опять-таки, можно сколько угодно листать прессу, сколько угодно слушать, как нас руководители заверяют в том, что у нас всё окей, что мы работаем, всё супер. Но вы не знаете, что происходит на самом деле. Я точно знаю, что если что-то говорят некоторые наши руководители, это не всегда правда. Ничего не было сделано именно в противовес тому, что сыплется против нас: обвинения и подозрения. Особенно когда вылезла история с допингом, что опять кого-то заподозрили.
— Александр Тихонов предложил сажать за допинг…
— В Италии это работает, в принципе.
— Такая система у нас прижилась бы?
— Я не знаю, прижилась бы она у нас или нет. Если в Италии этот закон действует, это не значит, что у нас он приживётся. С какой стороны ни посмотри, у нас уникальная страна.
— Эти допинговые дела — фейк или что-то действительно могли найти? Фамилии всё-таки весомые. Но, опять же, это было из серии «мы их подозреваем», никаких доказательств, ничего.
— Мне нечего сказать, я не знаю. Но дыма без огня не бывает. Я всю свою сознательную карьеру перепроверяла каждую «витаминку». Всё. И в себе на 100% уверена. А что там другие — я не знаю. Будет очень обидно, если все обвинения окажутся правдой, и буду очень рада, если их оправдают.
— Нападать на Россию в плане спорта с политической стороны — это тренд? Делать Россию виноватой везде?
— Что значит тренд? Чей тренд?
— Мировой.
— Вы, наверное, думаете, что я читаю всю прессу и в курсе всего, что происходит. Но это не так. Не могу сказать, тренд это или нет. Насколько эти нападки действительны или недействительны. Я точно знаю, что многие политические события, допустим, у нас в стране, в прессе и телевизоре показывают или описывают не так, как это подают за рубежом. И это мы даже спорт не берём. Есть разница в том, как наши СМИ преподносят информацию и как это делают журналисты других стран. Это делается намеренно. Я могу что угодно наговорить в собственных целях, и нет никакой гарантии, что я вам сказала правду. Вроде как информационная война.
— Мы поверим.
— Это ваше право. То же самое, это право каждого — верить или не верить тому, что выдаёт пресса или телевидение. Будь то политика или спорт.
— А вообще, есть ли у нас какие-то союзники? Братья Бё о нашей стране хорошо отзывались, а вот словаки с чехами — наоборот. У шведов Самуэльссон вечно недоволен.
— Все спортсмены, в целом, нормально общались. Если Самуэльссону что-то не нравится — это его право не любить Россию. Точно так же, как и моё право не любить Самуэльссона. Есть категория людей, которые серьёзно относятся к его высказываниям, а есть категория людей, которым всё равно. Я отношусь к той категории людей, которым всё равно. Это право каждого — воспринимать или нет. А ваша работа — публиковать всё это. И вы сами создаёте этот тренд. И если никто не будет писать об этом, то его и не будет. А вы всё пишете, сами создаёте тренд, раздувая факты.
— Раздувает у нас обычно один человек.
— Даже сейчас вы пытаетесь спровоцировать кого-то, это ваша работа. Журналисты делают сюжеты, которые раскручивают то или иное событие. Они и делают тренд.
— А вы не считаете, что если журналисты не будут писать, то спорт загнётся? Он никому не будет интересен, кроме спортсменов, тренеров, ну и, возможно, чиновников. Взять того же Дмитрия Губерниева, он же каждый «чих» в биатлоне раскручивает.
— Я считаю, это безумие — раскручивать настолько. Это мешает. В то же время нужно как-то продвигать виды спорта. У нас есть примеры видов спорта, которые не популяризированы вообще. И это плохо. Единицы знают, кто там и что. Но то, как делают это некоторые журналисты — уже перебор. Не всегда у них есть понимание того, что та или иная его информация мешает спортсмену или течению дел. Некоторые считают, что они чуть ли не руководят процессом: «Это мы там вам тренеров поменяли своей информацией», «Это мы вам там состав на эстафету изменили». Полный бред.
— То есть каких-то стычек между спортсменами нет, и это всё внешняя оболочка?
— Ещё год назад, варясь в этой спортивной каше, я видела, как происходит общение — проблем ни у кого не было. Я не вижу такой уж массовой нелюбви к России. Она есть, но она не той степени, в которой её выставляют.
— Получается, что сборная России с Габриэлой Коукаловой не конфликтовала? А она очень негативно отзывалась о нашей сборной.
— С Габриэлой Коукаловой вообще никто не конфликтовал. Больше скажу, с ней даже никто и не общался (смеётся. — News.ru). Как-то так вышло, что она со всеми поконфликтовала. Это её право.
— Есть ли у вас доверенные источники в массмедиа? Радиостанция, телеканал или газета. Что-то из серии «эти точно не врут» или «с этими можно общаться, они не перекрутят».
— Да, конечно. Есть два человека, с которыми я всегда общаюсь. Я знаю, что информация, которая была мною сказана, будет освещена правильно, как я хочу. Достоверно. И я уверена, что в отношении других людей ситуация будет такой же.
— Не считаете, что есть такая проблема в журналистике, когда сильно передёргиваются факты? Наговорил одно, а потом думаешь: «Я же всё по-другому говорил». Кому-то дал после гонки комментарий, а человек «передёрнул», и уже краёв не найдёшь, когда это всё уже распространили.
— Это та причина, по которой многие спортсмены не хотят общаться с прессой. Не то что люди придираются к словам, а потому, что конечная фраза может быть выдернута и употреблена не в том контексте. Тогда какой смысл давать вам комментарий, если вы всё перековеркаете? Это ещё раз подтверждает факт, что к прессе нельзя относиться серьёзно. Бывало, мои знакомые, читая обо мне в СМИ, задавали вопросы. К сожалению, такое часто было. Даже не тот человек, который брал интервью, а другие посредники-источники меняют смысл.
— В своей карьере чаще всего вы сами выходили к журналистам или вас всё-таки просили, убеждали?
— Во-первых, было чётко прописано в договоре с СБР, что мы должны общаться с прессой, помогать нашему виду спорта появляться в СМИ. Были договорённости, например, что после гонки двое лучших должны обязательно пообщаться с журналистами. Лично я всегда старалась найти общий язык с людьми. Я понимала, что отчасти они могут мне помочь донести людям какую-то информацию. Но не всегда она доносится верно.
— Вы прекращали общение с какими-нибудь журналистами?
— Были ситуации, когда я отказывала конкретным людям, но всегда информировала сотрудников СБР об этом, что вот конкретно этим людям я отказала. Раньше была определённая система выстраивания отношений, а сейчас не знаю, есть ли человек, который за это отвечает. Все интервью, все комментарии — всё согласовывается с пресс-службой СБР. В обход пресс-службы я ничего никогда не делала. Только после согласования мы могли давать какие-то интервью. Но это не относится к тому, что мы говорили после гонки. Была пара случаев, когда после гонки я говорила «нет» и то, я была очень сильно «разбитая». К тому же я понимала, что я не в числе тех двух человек, показавших лучшие результаты.
— В последние месяцы что ни новость — то информация, что кто-то из наших спортсменов будет выступать за другие страны. Как вы относитесь к смене гражданства?
— Я всю свою жизнь бегала сама за себя и для себя. Конечно, страна воспитывает, тренирует, она делает для тебя всё. Но это, скорее, инструмент, при помощи которого ты тренируешься. Если человек хочет самореализоваться, то я не вижу ничего постыдного в том, чтобы сменить гражданство.
— Из последних потерь — Екатерина Шумилова, достаточно проверенный и опытный боец. Теперь она будет выступать за одну из соседних стран.
— Массовые переходы — это упущение нашей системы в целом. Многие спортсмены уходят.
— Да, но смотришь на это всё и ужасаешься. Тот же Тимофей Лапшин ничего особенного у нас не показывал, а за Корею он неплохо выступал.
— Нет никакой гарантии, что в это же самое время в российской команде он показывал бы такие же результаты. Это к вопросу о конкуренции, психологии. В данном контексте можно рассматривать многие вещи. Ни одного спортсмена, перешедшего в другую страну, нельзя осуждать. Никогда нельзя с уверенностью сказать, что в России он показал бы точно такой же результат. Просто там обеспечили ему все необходимые условия. И я не про материальные условия сейчас говорю. Это какие-то другие факторы. Психологические, например, с помощью которых он показал результат. Другая федерация помогла ему реализоваться. Если он хочет бегать и показывать результат — пусть бегает и показывает.
— Дарья Домрачева, Настя Кузьмина, Катя Шумилова — так все разбегутся…
— Пока в нашей системе высокая конкуренция среди равных, то история будет продолжаться.
— Вам когда-нибудь предлагали выступать за другую страну?
— Предлагали, я и не скрываю. Были моменты, когда хотелось попробовать свои силы в другой стране. Но так или иначе, сейчас я здесь, в Москве. Работаю в другой сфере.
— Что тогда остановило? Кажется, что новый вызов давал бы новые возможности. Мы не говорим о финансах, мы говорим о новой подготовке, материально-технической базе.
— Понимание, что в данный момент моей жизни у меня есть более важные вещи, которые меня останавливают. Мысли о переходе были, я не скрою. Да я и не скрывала никогда, все об этом знают. Но есть ряд обстоятельств. Я вижу стопроцентный плюс тренироваться в маленькой команде, в другой стране, с меньшей конкуренцией.
— Это почему?
— Потому что есть спортсмены, которым нужна конкуренция, а есть те, кому она не нужна. В этом вся разница. У нас очень выхолощенные психологически спортсмены. Это из-за того, что система отбора неправильно выстроена.
— В этом случае уход на индивидуальную подготовку — это для тех, кому не нужна конкуренция. Они готовятся по своему плану, могут пропустить контрольные старты.
— В том числе. Но я бы не сказала, что это главный фактор ухода на «индивидуалку», просто один из нескольких. Есть спортсмены, которым не нужны контрольные старты вообще. Они могут сделать раз в две недели скоростную тренировку и всё, им больше не нужно физиологически. Постоянные контрольные, затем ещё контрольные… Ни к чему хорошему для некоторых это не приводит. У меня всегда летом было изумительное самочувствие, всегда лучше себя чувствовала, чем зимой. И зимой той заряженности, которая у меня была летом, не было. Я для себя могу какие-то выводы сделать, но у нас такая система, и её уже не изменить. А если сделать закрытый клуб — то его всегда тоже будут критиковать. Создаёшь текучку — тоже есть недовольные. Мол, вы не дали им ещё шанс. Согласитесь, когда при Пихлере была закрытая команда, относительно закрытая, а костяк был твёрдый, всегда находились недовольные. «А что она здесь делает, а почему она?» Только тренер верил в девочку, что она когда-то выстрелит. И когда из раза в раз человек не выстреливает, он сам начинает переживать. В другой же стране, где нет такой конкуренции, такого не будет. Раз не получилось, два не получилось, а на третий он уже не будет так сильно переживать. Он покажет себя в какой-то момент. Если говорить не про Россию, а про страны с меньшим количеством людей, то здесь, конечно, можно говорить про победы, про призовые места, спортсмены психологически готовятся к этому. А в нашей стране, чтобы быть спокойным в команде, тебе нужна стабильность.
— Вы говорили, что не видите себя тренером. Почему?
— Мне это неинтересно. Я никогда не возьму на себя ответственность за другого человека, за его результаты. Если я могу сказать что-то про себя, то вникнуть в организм другого человека на 100% я не готова. Это неблагодарная работа. Может быть, в другой стране — да, у тренеров есть какой-либо рост, но в нашей стране у специалиста в какой-то момент наступает стагнация, и он не развивается. У меня по жизни философия такая: в своём развитии не тормозить, не останавливаться, куда-то двигаться, что-то узнавать. Открывать новые горизонты.
— Хорошо, если не тренер, то кем вы себя видите?
— Я не исключаю возможности работы консультантом. Это разные вещи. Сейчас я задействована в любительском спортивном проекте, где буду выступать в роли консультанта. Консультант — это не тренер. История с любителями и профессионалами в корне разная. Но на самом деле мне больше по душе организаторская работа, предпринимательская деятельность. У меня есть два критерия той работы, которой я хочу заниматься. Первый — чтобы я не сидела на месте, второй — чтобы я была сама себе начальник. Я не говорю, что не готова работать в подчинении, но при этом у меня должна быть свобода действий, мышления.
— Мы уже поняли, что вам по душе организаторская деятельность. А вы планируете обучаться в вузе или ещё где-то?
— Я буду учиться в МГУ на факультете спортивного менеджмента.
— Вы как-то готовились к поступлению? Может быть, читали специализированную литературу?
— Тут, скорее, переквалификация. У меня есть образование Государственного университета управления по профилю «менеджмент организации». Кроме этого, была специализация по предпринимательской деятельности. С учётом тех знаний и умений, какие получила в спорте, я знаю, как устроено множество вещей в структуре. Не всё, конечно, но нужно просто интегрировать эти вещи и опыт в новую сферу. В первую очередь я приобрету знания не сколько для дальнейшей жизни, сколько для того, что я хочу давать. Есть несколько задумок, есть идеи того, что я хочу сделать, но пока мне не хватает навыка. И я рассчитываю поменять что-то в себе. Возможно, придёт и решение. То, что я сейчас делаю в нынешней работе, практически не связано с тем, как я вижу свою дальнейшую жизнь. Это всё — первые шаги. Надеюсь, через год или два применить свои знания, соединить воедино. Тогда из этого может получиться неплохой проект.
— Как вы пришли к идее стать организатором?
— Лет 5−6 назад возникла идея, но пока я не хотела бы говорить о том, что хочу реализовать. Что мне для этого нужно? Мне нужно обучиться и применить новые навыки. По мере того как я тренировалась, у меня эта идея не выходила из головы. Теперь я закончила карьеру и двери открыты. Хочу в итоге сделать так, чтобы те ресурсы, которых не хватало мне в своё время на старте, появились у людей, детей, желающих заниматься спортом.
— И всё же, что за сфера деятельности у вас? Раскройте уже секрет.
— Я намеренно не определяла единственной сферы для своей нынешней работы после жизни спортсмена. Одна связана с маркетингом и продвижением спортивного бренда. Вторая — консультативная по спортивной части. Третья — спортивные ивенты, немного социальной нагрузки в том числе. Это всё помогает увидеть спорт абсолютно со всех сторон. Я знаю его как спортсмен, теперь узнаю с других позиций: хочу понять всю кухню от и до и реализовать большую цель. Вижу, что могу быть полезной кому-то. Это делается для того, чтобы я смогла освоить нишу, в которой чувствую себя хорошо, где могу максимально быть полезной людям, и близким в том числе. Организовать свою жизнь так, как хочу.
— Вы столько всего перечислили. Как вы всё успеваете?
— Да, я ещё и тренироваться иногда успеваю.
— Возвращаясь к тренировкам. Вы постигаете новый вид спорта — триатлон. Что легче даётся, а что сложнее?
— Я для себя рассматриваю эти занятия как хобби. Активное времяпрепровождение. Я закончила со спортом, но нельзя останавливаться. Это очень вредно для организма. Нужно что-то делать, как-то двигаться. У меня абсолютная апатия по отношению ко всему, что связано с лыжами. Я нашла для себя что-то новое. Поняла, что получаю кайф от плавания, езды на велосипеде, а плюс моя давнишняя мечта пробежать полную «железную» дистанцию триатлона. Я делаю все шаги для того, чтобы она сбылась. На самом деле, это очень классный вызов. Не каждый день человек сделает половину Ironmаn или полный Ironmаn. Это что-то такое, что помогает человеку поставить цель, делая какие-то последовательные шаги по её достижению, тренируясь и дисциплинируя сознание. И я к этому не отношусь как к спорту. Для меня это как хобби. Если ребята выходят погонять мяч во двор, то я буду плавать и педали крутить. Мне просто по кайфу пробежаться утром или вечером и почувствовать себя здоровым человеком.
— У вас такой forfun, но, может быть, вы ставите себе какие-то цели?
— Конечно. Если в этом году я хочу пробежать пробную дистанцию, то в следующем, ориентируясь на предыдущие показатели, хочу улучшить. Постановка цели — это всегда принципиально важно.
— Есть ли шанс, что через 3−4 года Ольга Подчуфарова снова выйдет на биатлонную дистанцию? Понимаем, что сейчас желания нет, но в будущем, может быть…
— Ровно год назад, если бы мне кто-нибудь сказал, что я через полгода закончу и вообще буду жить другой жизнью, то я бы не поверила. Понятия не имею, что будет через год. Я даже не знаю, что будет завтра. Зачем такие планы строить? Будущего, мне кажется, вообще не существует. Это иллюзия. Есть сегодня и сейчас. Когда живёшь постоянно в будущем, можно сойти с ума. Вероятность того, что я снова вернусь в биатлон, существует, но сейчас у меня другие приоритеты в жизни, другое видение. Может быть, через год что-то изменится.
— Главное различие биатлонной жизни и нынешней — в той жизни всё циклично, а в настоящем — вы живёте здесь и сейчас. Наслаждаетесь, а что будет потом, не столь важно. Нет давящих на вас факторов?
— Да, самое главное различие, что сейчас я хозяйка своей жизни. Делаю то, что нужно, от чего кайфую, что мне нравится и к чему лежит душа. Всё предыдущее время мне приходилось делать не всегда то, что мне было нужным. Приходилось доверять свою жизнь, отчасти свою карьеру, деятельность, другим. И в этом большая разница.
