Тема изнасилований в России обсуждается общественностью открыто не так давно. Ранее мнение большинства на этот счёт было однозначным: она сама виновата в случившемся. Это привело к тому, что женщины в России чаще всего не обращаются в полицию после произошедшего с ними. Они боятся, что не получат помощи и будут осуждены обществом.
По данным благотворительного центра помощи пережившим сексуальное насилие «Сёстры», только 17% жертв такого рода преступлений заявляют о случившемся. Кроме этого, эксперты утверждают, что минимум одна женщина из десяти на протяжении жизни становится жертвой изнасилования. Проблема усугубляется тем, что часто пострадавшие обращаются за помощью спустя месяцы или даже годы. В таком случае провести все процедуры, которые помогут установить истину, практически невозможно, а значит, и доказать вину насильника нельзя. NEWS.ru постарался выяснить, почему жертвы насилия не рассказывают о случившемся сразу, как доказать вину преступника, если об изнасиловании не было заявлено своевременно, и как часто подобные обвинения являются манипуляцией со стороны женщины.
Последний подобный случай, когда жертва заявила о насилии спустя годы, случился 13 декабря. Украинская ЛГБТ-активистка Виктория Гуйвик обвинила известного российского фотографа в стиле «ню» Марата Сафина. Девушка выложила пост в Instagram, в котором изложила свою версию событий, произошедших 26 июня 2016 года. Арендованная квартира, вино для раскрепощения, съёмка в обнажённом виде, изнасилование — таков был сценарий того вечера по версии Виктории. Марат обвинения отрицает. Фотограф считает, что секс между ними случился по взаимному согласию, а нынешние заявления девушки называет «отвратительной ложью», которая может похоронить его репутацию.
Так как в суде это дело не рассматривалось, сказать однозначно на чьей стороне правда невозможно. Но можно разобраться в общих деталях. Главным аргументом в пользу того, что это не было изнасилованием, Сафин считает отсутствие физического принуждения с его стороны.
Я не кричал, не угрожал, не поднимал руку, не шантажировал, не связывал, не удерживал против воли, не закрывал рот, я не насиловал, — утверждает Сафин в Instagram.
Анна Ривина, директор центра «Насилию.нет», пояснила NEWS.ru этот нюанс: только ли физические действия, которые перечислил Сафин, являются актом насилия. По мнению эксперта, в этом вопросе нужно руководствоваться не только буквой закона, но и принимать во внимание психологию. Ривина утверждает, чтобы быть на 100% уверенными в том, что между партнёрами нет недопонимания и близость не является насильственной, необходимо очевидное проговорённое согласие обеих сторон.
Если раньше «нет» значило «да», то сейчас только «да» значит «да». Если мы будем исходить не из того, как написан Уголовный кодекс, который очень часто по статье «Изнасилование» демонстрирует свою неэффективность, а из существующей в современном мире концепции согласия, то проблем не будет. Очень важно, чтобы не было иерархии и подчинения как физического, так и психологического, а также важно, чтобы у любого из партнёров была возможность отмены, чтобы они в любой момент могли сказать: «Всё, больше не хочу».
Критическое отношение к российскому законодательству также высказала и психотерапевт-сексопатолог Диана Генварская. Эксперт считает, что в отношении жертв насилия право в России остаётся «ущербным», так как не принимаются во внимание особенности женской психологии. По её мнению, если девушке не внушили ощущение безопасности до начала сексуального акта, она будет расценивать ситуацию как угрожающую её здоровью. Именно этот фактор является определяющим.
Генварская заявила, всё, что нужно для доказательства правоты потерпевшей, — только её показания. При этом сексопатолог подчёркивает: не имеет значения, когда о насилии стало известно — через год или 15 лет. Также не важно, идёт ли речь о моральном или физическом ущербе.
Во всех цивилизованных странах мира за последние 20 лет законодательство изменено в эту сторону, и это привело к тому, что женщина более или менее может чувствовать себя безопасно. Это ощущение безопасности даёт возможность женщине процветать, не оглядываясь на то, что её будут постоянно заставлять делать то, что она не хочет и не обязана.
Так называемая презумпция правоты женщины, которую упомянула психотерапевт, — очень вредная правовая доктрина, такое мнение в противовес позиции Генварской высказал адвокат Ярослав Пакулин.
Слава богу, у нас такого нет. Все на Западе ратуют за равенство полов и так далее, а такой документ сам по себе противоречит этой доктрине, что полы равны перед законом и общественным мнением. Получается, у женщин появляется преимущество какое-то.
По мнению юриста, выдвигать такие серьёзные обвинения, руководствуясь одними только субъективными ощущениями жертвы, нецелесообразно. Пакулин заявил, чтобы доказать вину преступника, необходимы как минимум опрос обеих сторон конфликта, проведение биологической экспертизы и установление факта телесных повреждений от медицинских экспертов. В случае Сафина и Гуйвик, по мнению Пакулина, доказать вину фотографа практически невозможно, так как прошло слишком много времени, и всех нужных процедур уже сделать нельзя. Ссылаясь на действующий закон, юрист подчёркивает, минувшие 3,5 года практически хоронят все попытки девушки получить достойную защиту её прав.
Оснований для возбуждения дела тут немного. Проверить-то будут обязаны, если поступит соответствующее заявление, но, скорее всего, откажут в возбуждении дела, — заявил адвокат.
Кроме этого, с юридической точки зрения, заметил Пакулин, Виктория Гуйвик поставила себя в щекотливое положение. Тот факт, что вину Сафина практически невозможно доказать, даёт ему право обвинить девушку в оговоре.
Однако писательница и активная деятельница феминистского движения Мария Арбатова считает, что Гуйвик всё ещё может доказать свою правоту, невзирая на время. Это можно сделать при помощи довольно непопулярного метода — проверки на полиграфе, правда в суде го показания всё равно не являются доказательством.
Также, Арбатова утверждает, что считать время решающим фактором в делах об изнасиловании нельзя. По мнению активистки важно делать скидку на то, что женщина после насильственных действий находится в состоянии «военной контузии», как назвала Мария посттравматический стресс.
Мало кто из обычных людей понимает, что такое посттравматический стресс. Это состояние, когда просто хочется пойти и умереть. Наши правоохранительные органы не готовы к работе с изнасилованными женщинами. Например, в европейских странах такую женщину встречает не полицейский и не медик, который берёт соскобы, а человек, кроме этого обладающий психотерапевтическими навыками, потому что женщина находится в состоянии посттравматического стресса. Первое её желание — помыться, второе — спрятаться.
Если принять это во внимание, то, считает эксперт, обвинять женщин, которые сразу не пришли на освидетельствование, неправильно. Однако, заметила Арбатова, заявления о насилии по прошествии времени действительно выглядят как клевета, так как пропадают «конкретные приметы преступления». Арбатова предложила выход из ситуации, сославшись на опыт, освоенный за рубежом.
На Западе все эти биологические материалы берутся сразу и запечатываются в вакуум и лежат там столько времени — 40, 50 лет, — пока женщина психологически не созреет для того, чтобы обвинять насильника. Мы пока ещё очень далеки до этого уровня защиты, — отметила спикер.
Пока жертвам насилия не будет оказываться достойная психологическая помощь, которая поможет им быстрее восстановиться, а общество будет перекладывать вину за преступление на самих потерпевших — женщины не пойдут заявлять в полицию. А это значит, что вину насильника будет тем труднее доказать, чем дольше пострадавшие от насилия будут ждать с походом в правоохранительные органы.
Если жертва насилия заявляет о том, что с ней произошло многие годы спустя, не значит, что она врёт, считает Диана Генварская. Психотерапевт объяснила тот факт, что женщины ждут годы прежде чем начать говорить о совершённом с ними преступлении, желанием отгородиться от негативных эмоций.
Это бессознательная история. Человеку нужно время, чтобы переварить и быть готовым себя защищать, — считает Генварская.
Касательно истории фотографа и модели сексопатолог высказалась однозначно: девушка молчала до тех пор, пока не смогла осознать пережитое и не начала говорить о ней без стыда и особых страданий. Кроме того, считает Генварская, любой жертве насилия необходимо время, чтобы просто начать как-то оценивать случившееся, не отгораживаясь от негативных эмоций и воспоминаний. Этот факт не стоит игнорировать.
Общество не готово защищать нас — в этом ужас. Наша женская миссия сейчас — это изменить эту ситуацию, чтобы малейший наш плач был утихомирен. Мы никогда не обвиним мужчину, который хорошо с нами обошёлся. В этом суть, — заявила Диана Генварская.
Причину, по которой жертвы насилия, как и в случае с Викторией Гуйвик, делают это публично, объяснила Мария Арбатская. Активистка феминистского движения истолковала это моральным удовлетворением, необходимым женщинам, перенёсшим такое тяжёлое переживание.
Очень важна сатисфакция. Важно произнести это громко и так, чтобы об этом узнали другие. В российской действительности по анонимным опросам выходит, что каждая вторая женщина была хоть раз жертвой попытки насилия или реального сексуального насилия. Так что лучше перегнуть палку в этой истории, чем недогнуть, — заявила Арбатова.
На вопрос о том, могут ли женщины использовать подобные обвинения в качестве манипуляции, эксперты сошлись во мнении — такое может быть, но в очень редких случаях. Эту теорию подтверждает статистика, приведённая Международной академии исследований секса. По их данным за 2016 год только 5,2% случаев из всех заявлений в полицию об изнасиловании, оказались ложными.
В подтверждение этого тезиса высказалась и Анна Ривина, директор центра «Насилию.нет».
Очень любят говорить, что можно оговорить и шантажировать. Я допускаю, что могут быть такие единичные случаи, но также тогда можно оговорить и в любом другом преступлении. Я читала статистику, где сообщалось, что процент оговора в насилии составляет около 7%, что равно количеству оговоров в угоне машины. Непонятно, какой может быть от этого толк, потому что изнасилование — это очень тяжёлое психологическое испытание, — сообщила Анна Ривина.
Сам факт того, что в обществе обсуждаются подобные темы очень важен, считают эксперты. Ещё 20 лет назад эти вопросы были закрытыми, и ответ на них оставался одним: «Сама виновата». То, что сейчас существует две точки зрения насчёт происшедшей между Сафиным и Гуйвик истории, говорит о прогрессе, отмечают специалисты, однако его недостаточно для того, чтобы общество «выздоровело».
В целом Арбатова, Генварская и Ривина сходятся во мнении, что женщине, перенёсшей насилие, может потребоваться время для того, чтобы пережить эту ситуацию, однако это не значит, что её слова со временем должны терять силу. Публичное заявление о насилии говорит о том, что человек наконец выбрался из капкана собственных страхов и тревог. Этот шаг также помогает другим, пережившим подобное, увидеть, что они не одиноки. Кроме этого, общественность должна обсуждать подобные темы, чтобы менять отношение к ситуации, а значит, расти.
