Накануне Первомая Россия традиционно вспоминает о существовании рабочего класса, который в нашей стране представлен будто бы лишь в телевизионном образе патриотичного мужика с Уралвагонзавода. На самом же деле российские рабочие — это настоящая чёрная дыра социологии: за 30 лет никто всерьёз не изучал их положение, настроения и взгляды. С первыми робкими попытками таких исследований стало вырисовываться неожиданное для многих лицо современного заводского труженика. Оказывается, пролетарии, по крайней мере их активная часть, почти не смотрят телевизор. Они трезво оценивают политические расклады, иммунны к пропаганде и даже довольно спокойно относятся к мигрантам. В дискуссии между властью и оппозицией они чувствуют себя сторонними наблюдателями, не видя в ней отражения своих интересов. Их в гораздо большей степени ущемляет начальство на рабочем месте, чем очередной принятый Госдумой закон. Именно там они ведут свою борьбу, которая, как правило, невидима для официальной статистики. А главное, на взгляд исследователей, у них больше общего с социал-демократами начала XX века, чем с современными партиями, которые пытаются говорить от имени трудящихся. Впрочем, с некоторыми из этих исследований, мягко говоря, не всё гладко. С ними ознакомился News.ru.
По официальным данным, численность рабочих промышленности, транспорта, сельского хозяйства, рыболовства и некоторых других похожих отраслей составляет в России более 26 млн человек, или свыше 36% от общего числа занятых. Сюда не вошли, к примеру, многочисленные работники торговли и сферы услуг. В целом же социологи оценивают долю рабочих в населении страны в 40% и называют их самой многочисленной общественной группой. Эти люди — невидимая сторона России. Трудно сказать, когда в последний раз кто-то пытался взглянуть на них через научную оптику. Между тем понять, что такое российское общество либо его крупные сегменты, — возможно, самая амбициозная гуманитарная задача в стране.
В отчётах государственных ведомств отечественные рабочие выглядят пассивной однородной средой, прямо-таки источающей умиротворение. В 2017 году Росстат заметил лишь одну забастовку, а в предыдущие несколько лет их число колебалось якобы от двух до пяти забастовок ежегодно. Для сравнения, в 2005 году, по официальным данным, их было 2,6 тыс. А уже со следующего года Росстат объявляет о снижении числа забастовок в 325 раз, после чего, согласно официальной статистике, оно оставалось стабильно мизерным — несмотря на кризисы 2008 и 2014 годов.
Однако мониторинг Центра социально-трудовых прав показывает, что с 2008 по 2014 год в России в среднем происходило 240 трудовых протестов. В 2016-м, когда на политической оппозиционной поляне царило затишье, таких акций стало вдвое больше. А за первое полугодие 2018-го — это наиболее свежие цифры — было зафиксировано 122 забастовки и акции неповиновения, из которых почти половина была сопряжена с остановкой производства.
С 2014 года, когда в политике царила видимость патриотического консенсуса, количество забастовок начало резко расти за счёт провинциальных городов, вплоть до райцентров. Наибольшее число выступлений было зафиксировано в промышленности, особенно машиностроительной и металлообрабатывающей, — 28% от общего количества забастовок. Ровно такую же долю заняли акции в транспортной отрасли. Причём в ней в основном протестуют сотрудники городских предприятий-перевозчиков. 19% акций приходятся на строительный сектор.
Главной причиной протестов остаётся невыплата зарплаты, обычно с этим связаны до 60% акций. Требования её повысить звучат при 19–20% выступлений.
Центр социально-трудовых прав заметил любопытную вещь: в 2018 году резко подскочило количество стихийных, неорганизованных рабочих выступлений — на 22 процентных пункта. Профсоюзы участвовали только в 17% всех забастовок и протестных акций. Специалисты объясняют это отчасти перемещением активности в российскую глубинку, где настоящих профсоюзов не было последние 100 лет, а также в сторону отраслей с неформальной занятостью.
Тем не менее кто-то эти акции организует. Понятно, что в среде российских рабочих есть какое-то активное и, очевидно, более прогрессивное ядро. 22 апреля на круглом столе в редакции «Новой газеты» был презентован доклад, часть которого посвящена именно исследованию российского пролетариата. Её автором стал кандидат политических наук Александр Желенин, известный специалист по трудовым конфликтам. Вместе с коллегами он провёл в июле и сентябре 2018 года в двух российских городах, Калуге и Омске, небольшое, но качественное социологическое исследование, посвящённое изучению самоидентификации и социально-политических взглядов рабочих.
Небольшая выборка (всего было опрошено 23 человека), компенсировалась тщательным выявлением настроений и взглядов респондентов методом глубинных интервью, чего обычные соцопросы никогда не дают. Надо иметь в виду, что рабочие, с которыми общались социологи, так или иначе были близки к независимым профсоюзам, которые, по всей видимости, содействовали этому исследованию. Однако в основном это люди неангажированные, лишь один из них состоит в политической организации. Кроме того, не стоит забывать, что в обычных официальных соцопросах также участвуют в первую очередь самые активные граждане, что отражается на результатах.
В Калуге участниками исследования стали работники пищевой промышленности и современных автомобильных предприятий, в Омске — сотрудники старых советских заводов ВПК. Все они разных возрастов, от 20 до 50 лет, и обоих полов. Это достаточно высокооплачиваемые специалисты, которые, с одной стороны, гордятся своей ролью в обществе, с другой — постоянно ощущают своё подчинённое положение. Как правило, они прочно ассоциируют себя со своими предприятиями — можно предположить, что тут имеет место фактор трудовых династий.
Опрошенные работники автомобильных заводов в большинстве своём один или несколько раз бывали за границей, отчасти это связано с программами по обмену опытом того же Volkswagen. Из опыта этих поездок они почерпнули в том числе представление о ценности и «нормальности» независимых профсоюзов.
Среди работников же старых оборонных предприятий загранпаспорта — редкость. При этом и первые, и вторые в основном проводят отпуск на черноморском побережье. Некоторые респонденты из Омска говорили, что море в своей жизни не видели вовсе либо видели в раннем детстве. Главным финансовым ограничением на отпускные поездки выступает наличие ипотеки. В материальном отношении квалифицированные рабочие чувствуют себя так называемым средним классом — по меркам уровня жизни в своём регионе, однако замечают пропасть между собой и более обеспеченным слоем населения. Так, они очень остро чувствуют разницу в жизненных перспективах между своими детьми и детьми из богатых семей, говоря о ней с большим негодованием.
Очень важный момент — это ощущение вот этой нарастающей социальной сегрегации, — прокомментировал News.ru Павел Кудюкин, доцент кафедры теории и практики государственного управления НИУ «Высшая школа экономики», бывший замминистра труда и занятости РФ. — Это проявляется в вопросе о будущем детей. И это момент, который будет нарастать, потому что от сегрегации мы переходим к какому-то социальному апартеиду. Я думаю, это будет способствовать повышению социальной активности.
Авторы доклада не скрывают удивления от того, что опрошенные оказались достаточно образованными и интеллигентными людьми. Почти треть из них имели высшее или незаконченное высшее образование. Многие указывали, что работник с высшим образованием на производстве — обычное дело.
Характерно, что мужчина из Калуги (Анатолий), который имеет неполное среднее образование, и по своему внешнему виду (интеллектуал в очках), и по своей развитой речи, и по хобби (музыка и организация некоммерческих музыкальных фестивалей) производит впечатление, скорее, местного интеллигента, чем рабочего, хотя его рабочий стаж, по его словам, более 11 лет. Анатолий, как и некоторые другие респонденты, отмечал, что «пошёл в рабочие, потому что так сложилась жизнь, надо было зарабатывать», а более или менее приличную зарплату можно получать, лишь трудясь на производстве, — говорится в исследовании.
При этом 74% опрошенных чётко позиционируют себя именно как рабочие, подчёркивают своё отличие от других социальных групп и отмечают своё непосредственное участие в материальном производстве. Оставшиеся 26% предпочитают называть себя «сотрудниками» и поддерживают идеи «социального партнёрства» с работодателем. Однако, как следует из собранных интервью, рабочие, несмотря на достаточно благополучный уровень жизни, продолжают относить себя к одной из самых низших социальных ступеней. Это связанно с их подчёркнуто подчинённым положением непосредственно на производстве и непрестижностью профессии. Эта ситуация остро проявляется в напряжении между рабочими и офисными сотрудниками на одном предприятии, которое усугубляется надменным отношением вторых к первым.
У рабочих это вызывает сильное раздражение в силу того, что, как сказал участник одной из фокус-групп в Омске, шлифовщик Сергей, «по уровню зарплаты и образования рабочие часто превосходят сотрудников офисов, но те всё равно относятся к ним как к низшей категории». Например, в том же Омске зарплаты рабочих в основном колеблются в диапазоне 20–30 тыс. руб., но на некоторых оборонных предприятиях могут доходить и до 70–80 тыс. руб. в месяц. Правда, по словам того же интервьюируемого, высокооплачиваемые рабочие места «передаются по наследству». Кроме того, чтобы получать такую зарплату, говорит он, надо практически «жить на предприятии», работая по 12 часов в день при одном выходном в неделю, на что далеко не все работники пойдут. В то же время зарплата сотрудников офиса того же предприятия может составлять всего 20 тыс. руб. в месяц, но последние держат себя с рабочими, «как будто они нас выше», рассказал шлифовщик.
Очень интересная вещь — это наслоение самоидентификаций себя с одной стороны как рабочих и как средний класс, — рассказал Павел Кудюкин. — Это вот явное проявление давления господствующих в обществе взглядов. Как там у Маркса: «Взгляды господствующего класса являются господствующими взглядами общества». Поскольку в воздухе постоянно это витает — средний класс, средний класс, и люди не задумываются о том, что это вообще-то социологическая фикция. С одной стороны, люди понимают — мы рабочие, мы стоим на конвейере у станка, с другой — по доходам идентифицируют себя как средний класс именно в том смысле, что ни бедные, ни богатые. Может быть, это исходит из понимания того, что средний класс — это формальное определение по уровню доходов.
В принципе, в России довольно сильная стратификация, и она всё усугубляется, — пояснил News.ru Григорий Юдин, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук. — И дело даже не в разрывах доходов, а примерно в том, о чём эти люди говорят, — в ощущении символического превосходства даже тогда, когда никакого разрыва нет. И когда это перекладывается на ситуацию на одном предприятии, это довольно предсказуемая история. В этом смысле там всё более или менее по Марксу.
Рабочие, говоря о своём месте в производстве, высказывают мнение, что завод может работать и без менеджеров, а вот без них цеха остановятся. При этом они чувствуют сложившееся в другой части общества надменное отношение к физическому труду и понимают, что с этой стороны их положение вовсе не считают престижным. В ответ фабричные труженики противопоставляют ценности своего окружения «другим» ценностям: сейчас, мол, престижно воровать и паразитировать, получая много денег за ничегонеделание.
Я думаю, это такой нормальный компенсаторный механизм. Защитный, психологический. Нас считают чем-то низшим, в то время как мы — соль земли и без нас всё остановится. В общем, у такого настроения вполне есть основания. При всей важности управленческого труда можно представить, что если убрать управленческий персонал, цеха всё равно будут работать. А вот если рабочие вдруг исчезнут, это предприятие остановится, — говорит Павел Кудюкин.
Исследование взглядов рабочих на российскую политику показало, что опрошенные воспринимают сложившуюся систему как игнорирующую их интересы. Это касается не только власти, но и оппозиции. Почти половина респондентов сознательно не ходят на выборы. Для сравнения, на последних президентских выборах в марте 2018 года на избирательные участки, по информации ЦИК, не пришли 32,5% избирателей, внесённых в списки для голосования.
Некоторые из опрошенных голосуют за КПРФ, «Справедливую Россию» или ЛДПР, хотя отмечают, что эти партии — часть существующей системы и скорее поддерживают интересы рабочих на уровне риторики, чем реальным делом, и серьёзной оппозицией не являются. Вот характерные комментарии.
Сергей (35 лет, шлифовальщик, Агрегатный завод, Омск):
Я вообще мало верю политиканам, партиям. Я больше верю в людей здесь, на местах, в тех людей, с которыми я работаю, которых я знаю. Здесь, на местах, среди представителей разных [политических] движений попадаются вполне адекватные люди. Но [их] верхушка обычно — ай-яй-яй.
Сергей («Фольксваген», Калуга):
Партии, которая отстаивала бы интересы рабочих, на сегодня нет. Надо такую партию создавать.
Володя («Фольксваген», Калуга) также уверен, что таких партий нет:
Они все там против нас [рабочих]. Там ведь представители бизнеса, бабла. И КПРФ со «Справедливой Россией» — тоже. Эти просто на каких-то «движухах» зарабатывают себе политические очки. Замечательно устроились: «Единая Россия» принимает какой-то плохой закон, у них большинство в Думе, давайте мы будем типа против. Всё равно ведь его примут, — Он цитирует Марка Твена: Если бы от выборов что-то зависело, нас бы на них не пустили.
Значительное раздражение, особенно в связи с пенсионной реформой, у них вызывает федеральная власть.
Роман (45 лет, «Фольксваген», Калуга) — единственный из опрошенных в обоих городах респондентов рассказал о том, что всегда голосовал на выборах за Путина и «Единую Россию», но после начала пенсионной реформы пережил крайнее разочарование и теперь склоняется к КПРФ.
Владислав (28 лет, «Фольксваген», Калуга), несмотря на то, что он никогда не ходил на выборы, признал следующее:
Я никогда не был против Путина. Но я до последнего не верил, что он скажет «да» этой людоедской [пенсионной] реформе.
Эти слова соответствуют тому, что мы видим из других исследований, — говорит Григорий Юдин. — Да, люди деполитизированы, испытывают глубокой недоверие к системе. И оно дополнительно усилилось в прошлом году. Это стандартная российская ситуация, и я совершенно не уверен, что здесь есть какая-то рабочая специфика. Это характерно для многих групп населения, и люди с таким мировоззрением являются базой для разного рода популистских проектов.
В целом исследователи характеризуют их взгляды как противоречивую смесь стихийного анархизма и патерналистских ожиданий от государства. Именно от последнего они хотели бы видеть решение социальных проблем, вмешательство в экономику с целью повышения зарплат, создания рабочих мест и более справедливого распределения доходов.
Вот типичное высказывание на эту тему. Игорь (Омск):
Безусловно, эти вопросы должно решать государство. Если рабочие нанимают себе слуг народа. Сами они когда всем этим будут заниматься, если они работают по 6-7 дней в неделю? У них просто нет времени заниматься своим благоустройством.
При этом их политические убеждения, скорее, леводемократические, чем консервативно-реакционные, даже во взгляде на национальный, религиозный и гендерный вопросы.
Рабочие, с которыми мы общались, вне зависимости от того, верят ли они в Бога, хотят видеть государство светским, а РПЦ — более скромной в своих мирских запросах и менее политизированной. Взгляды рабочих на отношения полов, место женщины в жизни семьи, общества и государства в целом достаточно демократичны. По своему мировоззрению рабочие даже ближе к классическим левым, чем значительная часть современных левых партий и движений России, — пишут авторы доклада.
По мнению исследователей, опрошенные рабочие явно не выглядят жертвами государственной пропаганды. Их отношение к участию России в конфликтах на Украине и в Сирии в целом очень сдержанное, а то и резко отрицательное. Многие из них считают, что внешняя политика руководства страны не связана с их интересами и даже может им навредить. Они также скептически относятся к пропаганде великодержавного патриотизма, воспринимая её как способ отвлечь трудящихся от реальных проблем. В то же время, открыто высказывая своё отношение к внешней политике, рабочие были осторожны в суждениях, подчёркивая недостаток информации по этому вопросу.
Нам много недоговаривают, — говорили многие из них.
К удивлению социологов, большинство участников интервью — 78% — основным источником информации назвали Интернет, несмотря на то, что вопрос всегда строился так, что на первом месте в нём значились телевидение и газеты, а Интернет назывался одним из последних. Опять же для сравнения: в марте 2018 года опрос Левада-Центра показал, что 85% россиян черпают информацию в основном из телевизора, причём 72% отдают предпочтение Первому каналу. Из опрошенных же рабочих лишь пятеро, то есть 22%, смотрят новостные и общественно-политические программы телевидения. Те, кто смотрят телевизор, воспринимают информацию оттуда весьма скептически, пытаясь искать в ней влияние неких сторонних интересов.
Происходящее в стране они оценивают довольно негативно. Роман (Volkswagen, Калуга) утверждает, что последнее время он испытывает чувство стыда за свой народ.
Другой рабочий, Владимир, возражает ему следующим образом:
Для того чтобы не было стыдно за свой народ, просто не идентифицируй себя с ним. Потому что Россия, народ, нация — это всё иллюзии, вбитые нам в голову. Есть просто земля и люди [которые на ней] живут. Какие-то люди до нас жили, придумали границы: вот Россия, вот Украина, вот Америка. [На самом деле] мы все люди. Если будешь смотреть с этой позиции, всё станет на свои места. Для меня, например, не существует никаких олимпийских сборных, мой мир — это те, кого я знаю. Когда говорят «наши в футбол играют», для меня «наши» — это мои соседи, коллеги, семья, продавцы в магазине. А что там происходит в Сирии, в Донбассе — мне неинтересно.
Неоднозначные и довольно неожиданные результаты исследователи получили, спрашивая рабочих об отношении к мигрантам. В июле 2018 года Левада-Центр выяснил, что негативно к ним относятся 67% россиян. Именно в антимигрантских настроениях сегодня выражаются национализм и ксенофобия. Однако среди рабочих — участников исследования их уровень оказался значительно ниже.
Мнение по поводу миграции в разных фокус-группах разделилось.
Я положительно к ним отношусь, сразу говорю. Потому что это наши бывшие братья. У нас беды с ними одинаковые. Что нам серую зарплату платят — что им. А то бывает, что им вообще не платят, — рассказал 55-летний грузчик Михаил.
Я склоняюсь к тому, что рабочие места надо создавать сначала для своих, а потом рабочие места для приезжих. В рабочем плане я рассматриваю [мигрантов] как конкурентов, а по-человечески у меня к ним никаких претензий нет. С другой стороны, как пристроить своих, если в дворники никто [из своих] не пойдёт? — говорит Святослав, водитель погрузчика на заводе Volkswagen.
В итоге оказалось, что антимигрантскую позицию занимают 45%. В Омске соотношение мигрантофобов и интернационалистов шесть к четырём. В Калуге же, где в фокус-группах и интервью принимали участие в основном работники современных иностранных предприятий, на трёх мигрантофобов приходится семь интернационалистов. Авторы доклада предполагают, что такая разница связана с разными типами промышленности в двух городах, противопоставляя рабочих старой советской «оборонки» сотрудникам зарубежных корпораций. Однако нельзя не заметить относительно низкий уровень национализма у всех опрошенных групп.
На наш взгляд, это происходит потому, что рабочие ближе и чаще сталкиваются с рабочими-мигрантами, а потому имеют больше личных контактов, всегда разбивающих стереотипы. Можно расценивать это и как ещё одно свидетельство меньшего давления на взгляды рабочих господствующего в современной России информационного поля, — говорится в докладе.
Что касается отношения к религии, из 23 респондентов к верующим отнесли себя 12 человек, 11 назвали себя атеистами или агностиками. Двое позиционируют себя как глубоко верующих православных. Однако все они сказали, что хотят видеть государство светским, а РПЦ «более скромной в своих мирских запросах и менее политизированной».
Взгляды рабочих на отношения полов, место женщины в жизни семьи и общества оказались довольно демократичными. По словам исследователей, практически все мужчины согласились с тем, что женщина имеет право реализовать себя в любой сфере и они не стали бы препятствовать жёнам, если бы те решили найти своё место в общественной жизни, карьере или политике. При этом к женщинам-политикам в Госдуме они, скорее, относятся скептически, так как не воспринимают их как политиков от народа. Как положительный пример участия женщин в политике респонденты называли канцлера ФРГ Ангелу Меркель и президента Хорватии Колинду Грабар-Китарович.
В то же время оба эксперта — и Кудюкин, и Юдин — сошлись в том, что представленное исследование имеет серьёзные проблемы с методологией. А кроме того, не даёт представления о том конкретном опыте, который подвиг респондентов к тому или иному мировоззрению.
