К столетнему юбилею Великой Октябрьской революции корреспонденту News.ru о феномене революции, полностью изменившей нашу страну, ее последствиях и уроках рассказал профессор, социолог, политолог, специалист по истории СССР, главный научный сотрудник Института социально-политических исследований РАН Сергей Кара-Мурза.
— Сергей Григорьевич, в чем по-вашему заключается феномен русской революции?
— Для начала надо сказать о том, что вообще такое революция. Потому что, когда люди просто недовольны чем-то и это изливается стихийно, без плана и стратегии, это называется бунт. И он вскоре выгорает. Революция же — это совершенно другое. И в ней, в отличие от бунта, есть уже не только стратегия, но большее — мессианская идея. Идея о том, что мир оскотинился, и надо все изменить. Изменить власть, изменить законы, изменить мир. Либо совсем его разрушить. Вот этот феномен и называется революция. И везде, где возникало сложное классовое общество, они — революции — происходили. В Древней Греции, в Риме. Или, например, позже, Реформация на Западе, которая пыталась полностью разрушить католическую церковь. Она на сто лет запустила войны, но она же начала создание новых норм, нового общества, современного западного капитализма. Что же касается России, в те давние времена у нас не было и не могло быть ничего подобного. Максимум, что было — расколы. Но это, как мы уже говорили, были бунты, а не революции. Революция же в России впервые произошла в XX веке.
— Почему так поздно?
— Потому что на тот момент российское общество на 85% состояло из крестьян. И еще 5-7% были рабочие. Это против сословия дворян и помещиков, последних был всего 1%. И эти крестьяне, в силу своей картины мира и культуры, совершенно не собирались ликвидировать это сословие и бюрократию. Они считали: каждый должен делать свое дело. Крестьянин — трудиться, помещик — организовывать жизнь. И, может быть, другое этой огромной массе населения и не пришло бы в голову, если бы их не обманули, отпустив по реформе. И если бы сословие помещиков не утратило свой авторитет. Более того, когда в 1870-1880 годах к русским крестьянам пошли народники, чтобы открыть им глаза, рассказать о неравенстве, те сами сдавали их в полицию! И только сама ситуация усугубила дело. Во-первых, тем, что землю крестьянам после реформы помещики стали сдавать в очень дорогую, неподъемную аренду. А во-вторых, потому что сами эти помещики постепенно в глазах крестьян теряли свой авторитет, растрачивая жизнь в бессмысленных кутежах. Все это и привело к тому, что к концу 19 века молодое поколение крестьян, к тому времени уже грамотное, впервые осознало и приняло идею неравенства. Тогда начались бунты.
— То есть предпосылки революции сложились задолго до нее?
— А без всех этих фактов невозможно вообще понять, как вышло так, что она у нас случилась. Как вышло так, что эта огромная масса народа — крестьянство, которой не свойственно в принципе было протестовать, стала мыслить иначе? Ведь, вы поймите, даже когда к ним начало приходить осознание неравенства, да, кое-где они сжигали поместья, чтобы уходили помещики, но всем миром не взяли в руки вилы. Они начали писать манифесты, наказы и приговоры. Всего подобных документов известно около 4 тысяч. Это величайший материал нашей русской культуры, который до сих пор изучают в институтах истории. Библейский стиль, великолепный слог и образы, поговорки. Представьте, крестьяне написали книгу о том, как надо жить в России. И если народ на Западе во время революционных предпосылок рассуждал о неравенстве, русские крестьяне рассуждали в своих наказах и манифестах о том, что каждый должен делать свое дело. И ведь они не собирались отбирать землю у помещиков. Наоборот, у них было прописано, что барину положено 16 гектаров, а крестьянину — пять. В отличие от марксистского представления о революции, где надо «весь мир насилья» разрушить, у них это был поиск града Китежа, потерянного рая, отнятого за грехи.
— Почему же и в какой момент все изменилось?
— Процесс крестьянской революции начался в 1902 году, когда все договорились. Русские крестьяне были очень организованные люди! В их общинах были очень строгие правила. И во взаимоотношениях с другими общинами — они всегда делились друг с другом. У них не было прессы, но была своя низовая информационная система, они очень быстро умели договариваться. Совместное паломничество, общие работы после сбора урожая — информация распространялась мгновенно, и они тут же сговаривались всей своей огромной массой, всем миром. По сути, это было настоящее гражданское общество. И в этом обществе в начале 20 века и начала зарождаться революция, «генеральная репетиция» которой случилась в 1905 году. Приблизительно в это время в России появились люди с теми самыми мессианскими идеями. И вот еще одна особенность нашей революции: этих сообществ было несколько, и все они хотели одного — социализма, но все — по-разному.
— А что это были за сообщества, и какое отношение они имели к крестьянскому и рабочему большинству?
— Во-первых, эсеры. Они вообще называли себя революционной партией крестьян. Как раз они на основе тех самых крестьянских манифестов создали «Декрет о земле». Ну а помимо них меньшевики, кадеты — те были сначала легальными марксистами. И молодая буржуазия, мечтавшая модернизировать Россию. Все эти партии хотели изменить Россию. И вот к февралю 1917 года они соединились в единую коалицию, чтобы разрушить архаическую Российскую государственность. При том, что все они были очень разные, интерес у них был один — и он заключался в разрушении существующего строя. И именно поэтому, как только они добились своего — свержения монархии — в коалиции Февраля начались расколы, их власть отодвинули, они пытались снова собраться для гражданской войны, но потерпели поражение. Часть этих сил разъехалась в эмиграцию. Оставив Россию, в сущности, в состоянии холодной войны.
— Выходит, феномен Октябрьской социалистической революции 1917 года в том...
— Февральская и Октябрьская революции не смогли бы свершить свои задачи по одиночке. Элите и буржуазии с помощью Запада и с поддержкой армии было легко свергнуть монархию. Но затем и армия, и масса рабочих и крестьян отшатнулись от Временного правительства и перешли к большевикам. Их образ будущего массой был принят. Революции похожи на ураганы или пожары, к зарождению вихря или огня ведет избыток глупости и хамства элиты
— С тех пор прошло сто лет, но мы почему-то все возвращаемся к этой теме. Как вы считаете, почему?
— После революции советское образование создало легенду. Способность забвения спасает нас от многого. И вот эта легенда так или иначе сделала свое дело: многое забылось, люди помирились, переженились. И это было правильно, и, во многом благодаря этому, мы смогли выиграть войну. Она «склеила» нас еще. Но потом была перестройка. И она многое изменила. Образ дружного общества был разрушен, все опять разобщились. С тех пор этот процесс все набирает обороты. Причем, его специфической особенностью стала некая театрализованность. Сначала, если помните, появились казаки с нагайками, потом дворяне с родословными, потом — кришнаиты, толкиенисты. Но в воздухе опять витают мессианские идеи. О том, что пора менять мир. Или его разрушить. Эти идеи я вижу в тех, кто уезжает воевать за ИГИЛ. Причем, отовсюду — из Европы, из России. А с другой стороны — наша молодежь, которая уже все забыла, и в нашем сложном обществе очень многого не знает. Ни о голоде, ни о войне, ни о Ельцине, ни о Горбачеве. Соедините эти слагаемые, и вы увидите, что мы идем строевым шагом ровно на те же самые грабли, что и сто лет тому назад. И сами ответьте на вопрос, какие уроки мы извлекли из нашей истории...
