Если что и способно по уровню медийного шума заглушить протестную активность в Москве и громкие споры о том, кого стоит, а кого не стоит допускать к выборам в Мосгордуму, то это новости шоу-бизнеса. Особенно если они связаны с Ольгой Бузовой.
Всё началось с того, что в Instagram Бузовой появился ролик, на котором она сидит за столом, облизывает тарелку и называет себя блокадницей. После этой шутки на певицу обрушились со всех сторон: и её подписчики в соцсетях, и коллеги по цеху, и жители Санкт-Петербурга.
Например, продюсер Иосиф Пригожин сравнил певицу с маленькими детьми, которые «выпендриваются, для того чтобы их заметили». Поэт-песенник Илья Резник заявил, что люди в Ленинграде в 1942 году пухли от голода, а «Бузовы пухнут от денег», и отметил, что российский шоу-бизнес деградирует, обвинив эстрадных артистов в потере стыда, совести, чести и Родины.
В свою очередь, член совета общественного движения «Бессмертный Ленинград» Ирина Зимнева назвала Бузову «дитём потребительского общества» и предположила, что у певицы нет принципов и понятий, а есть только желание чем угодно привлечь к себе внимание.
Сама же виновница всего этого шума объяснила, что традиция облизывания тарелки берёт начало из детства, когда она проводила много времени с бабушками и дедушками. Именно родственники, пережившие блокаду, научили её всегда доедать то, что лежит в тарелке. Несмотря на это, депутат Госдумы от ЛДПР Дмитрий Свищёв решил отправить в подарок певице книги о блокаде Ленинграда и запись Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича. Мама Бузовой, Ирина, свою дочь, конечно, оправдала.
Точно так же с папой мы любили облизывать тарелки, и папа всё время шутил, что пережитое передаётся в генах. Что в этом такого? Каждый видит в мере своей испорченности, — сказала она, добавив, что в блокаду выживали люди, которые умели любить и шутить, а её дочь никого не оскорбляла.
О том, почему невинный ролик в соцсети певицы вызвал такую бурную реакцию в России, мы поговорили с психологом Анной Мартынюк.
— Анна, с чем, на ваш взгляд, связана столь эмоциональная реакция общества на то, что Ольга Бузова сравнила себя с блокадниками?
— Наверное, для того, чтобы ответить на ваш вопрос, мне придётся начать издалека. Опыт жизни в ХХ веке в нашей стране был во многом травмирующим для всего населения: Первая мировая война, гражданская война, голод во многих регионах, ГУЛАГ, Великая Отечественная война не могли пройти бесследно, они были очень травмирующими для психики народа.
Травмой в психологии считают даже не само травмирующее событие, а переживания, вызванные им. Когда вся страна каждую ночь просыпается в ужасе, ожидая шороха колёс «чёрного воронка», когда миллионы близких погибают на войне — именно вот эти переживания ужаса и бессилия оказываются травмирующими для психики в большей степени, чем даже сами события.
По сути, изучение травмы началось после Второй мировой войны, но происходило оно не в СССР. Здесь нельзя было говорить о случившихся событиях как о травме, нельзя было её изучать, озвучивать можно было только слова о подвигах и героях, но не об ужасе, злости и бессилии. И вот эта атмосфера замалчивания делает невозможной переработку опыта, из-за чего он как будто инкапсулируется, каменеет внутри нашей психики и в неизменном виде передаётся из поколения в поколение.
Передача опыта между поколениями может происходить двумя путями. Первый путь — это хорошо символизированный опыт, о котором можно говорить, горевать, фантазировать, это переработанные переживания. Такой опыт следующее поколение может усвоить, он является питательной средой для детской психики. Второй путь — информация, в которой есть некоторое рассогласование между словами и невербальной информацией либо отсутствующий рассказ, на месте которого ощущается тайна. В советских семьях о военном опыте часто рассказывали безэмоционально, между делом упоминая его в рассказах (ситуация рассогласования между словами и эмоциями), либо отказывались говорить об этом, формируя ситуацию секрета для следующих поколений, которые могли только чувствовать атмосферу ужаса, исходящую от этой темы.
— Если говорить о Санкт-Петербурге, там ведь даже сейчас на каждом углу можно встретить кафе, столовые, закусочные...
— Когда травма замалчивается или сакрализируется, как это происходит с историей блокадного Ленинграда, прожить её становится невозможным даже спустя несколько поколений. По сути, это такая дыра в опыте, которая не затягивается и остаётся существовать с нами навсегда. Человек, переживший травму, чувствует её всегда в настоящем, а не в прошлом, именно это вы и описываете сейчас своим замечанием о закусочных и вопросом о том, почему у людей до сих пор возникает столько эмоций при упоминании блокады. Эти эмоции, по сути, говорят: «Не трогай, здесь очень больно! Если тронуть эти переживания, мы не выдержим». И хотя среди наших современников почти не осталось людей, непосредственно переживших эти события, именно это «не трогай!» вместе с атмосферой бессилия и страха впитывают следующие поколения от предыдущих. И именно эта установка не даёт случиться гореванию и психическому проживанию травматических событий. Сюда же можно отнести наклейки, которые я видела на машинах перед 9 мая, на которых написано: «Можем повторить!» Череда бесконечного повторения характерна именно для травматических переживаний, люди не в состоянии обработать этот опыт психически, очень его боятся и вместе с тем вынуждены раз за разом воссоздавать ситуацию травмы в надежде таким образом с ней справиться. На бытовых примерах это можно наблюдать в историях женщин, родители которых пили или прибегали к физическому насилию. Если женщина была этим травмирована (а мы помним, что травму образует не само событие, а наши переживания по этому поводу), то она может раз за разом оказываться в отношениях насилия или алкоголизации с разными партнерами. А в контексте страны это очень ярко представлено именно противоречивыми посланиями «не трогай!» и «можем повторить!»
— И как можно справиться с травмой?
— Для того чтобы преодолеть травматический опыт, его важно десакрализировать, сделать возможным разговор об этом, проживание самых разных переживаний: и ужаса, и бессилия, и злости на руководство страны, которое шло на такие жертвы ради того, чтобы отстоять город. И здесь неважно, было ли это исторически оправданно или нет, ведь в индивидуальной истории желание выжить всегда сильнее, чем стратегия для страны.
Ведь и фразу Бузовой можно перевести как издёвку, а можно услышать за этим: «Да, я успешная женщина и сейчас со мной всё в порядке, но количество бессознательного ужаса в памяти слишком велико». Ведь любая шутка по сути — это попытка справиться с напряжением, когда его слишком много. И, судя по реакции людей, его действительно слишком много ещё в этой теме, если её нельзя даже касаться.
