О Дне Победы спорили союзники — в конце концов Запад стал отмечать его 8 мая, а мы — 9 мая. День Победы объявлялся праздничным, потом становился обыкновенным рабочим днём. Потом он опять становился праздником — официальным, даже официозным, песни о Победе лились отовсюду, но это не мешало нам любить его и считать его своим. Потом страна-победитель распалась, но День Победы остался в живых, окреп, стал на ноги и превратился в главный национальный праздник России, в её, пожалуй, единственную идеологическую скрепу.
6 мая 1945 года в Реймс, место расположения штаб-квартиры главкома англо-американских сил генерала армии США Дуайта (Айка) Эйзенхауэра, прибыл по поручению нового немецкого рейхсканцлера гросс-адмирала Карла Дёница адмирал Ганс-Георг Фридебург. Фридебургу было поручено — впрочем, без особой надежды на успех — попытаться добиться односторонней капитуляции Германии перед Западом. Эйзенхауэр в этом отказал, но капитуляцию по-быстрому принял — 7 мая её подписали начальник штаба оперативного руководства вермахта генерал-полковник Альфред Йодль, начальник главного штаба союзных сил американец Уолтер Беделл Смит и представитель советской Ставки верховного главнокомандования генерал-майор Иван Суслопаров. Узнав об этом, Сталин обоснованно возмутился тем, что произошло это всё на территории англо-американцев, а не в поверженном Красной армией Берлине. По его требованию произошло повторное подписание капитуляции в пригороде Берлина Карлсхорсте — на более высоком уровне. Подписал капитуляцию начальник штаба Верховного командования генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, приняли её маршал Советского Союза Георгий Жуков и заместитель Эйзенхауэра маршал королевских ВВС Великобритании Артур У. Теддер. Это случилось в 22 часа 43 минуты по среднеевропейскому времени и в 0 часов 43 минуты по московскому.
Немцы узнали о своей капитуляции раньше всех. 7 мая в 14 часов 27 минут по немецкому радио выступил министр иностранных дел Германии Шверин фон Крозиг.
Никто не должен заблуждаться насчёт тяжести тех условий, которые наложат на нас наши противники, — сказал он. — ...Никто не может сомневаться в том, что грядущие времена будут для каждого из нас суровы и во всех областях жизни потребуют от нас жертв. Мы обязаны принести их и лояльно отнестись ко всем обязательствам, которые на себя берём... Мы должны положить в основу нашей народной жизни право... Тогда мы сможем надеяться, что атмосфера ненависти, которая ныне окружает Германию во всем мире, уступит место тому примирению народов, без которого немыслимо оздоровление мира, и что нам снова подаст свой сигнал свобода, без которой ни один народ не может жить прилично и достойно.
Эйзенхауэр сразу же после «реймской капитуляции» предложил главам союзных держав выступить 8 мая в 15 часов с совместным заявлением и провозгласить 9 мая днём окончания войны. Узнав о категорической позиции советской стороны — ничего не сообщать до повторного подписания капитуляции — он изменил своё мнение, но было поздно. В 15 часов 15 минут выступил Черчилль.
Нет никаких причин скрывать от народа сообщённый нам генералом Эйзенхауэром факт подписания в Реймсе безоговорочной капитуляции, — провозгласил он, — а также нет причин, запрещающих нам праздновать сегодняшний и завтрашний дни как Дни Победы в Европе. Сегодня, возможно, мы больше будем думать о себе. А завтра мы должны отдать должное нашим русским товарищам, чья отвага на полях сражений стала одним из важнейших слагаемых нашей общей победы.
Примерно в это же время выступил с заявлением президент США Гарри Трумэн. Сталин обратился к соотечественникам вечером 9 мая.
Теперь мы можем с полным основанием заявить, — сказал он, — что наступил исторический день окончательного разгрома Германии, день великой победы нашего народа над германским империализмом... Отныне над Европой будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами... Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит расчленение Советского Союза... На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о чем бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Германские войска капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию.
Ну а узнали советские граждане о Победе раньше — в 2 часа 9 минут ночи. Юрий Левитан зачитал «Акт о военной капитуляции фашистской Германии» и указ президиума Верховного Совета СССР об объявлении 9 мая праздником Победы.
24 июня 1945 года на Красной площади состоялся грандиозный Парад Победы, и образы его — шагающие войска, гитлеровские знамёна, брошенные на брусчатку Красной площади, Сталин на трибуне мавзолея, Жуков на белом коне — глубоко запечатлелись в народной памяти. День Победы стал кульминацией войны для миллионов — день, который за год до него показали на советских экранах в фильме «6 часов вечера после войны». Парад Победы стал апофеозом Победы, символом мощи победителей — главковерха, государства и народа (в такой последовательности).
Но следующий парад в День Победы на Красной площади состоялся только через 20 лет. Более того, 23 декабря 1947 года президиум ВС СССР издал «во изменение указа от 8 мая 1945 года» новый указ — об объявлении 1 января, новогоднего праздника, нерабочим днём. А одновременно — об объявлении 9 Мая рабочим днём... По мнению исследователей, «амбиции» закалённых, «привитых от смерти», молодых и сильных героев войны раздражали Сталина.
Говорят, что победителей не судят, — сказал вождь в своей предвыборной речи 8 февраля 1946 года, — что их не следует критиковать, не следует проверять. Это неверно. Победителей можно и нужно судить, можно и нужно критиковать и проверять. Это полезно не только для дела, но и для самих победителей: меньше будет зазнайства, больше будет скромности.
Сказано — сделано: критиковать и проверять начали прежде всего командиров высшего звена. В декабре 1945 года арестовали и затем посадили на семь лет наркома авиапрома Алексея Шахурина, главкома ВВС Александра Новикова и других «авиаторов». Следующим уже не так «везло»: генералов Гордова, Кулика и Рыбальченко расстреляли, близких к Жукову генералов Крюкова и Телегина осудили на 25 лет, сам маршал Победы попал в жестокую опалу.
Осадил генералиссимус и рядовых ветеранов с их попытками рассказывать о войне. «Военные бывают всякие. У нас под ружьем были миллионы человек. За свои раны и заслуги они получили должное», — сообщил он. И видимо, решил, что зря: с 1 января 1948 года были отменены ежемесячные денежные выплаты фронтовикам-орденоносцам, в том числе Героям Советского Союза. Фронтовики сняли ордена.
Орденов теперь никто не носит, — написал в 1961 году поэт-фронтовик Борис Слуцкий. — Планки носят только чудаки. Носят так, как будто что-то просят, словно бы стыдясь за пиджаки. В самом деле, никакая льгота этим тихим людям не дана, а война была четыре года, длинная была война.
С 1948 по 1964 год День Победы официально не отмечался. Он ушёл с улиц и площадей во дворы, на кухни — и в сердца. Стал самым великим, самым всеобщим и самым неформальным праздником народа-победителя, отделённым от государства.
Но к середине шестидесятых многое изменилось. Фронтовики «вошли в силу», стали у руля производства — и у руля страны. А боевой фронтовик-орденоносец, участник Парада Победы Леонид Брежнев вообще её возглавил. Кроме того, вокруг КПСС после завершения хрущёвской оттепели ослабла идейная аура — память о революции уходила в прошлое, а настоящее особого энтузиазма не вызывало. В общем, и по субъективным, и по объективным причинам пришло время призвать День Победы на госслужбу.
20-летие Победы впервые с 1945 года отметили парадом на Красной площади. День стал нерабочим. В стране возник и стал активно продвигаться культ Победы, культ ветеранов. Возникли государственные традиции празднования — с общенародной минутой молчания, с торжественными и трогательными встречами фронтовиков, с превращением «ветеранских организаций» в инструмент пропаганды и патриотического воспитания. Появились новые хорошие фильмы и песни. Опальному с 1957 года Жукову разрешили опубликовать мемуары. Вскоре после 30-летия Победы этот день превратился в один из самых идеологизированных и официозных праздников страны.
Но с душой праздника этот официоз ничего поделать не смог. Более того, живая душа Победы, подкреплённая кровным родством всех граждан страны с героями и жертвами войны, одухотворила и приглушила официальный подход. День Победы стал народно-государственным праздником, намного более искренним и всеобщим, чем главный государственный праздник 7 Ноября с его военным парадом и демонстрацией.
Ближе к завершению существования СССР, теряя опору в 7 Ноября, власть опять призвала День Победы на помощь. Третий парад Победы состоялся к её 40-летию, в 1985 году, в первый год Михаила Горбачёва. Четвёртый — через пять лет, в предпоследний год Советского Союза. А дальше — дальше идеологизированное государство прекратило существование, а Российская Федерация — осталась и без идеологии, и без главного государственного праздника.
Полувековой юбилей Победы в 1995 году стал первым в разъединённой постсоветской России праздником, объединившим всех, — всенародным, государственным и международным одновременно. Впервые после ноября 1990-го власть приветствовала народ с Красной площади. Впервые — с того же ноября — по брусчатке прошёл парад, вернее, его историческая часть, с участием ветеранов и боевой техники времён войны (современная часть парада прошла на Поклонной горе). Впервые — вообще впервые — рядом с президентом России стояли президент США, председатель КНР, премьер-министр Великобритании, генсек ООН и многие, многие другие. После этого военный парад 9 Мая стал ежегодным. А сам праздник — в отсутствие особой популярности Дня России 12 июня — стал превращаться в неофициальный главный государственный праздник страны.
9 мая 2005 года Владимир Путин принимал ещё более представительную группу гостей — кроме глав государств-победителей на Красной площади присутствовали федеральный канцлер Германии и премьер-министр Японии.
В этом же году по инициативе Владислава Суркова в России попытались-таки внедрить взамен 7 Ноября новый государственный праздник — День народного единства (4 ноября), очень условно приуроченный к изгнанию поляков из Москвы в 1612 году. Но — не срослось. А природный характер Дня Победы в 2005 году дал новый живой росток. «Авторская» акция «Георгиевская ленточка» (у неё и правда есть автор — журналист РИА, а сейчас один из руководителей МИА «Россия сегодня» Наталья Лосева) вдруг вызвала массовый ажиотаж. Через год и через два года за ленточками буквально гонялись по улицам Москвы и Петербурга, причём все, вне зависимости от социальной группы и возраста. И стало понятно, что вот он — общий праздник государства и народа.
А ещё через 10 лет, 9 мая 2015 года, по улицам городов прошёл «Бессмертный полк». Задуманный инициативниками, перехваченный и взятый под контроль активистами на госслужбе, он с неожиданной силой срезонировал со страной. Пятидесятитысячный (в Москве) марш, несмотря на попытки нагнать туда участников, превратился в абсолютно неформальное и самодеятельное событие — удивительным образом связавшее наше время с годами, когда День Победы был тем самым неофициальным праздником.
Конечно, сегодня, через 77 лет, этот День Победы стал от нас очень далёк.
Но и между окончанием Отечественной войны 1812 года и публикацией романа Льва Толстого «Война и мир» (1865 год) прошло более полувека — и для современников это был великий и актуальный роман о людях и нравах, но основанный на очень давних событиях. Живым ветеранам той войны было тогда чуть больше 70 лет — как нашим в середине девяностых. И тем не менее к тому времени «День победы — 1812» вошёл в русскую жизнь на самом глубоком, сакральном уровне. 30 августа 1814 года император Александр I издал указ: «Декабря 25 день Рождества Христова да будет отныне и днём благодарственного празднества под наименованием в кругу церковном: Рождество Спасителя нашего Иисуса Христа и воспоминание избавления церкви и Державы Российския от нашествия галлов и с ними двадесяти язык» (на самом деле день окончания войны — когда разгромленная французская армия покинула территорию России — 14 (26) декабря 1812 года).
До 1917 года праздник Рождества Христова отмечался в Российской империи как национальный День победы. К 70-летию Победы закончилось почти пятидесятилетнее строительство храма Христа Спасителя (другое название — храм Рождества Христова), который Александр I уже в 1813 году повелел соорудить в ознаменование победы. Столетие победы отмечалось в 1912 году на самом высшем государственном уровне. Николай II поздравил ветеранов и свидетелей войны — их в России нашлось 25 (из них участников боевых действий — 14) в возрасте от 108 до 122 лет.
В советской России храм Христа Спасителя взорвали, Церковь разгромили, а царские памятные даты приговорили к забвению. Но — началась война с гитлеровской Германией, и в первый день этой войны формальный глава правительства СССР Вячеслав Молотов связал её с памятью 1812 года.
В своё время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришёл к своему краху, — сказал он в своём обращении к народу 22 июня 1941 года. — То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу.
А 29 июля 1942 года, накануне 130-летия Бородинской битвы и на следующий день после сталинского указа 227 («Ни шагу назад») в СССР был учреждён орден Кутузова.
Отечественную войну 1941–1945 года никто не называл «второй» — а только Великой. И — вместо Дня победы — 1812 «Гражданского Рождества» — День Победы — 1945 стал (во всяком случае, по мнению многих) «Гражданской Пасхой» — и вовсе не только потому, что Пасха в 1945 году пришлась на 6 мая.
А потому, что не идеология, а, скорее, психофизика Дня Победы связана с образом жертвенности, победы над адом и воскресения — на человеческом, гражданском уровне. Суть архетипа Дня Победы — в соединении радости со слезами на глазах, мужского «Мы победили» с материнским «Лишь бы не было войны». С безусловным, религиозным ощущением: это не просто победа, а победа над злом, над войной, над безумием.
