Глава Республики Удмуртия Александр Бречалов в эксклюзивном интервью News.ru рассказал о том, как регион выходит из кризисной экономической ситуации, почему лучшее руководство к действию — это устав вооружённых сил и зачем он проводит совещания на велосипеде.
— Александр Владимирович, прошло два года с тех пор, как вы возглавили республику. Что в 2017 году требовало самого оперативного вмешательства от вас, как от нового руководителя?
— Изначально ориентиры были одни. Понятно было, что необходимо вникнуть в ситуацию, провести инвентаризацию, но всё равно были ориентиры в первую очередь на экономику. 5 апреля, когда я уже приехал в республику, вся система координат выстроенная разрушилась. Мы поняли, что мы находимся в эпицентре турбулентности, именно по республике. Огромный государственный долг, он равен был фактически доходной части бюджета Удмуртской Республики, доходная часть была 49 млрд, госдолг — 48 млрд 970 млн рублей. То есть 30 млн нам не хватало до банкротства фактически. И огромный дефицит. Пять миллиардов восемьсот миллионов текущий дефицит, не обеспеченный деньгами. То есть обязательства есть, а денег под них нет. И это, конечно, жёсткое приземление, жёсткий антикризисный формат.
Любимое состояние моё — это выйти из зоны комфорта, но тогда это было прямо очень далеко из зоны комфорта. Честно скажу, два месяца первых пролетели как один день, фактически двадцать четыре на семь. Мы считали каждый рубль. Вот буквально. То есть мы мерились — экономия не десяток миллионов рублей, а миллион, пятьсот тысяч, сто тысяч.
Но бюджет дефицитный был принят на 2017 год не мной, а предыдущей командой. В бюджете было заложено ещё три миллиарда восемьсот — хотели ещё госдолг взять, коммерческий кредит. То есть это был коллапс, абсолютно точно. Мы не увеличили госдолг впервые за десять лет, мы не взяли кредит. И вот на 1 января 2019 года мы сократили почти на два миллиарда государственный долг, и в 17-м и в 18-м годах справились с дефицитом бюджета, выполнили все социальные обязательства.
Мало того, сейчас мы перешли в режим такой уже более активный, с точки зрения может быть пока ещё не развития, но наведения порядка. Как мы называем в команде — «Большой ремонт», потому что у нас в этом году будет отремонтирован беспрецедентный объем объектов социальной инфраструктуры. За двадцать лет столько не ремонтировалось. Мы выделяем на это больше трех миллиардов рублей, 840 объектов.
— В конце 2018 года во время доклада президенту вы сказали, что в республике практически пришлось вводить армейскую дисциплину, вплоть до того, что устанавливали камеры на асфальтоукладчики для контроля. Сейчас удалось ли наработать некое инерционное движение, когда всё само работает, без сверхконтроля?
— Нет. Потому что мы до сих пор находимся в кризисной ситуации. Ситуация чуть легче, но госдолг 47 млрд, объём коммерческого долга — 28 млрд. Нам нужно погасить почти миллиард госдолга в этом году и справиться с дефицитом, он тоже большой.
До 2022 года будет режим такой военной спецоперации. Это никак не отразится на людях, но это отразится на команде. Все, кто входят в команду, все, кто пополняет её, должны работать в формате антикризисных манёвров. Поэтому никакой инерции не будет. Ещё надо понимать, что в процессе управления республикой и муниципальными районами и образованиями участвуют сотни и тысячи человек. И у меня нет иллюзии, что за два года они перезагрузились, и для них это такой же вызов, как и для меня, и они ориентируются на те же цели, руководствуясь теми же принципами.
2018 год, с одной стороны, для нас прорывной, мы вошли в тройку лучших в России по реализации проекта «Безопасные и качественные дороги», а, с другой стороны, он показал, что мы к чему-то большему, чем просто «что-то подлатать-залатать» — не готовы. Не готовы реализовывать серьёзные амбициозные проекты, огромные. Поэтому 18-й год был классным в этом смысле, до 1 августа всё было в общем-то благополучно, мы успешно разруливались с дефицитом, потом в августе мы поняли, что не успеваем построить 21 ясли, а мы взяли обязательство перед федерацией. И всё, снова режим военного времени: построения, планёрки, контроль на обед, ужин, завтрак. Ну в общем пока, так это и будет. Чтобы уже не наступать на те же грабли, у нас создан проектный офис, который не только следит за исполнением нацпроектов, но ещё и наши проекты включены в систему проектного офиса. У нас пять тысяч шестьсот контрольных точек.
Мелочей — нет. Все проблемы начинаются с «как-нибудь». Любой объект будет на контроле, причём главы. Лучшее руководство к действию — это устав вооружённых сил, пока двигаемся так.
— Вы сказали «были не готовы к амбициозным проектам», а что может быть более амбициозным, чем нацпроекты, которые сейчас нужно реализовать?
— Уже готовы. И на 19-й год мы взяли обязательства больше, чем нацпроекты. Намного. Ну, во-первых, указ президента России и, соответственно, национальные цели, и как результат, 12 нацпроектов и 60 с лишним федеральных проектов — это да, действительно, не просто амбициозные цели, а сверхамбициозные. Мы к ним готовы. Мы участвуем во всех национальных и федеральных проектах, в которых хотели участвовать, но у нас есть свои проекты ещё.
Наиболее амбициозный проект вообще во всей системе проектной работы — это ремонт и реконструкция объектов социальной инфраструктуры. Мы провели инвентаризацию: в каком состоянии у нас детские сады, школы, фельдшерские и акушерские пункты, дома культуры, ФОКи, амбулатории, поликлиники, больницы — и ужаснулись. Например, в детском саду протекает крыша, в два пальца толщиной щели, которые чем только не запихивают зимой, а зима долгая.
Реестр этих объектов, которые нужно ремонтировать в первую очередь, срочно — 840. На них мы потратим больше трех миллиардов рублей. Чтобы было понятно, ежегодно максимум выделялось на всю республику, на ремонт таких вот объектов — 150 миллионов рублей. То есть мы посчитали, что, если мы сейчас не отремонтируем, у нас каждый год сумма, которую необходимо потратить, будет кратно увеличиваться. Не на рубль, не на миллион — на сотни миллионов рублей. И я пытаюсь доводить до министра строительства Владимира Якушева и коллег, что строить новое — это правильно, это здорово, но у нас разваливаются объекты, которые могли десять—двадцать лет служить. Поэтому мы и к нацпроектам, и к своим проектам готовы. И для команды Удмуртии 19-й и 20-й годы — сверхвызов.
— В 2018 году из Удмуртии уехали в другие регионы почти 4 тысячи человек. Как боретесь с оттоком населения?
— Он не значительный. Здесь два очень важных фактора играют роль: первое — очень крепкое обрабатывающее производство, промышленность, оборонная промышленность, пятьдесят семь тысяч рабочих мест только на наших оборонных предприятиях, 57 тысяч из 300 тысяч работоспособного населения, с очень хорошими зарплатами, то есть зарплаты от 45 до 70 тысяч рублей — это достойная зарплата. Второе — в Удмуртии почти 600 тысяч человек живут на земле. То есть в районах, в деревнях, сёлах, они обрабатывают землю, выращивают, занимаются производством молока и это тоже сдерживающий фактор по оттоку. Отток больше происходит, конечно, молодёжи, которая закончила школу, это стобальники, которые выбирают другие вузы — это большая проблема. Отток пока не критичный, но сам по себе термин «отток» — это уже плохо, это уже проблема. И она, кстати, может оказаться в среднесрочной перспективе таким, ну не стоп-фактором, но препятствием для качественной реализации нацпроектов. Потому что для реализации нацпроектов нужны люди не только для производства.
— Хватает своих специалистов или есть необходимость приглашать из других регионов?
— Уже приглашаем. Эта ситуация абсолютно нормальная. Трудовая миграция — это немножко другое. Если у нас, к примеру, одно из наших крупных предприятий реализует какой-то проект, где нужны сто, пятьсот, тысяча человек, ни один регион с ходу не предоставит резерв. Трудовая миграция под крупные проекты — это нормально. Другое дело, что мы, конечно, должны стремиться к тому, чтобы численность населения росла и за счёт рождаемости, и за счёт возврата тех людей, которые уехали.
— С какими результатами в части реализации нацпроектов регион закрыл первый квартал?
— Мы отслеживаем и контролируем реализацию национальных проектов в еженедельном формате. Ежемесячно подводим итог. Плюс у нас есть ещё свои контрольные точки. Они связаны с наполняемостью бюджета, с появлением новых проектов, новых субъектов предпринимательской деятельности. Скажем так, я удовлетворён тем, что сейчас вижу. У нас всегда есть три прогноза. Первый — стресс-прогноз. Ну, например, у нас есть две крупные и одна средняя нефтяные компании, они достаточно серьезный объем налоговых платежей перечисляют в бюджет и в местные бюджеты, вот они нам дают прогноз, ну, допустим, «заплатим рубль». Мы сознательно на 20% занижаем прогноз — это очень большие деньги. Это больше двух с половиной миллиардов рублей. Почему мы прогнозируем меньше? Потому что не имеем возможности влиять на рынок стоимости нефти, нефтепродуктов и так далее. Мы не имеем возможности влиять на инвестиционную политику этих крупных предприятий — это нормально. Но мы очень зависимы от этих показателей. В 18-м году мы двигались по стресс-прогнозу. Хотя очень хотели двигаться по второму плану — это реальный, а третий — это оптимистичный. Мы хотели по реальному, это 2 млрд плюсом в бюджет. Но шли по стресс-прогнозу, и, по крайней мере, мы все обязательства, взятые на себя, исполнили. Мы берём те обязательства, которые у нас умещаются в стресс-прогноз. Поэтому первый квартал, он в общем-то ожидаемо проходит. Но ещё раз повторяюсь, подводим итоги не поквартально, а еженедельно, ежемесячно.
— По вашим прогнозам, когда жители Удмуртии увидят реальные изменения от реализации нацпроектов?
— Вообще, что такое нацпроект? Мы естественно увлеклись подсчётами, расчётами, прогнозом своих средств, от этого отталкивались и делали свои заявки. А теперь пришло осознание, что команда воспринимала некоторые нацпроекты не с точки зрения того, что это про человека, а с точки зрения, что надо освоить в соответствии с соглашением деньги. Для меня это был просто холодный пот.
В основном команды в регионах видят деньги и задачу их освоить. Так вот, нацпроект — это про новых Калашниковых, про Загитовых, про Вылегжаниных. Это про людей. Нацпроекты не только о том, что минимальную базу качества жизни надо повысить, но и дать возможность, к примеру, детям реализовать свои таланты. Вот про это. И надо видеть, как результат каждого нацпроекта, каждого федерального проекта повлияет на конкретных людей в конкретном населённом пункте.
На вопрос «когда почувствуют» — в 19-м году. И уже чувствуют. В Увинском районе мы к 8 марта открыли двое яслей. Значит 160 мамочек имеют возможность раньше выйти на работу или высвободить время для какого-то там хозяйства и так далее. В этом году мы сдаём 2100 ясельных мест. Я уже сказал, сотни детских садов и школ будут отремонтированы в этом году. Буквально на днях откроем нашу многострадальную, долго-долго ожидаемую поликлинику в Ленинском районе города Ижевска. Она была достроена на деньги президента — он нам помог, дал деньги из резервного фонда. Поэтому в 19-м году люди, да, почувствуют значимые изменения. И я очень надеюсь, то, что мы запланировали на 20-й год, он поменяет вообще восприятие людей, качество жизни в Удмуртии. Для этого есть все основания.
— Региональные власти в последние два года берут курс на открытость и доступность власти. Например, глава Ингушетии обнародовал личный номер телефона, чтобы люди могли жаловаться на коррупцию. Насколько вы и представители вашей команды доступны для граждан?
— Понятно, что есть закон по работе с обращениями граждан. Он предусматривает бумажный носитель, либо в электронном виде, ты его должен зарегистрировать, и у тебя есть 30 дней на ответ. Ещё во время работы в Общественной палате, и ОНФ было принято решение реагировать не только на письменные обращения граждан, но и на соцсети. Поэтому завели аккаунты во всех соцсетях. Давайте эксперимент проведём (открывает планшет). Вот моя страничка во «ВКонтакте», новое сообщение.
— И после того, как пришло это сообщение, какие будут действия?
— Команда утром работает, вечером я обязательно захожу и комментирую, отвечаю, иногда видеосюжетами. Команда принимает обращение и тут же его обрабатывает. Либо главе муниципального района, но не просто отправляют, а требуют обратной рефлексии, абсолютно конкретной. Иногда жизненно важно реагировать мгновенно. Это живая лента. Мы, единственное, баним тех, кто ругается и так далее. Плюс я объезжаю каждый год все районы, провожу открытый без фильтра сход. Вам нужно один раз это увидеть.
— Вас там рвут на части?
— Нет-нет, но это очень честный и эмоциональный сход и это очень важно. Потому что я считаю, что история с разного рода митингами и пикетами, она от невозможности высказаться в нормальном формате. Поэтому открытость — это самая правильная стратегия.
— У вас удивительный опыт, потому что вы из общественника, который указывал на ошибки чиновникам, сами пересели в кресло чиновника. Сильно изменился угол зрения на какие-то вопросы?
— Если вы меня спросите, какой главный итог двух лет, я вам отвечу — это не сокращение госдолга и не рост инвестиций, кстати, 10,74% это хорошо. Главный итог — это ошибки. Честно. Ты приходишь с одним пониманием мироустройства и как ты будешь управлять, а в течение двух лет тебя время, люди корректируют. Нет, здесь не как в бизнесе, не как в Общественной палате, здесь не как по учебнику, здесь — другое. Главный капитал — это человек, и во всём есть человеческий фактор.
Поэтому главный результат этих двух лет — это ошибки, которые, как я надеюсь, мы оперативно принимаем, во-первых, и исправляем. Не надо до упора стоять на своём, лучше отступить на шаг назад, принять ошибку и двигаться дальше. Это сложно, но иногда это очень полезно.
— Недавно ваш самый северный город Глазов стал территорией опережающего развития (ТОСЭР). Бизнес уже заинтересовался?
— Ну, во-первых, надо сказать, что это очень классный сценарий и сюжет. Назовём его «битва за ТОСЭР». Потому что в правительстве были самые разные мнения: давать статус, не давать. Слава богу, мы вошли. И на сочинском форуме Дмитрий Анатольевич об этом объявил. Я абсолютно точно считаю, что эту тему надо продолжать.
Мы конкурируем в глобальном мире и уже не за инвестиции зарубежные, не только, а за наших предпринимателей. Условия, которые им предоставляют в других странах иногда кратно интереснее, чем в России. Хотя у нас хорошие инструменты для поддержки бизнеса. Если мы будем из-за некоторых неудач сворачивать такие инструменты, как ТОСЭР — территория опережающего социально-экономического развития, — то мы вряд ли выиграем конкуренцию.
В Глазове у нас очень амбициозные проекты. Это примерно 11 млрд инвестиций за ближайшие три года и больше двух с половиной тысяч рабочих мест. Это нижняя планка, по которой мы должны двигаться. Уже есть интересанты. Буквально на днях один из ключевых проектов в этом ТОСЭР получил одобрение в Фонде развития промышленности на кредит и, соответственно, начнёт реализацию проекта с хорошими инвестициями. Там четверть от тех параметров, которые мы задали сами себе, уже реализуются. И интерес, безусловно, есть. Мы, в свою очередь, не останавливаемся на просто получении статуса. Мы вкладываемся в инфраструктуру, в дороги, ЖКХ.
— Планируете ли развивать туристическую отрасль в регионе. На что делаете ставки?
— В Удмуртии проходит фестиваль Чайковского. Это очень высокая планка. То есть это не только новые исполнители, это и Денис Мацуев, и Спиваков, и Башмет, и многие другие наши звезды. Мы организовали с концерном Калашникова глобальный бренд «Калашников спорт» и будем очень агрессивно конкурировать за спортивно-событийный туризм. У нас это получается, слава богу. 24 марта прошёл Международный лыжный марафон имени Галины Алексеевны Кулаковой. А 30 марта мы фактически закрыли зимний сезон, проведя уникальный старт «Калашников биатлон фест». Мы собираемся в календарь спортивно-событийного туризма добавлять киберспорт, практическую стрельбу, ну и, соответственно, беговые мероприятия. И безусловно, этнотуризм. Все-таки мы в финно-угорском мире, и уже у нас многие маршруты подключаются.
Конечно, главной нашей изюминкой будет военно-промышленный туризм. Мы его сейчас презентовали. Уже обкатываем через группы. Восторг побывать на легендарном предприятии «Ижсталь». Маршрут сделан таким образом, чтобы, вот вы стоите на мостике, а под вами горящая живая сталь. Это очень-очень круто.
Военные наши предприятия, музеи, стрельба. Поэтому с этим увязан один из ключевых инфраструктурных проектов. Это ремонт и реконструкция аэропортового нашего комплекса. Мы достигли цели — привлечение авиакомпаний современных. «Аэрофлот» начал летать. Я уверен, что мы можем конкурировать с Татарстаном. Они у нас флагманы в ПФО — больше трёх с половиной миллионов туристов, мы пока до этой цифры не дотягиваем. Но я уверен, что к 22 году мы выйдем на это показатели.
— Ну и последний вопрос: с какой целью вы периодически проводите совещания на велосипеде?
— Я просто триатлоном занимаюсь, а там очень длительные тренировки на станке, минимум три за сезон по 5–5,5 часов. Я впервые прошёл дистанцию IRONMAN (Классическая и самая длинная дистанция в триатлоне: 3,8 км плавание, 180 км велогонка, 42,2 км бег — прим. News.ru) в 2013 году, был 147 россиянином с 1982 года, который получил статус Iron. Это (подготовка к соревнованиям — прим. News.ru) очень тяжёлая работа, но ничего.
В подготовке интервью также принимала участие PR-директор News.ru Евгения Валяева.
