Заместитель главы МИД России Сергей Вершинин дал интервью NEWS.ru, в котором оценил текущую ситуацию в сирийском Идлибе, поделился мнением относительно текущего хода политического процесса в САР и высказался о роли в нём курдов.
— Могли бы вы прокомментировать высказывания сирийских оппозиционеров о том, что сочинское соглашение о создании демилитаризованной зоны в Идлибе больше не может быть действительным, поскольку Турция его не выполняет?
— Я, честно говоря, не видел таких сообщений. Действительно, меморандум 2018 года предусматривал создание внутри зоны деэскалации демилитаризованной зоны шириной 15‒30 километров, а также усилия турецкой стороны по дистанцированию умеренной оппозиции от террористов и использование двух дорог, М4 и М5, с тем, чтобы восстанавливать нормальную жизнь людей, которые находятся в этой зоне. Этого, к сожалению, не произошло. Мы, кстати, понимаем и затруднения турецкой стороны. Нам объясняли, что это сложно сделать, особенно с учётом высокой концентрации террористических элементов внутри Идлиба. Там действительно десятки тысяч людей, которых мы с полным основанием относим к террористам. Фактически сейчас правительственные войска, которые в последнее время осуществили ответные действия на вылазки террористов, уже частично и создали эту демилитаризованную зону. В частности, дорога М5, которая связывает Дамаск и Алеппо, сейчас открыта для движения. Это очень серьёзный шаг для восстановления нормальной работы сирийской экономики. Такая работа нужна, чтобы показать людям, что есть сдвиги к лучшему и в урегулировании в том числе, показать, что есть положительные последствия борьбы с террористами. Всё другое из области того, с чем мы не можем согласиться. Иностранные санкции против Сирии продолжают оставаться в силе. Они незаконны, ведь были введены не Советом Безопасности ООН, а отдельными странами, Евросоюзом и имеют явную политическую окраску. Очевидно, что жизнь простых сирийцев хотят максимально усложнить и вызвать недовольство правительством.
Хочу отметить, что мы знаем очень много оппозиционных сирийских групп, со всеми поддерживаем контакты. Естественно, важно, чтобы они были из числа умеренной оппозиции. Критерий такой: если есть оппозиция, которая выбирает путь политического, а не военного решения, то мы не можем её игнорировать и говорим с ней.
— Иран заявлял о готовности предложить свою помощь Турции и Сирии для разрешения конфликта. Как вы видите такую помощь? Что именно мог бы привнести Тегеран?
— Я не стал бы комментировать вопрос посредничества, а сказал бы по-другому. Иран вместе с Турцией и Россией является гарантом в рамках Астанинского формата. Напомню о том, что в соответствии с соглашениями в рамках Астаны в Идлибе и по периметру были установлены наблюдательные посты в определённых местах дислокации, согласованных между гарантами: 12 российских, 12 иранских и 12 турецких постов. Иран тоже является своего рода гарантом идлибской зоны деэскалации при понимании того, что эта зона находится на национальной территории Сирии и может быть лишь временной с учётом необходимости завершения борьбы с террористами и проведения политического процесса.
— Говоря о политическом аспекте сирийского кризиса, на ваш взгляд, можно ли объединить усилия работы сформированного по итогам конгресса Сирийского нацдиалога в Сочи конституционного комитета и малой группы стран по Сирии?
— Речь идёт о двух абсолютно разных форматах. Конституционный комитет с трудом создавался в течение почти двух лет по решению Конгресса сирийского национального диалога в Сочи. Эта идея была принята там, и мы реализовали её в жизни. Мы — это не малая группа, а Астанинский формат — Россия, Турция, Иран. Конституционный комитет был сформирован и начал работу в Женеве. Малая группа не имела отношения к этому процессу. Мы знаем только то, что она периодически собирается и выступает с определёнными рекомендациями. Я не думаю, что вообще речь сможет идти о каком-то совмещении конституционного комитета и малой группы.
— Оппоненты Дамаска высказывают опасения, что конституционный комитет, ответственный за внесение изменений в конституцию САР, подменяет собой переходное правительство, зафиксированное в резолюции СБ ООН 2254. Насколько они оправданны? Можно ли говорить о том, что конституция САР с внесёнными изменениями — это фактически новая конституция?
— Возвращаемся к главному: мы считаем, что сами сирийцы должны определять своё будущее. Сформированный конституционный комитет в нашем понимании представляет очень широкие слои сирийцев. В нём есть те, кто отражает интересы правительства Дамаска, кто представляет гражданское общество, те, кто представляет оппозицию. Причём не всю оппозицию. Он был создан для того, чтобы рассмотреть возможность конституционной реформы. Заранее речи о новой конституции не шло, потому что принцип такой: сирийцы должны сами всё решить, встретиться и договориться. Процесс, на мой взгляд, сложный. Надо набраться терпения, помогать сторонам, чтобы они говорили друг с другом. По существу с формированием и запуском работы конституционного комитета был запущен политический процесс, как это предусматривает резолюция 2254.
— Российская карта от декабря 2019 года предполагала включение курдов в конституционный комитет. Как это соотносится с позицией Турции?
— Я думаю, что мы не можем говорить о российской дорожной карте, скорее о линии или о позиции, которую занимала Россия на протяжении сирийского кризиса. Мы, естественно, учитываем те решения, которые принимаются международным сообществом. В первую очередь это резолюция 2254 и то, что в политическом урегулировании должны принимать участие все сирийцы. Курды в Сирии — это отдельная проблема. Мы уже не раз говорили, я повторю, что мы рассматриваем курдское население Сирии как очень важную часть сирийского народа, сирийской нации. Это значит, что через диалог с Дамаском, с центральным правительством курды должны решать свои проблемы и быть услышанными в том, что касается будущего Сирии, включая конституционное устройство.
