Алексей Кудрин предлагает сократить госсектор российской экономики, а Джордж Сорос критикует китайцев за огосударствление частных компаний. Почему именно сегодня эти голоса зазвучали словно в унисон? Хотя российские и китайские условия сильно отличаются, есть ли нечто общее, что заставляет известных сторонников частного капитала бросаться на его защиту? А может, в поддержке нуждается как раз государственная форма владения и контроля капиталов? Посмотрим на историю концентрации больших средств и определим, почему возобновились дискуссии о том, кто будет ими владеть и распоряжаться.
Большие деньги многое решают. Кроме того, что они порождают ещё больше денег и власти, они нужны на общественно значимые проекты государственного масштаба — от электрификации и создания ВПК до строительства железных дорог, рытья каналов и полётов в космос. История явила несколько способов концентрации капитала для таких нужд. И от того, какой из них выбран или навязан силой, зависит общественное устройство.
Эпоха первоначального накопления капитала известна как времена пиратства и колониализма. До конца XIX века большие деньги были у королей, колониальных компаний и религиозных общин (церквей). Капиталы приумножались работорговлей, браконьерством, разбоем и войной. Но уже сбор податей и налоги были некоторой альтернативой бандитскому капитализму. А владение не только деньгами, но и инфраструктурой, требовало привлекать всё большее число работников. Одновременно зарождалось промышленное производство, которое тоже позволяло сконцентрировать деньги, однако без силовой защиты и людских масс оно тоже не работало, поэтому всем нужны были армии наёмников и войска, в том числе для того, чтобы облагать налогом.
Когда возникли государства с централизованной гарантией прав собственности, появилась возможность относительно мирной концентрации больших капиталов. И первые пять долларовых миллиардеров в Америке от старта до пика росли в течение нескольких десятилетий. У Джона Рокфеллера, самого первого, на сколачивание миллиарда ушло почти 50 лет. Он начал молодым 30-летним дельцом в расколотой гражданской войной стране, а закончил самым богатым патриархом клана в процветающей мировой державе.
В России хорошо известен также Генри Форд, автобиографические книги которого охотно печатали большевики. Но его примеру нельзя было последовать при советской власти. Зачем тогда издавали книги? Очень просто: большевикам нравилась идея концентрации капитала в одних руках. Но если Форд, как и Рокфеллер, строил свои промышленные империи в течение многих десятков лет, попутно позволяя зарабатывать тысячам людей (словно проращивая капилляры большой кровеносной системы), то мобилизационные централизованные режимы собирали уже имеющийся разрозненный капитал, скорее разоряли средний класс, пусть и в целях выровнять уровень жизни масс.
Первая мировая война со всей очевидностью показала важность ископаемых ресурсов и контроль путей их доставки в метрополии. Возросла потребность в развитой инфраструктуре, выходящей за пределы национальных владений. Поэтому после победы Антанты мира не наступило, а началась скрытая подготовка к новой войне, теперь уже за контроль мировых коммуникаций, а не территорий, как многие думают до сих пор. Соединённые Штаты Америки, выйдя на глобальный уровень, стали претендовать на мировое лидерство, и возник вопрос о создании ВПК — военно-промышленного комплекса.
И тут как нельзя лучше пришёлся ко двору Франклин Делано Рузвельт. Его отец был главой общин на Восточном побережье, где богатых особняков местной аристократии было больше, чем во всей Англии, как с завистью заметил однажды биограф Рузвельта британского происхождения. Будущего президента папа брал с собой на разные собрания, где тот с детских лет учился на примере отца, как разруливать проблемы с богатеями.
Когда Рузвельт стал главой государства, методы отца ему пригодились. Разговор с промышленниками и финансистами, которые не очень-то хотели тратить деньги на государственные нужды, был примерно таким:
Сынок, как ты думаешь, что делает начинающий делец, когда разоряется? Когда терпит полный крах и остаётся ни с чем. Правильно, сынок, он бежит в отчий дом, к папе с мамой, где его примут и он сможет залечить свои раны. А чтобы было куда вернуться в случае провала, нужно помогать родительскому дому. Сейчас у тебя всё хорошо, ты купаешься в деньгах и роскоши. Но что будет, когда их вдруг не станет? Я вижу по глазам, что ты меня понял, сынок.
Так в США из дикого капитализма был построен феодализм с человеческим лицом. Рузвельт получил свой ВПК и принялся за освоение мира.
По другую сторону Атлантики концентрацией капитала занялись с не меньшим упорством. В Германии и Италии уже были созданы промышленные монополии в период Первой мировой, оставалось подчинить им государственные аппараты. Что и было сделано. Так возникло корпоративное государство со следующей структурой: на самом верху семьи аристократов-капиталистов со своими концернами, под ними партия власти, а ещё ниже все остальные. И совсем внизу пресловутые мелкие лавочники, которые проиграли в итоге зарождающимся супермаркетам. Протесты этих лавочников полиция Германии разгоняла с особым рвением, но как это ни странно, на них всё и повесили. Каждый советский человек «знал», что Гитлера к власти привели именно мелкие лавочники. Однако в СССР в тот момент творилось самое интересное.
Сначала весь имеющийся капитал из России вывезли. Колчаковское (бывшее царское) золото потерялось. Большевикам нужно было оплачивать иностранную помощь, опять же золотом. В итоге даже купола церквей ободрали, а у голодных крестьян выменяли всё столовое серебро на хлеб по системе Торгсин. Но капитала для строек века было недостаточно: взялись за раскулачивание и коллективизацию.
Удивительнее всего то, что в разорённой стране в тот момент зарождается интереснейшая идея. Всемирно известный экономист Александр Чаянов предлагает концепцию некапиталистических форм хозяйствования. Согласно его теории, существует альтернатива капитализму и государственному социализму — это кооперативная система хозяйствования. До него о кооперации много кто говорил, даже у Ленина была соответствующая статья. Но именно Чаянов обосновал необходимость иного подхода к концентрации капитала.
Прежде всего, кооперативные предприятия и банки — это другая общественная динамика, не направленная на извлечение прибыли, как при капитализме, и не предполагающая централизованного перераспределения средств, как в системах мобилизационного типа. В качестве базы Чаянов предложил крестьянские хозяйства, для которых независимость и самостоятельность важнее умножения богатства. И предположил их последующее перерастание в полноценные предпринимательские сообщества, в которых не обобществляется вся собственность, как при государственном социализме, и нет полной зависимости от отрасли, как при капитализме тех лет. Ростки таких сообществ к тому времени стали появляться. Причём чаяновская кооперация — это прежде всего образ жизни для миллионов людей, отличающийся от «работы на дядю» как в частном, так и в государственном капитализме.
По своему устройству чаяновские некапиталистические кооперативы были похожи на акционерные компании или даже на общинные формы владения капиталами, но всё же отличались. В акционерных обществах более жёсткое управление, а в общинах закрытость. Но ближе всего эти кооперативы к акционерным обществам, потенциал которых всё ещё не раскрыт. Те примеры крупных АО, которые существуют, подчинены логике закрытости или завязаны на государственный централизм. Идеи Чаянова предвосхитили такие компании, как Tesla, но в СССР они были отвергнуты. Государственная власть не хотела терять рычаги управления и возможности для собственного манёвра, к тому же для кооперативов Чаянова нужны определённые условия, без которых они не могут существовать.
Множеству разрозненных собственников необходимо своё политическое представительство на самом верху общественной пирамиды. И в этом вопросе монополистический и государственный капитализм переигрывает частников Чаянова. Тем более что названные формы уже существуют и имеют структурное превосходство в виде сетей и рычагов власти, а кооперативам ещё только предстоит организоваться. Именно в вопросе о структурном превосходстве кроется суть современных споров о владении и контроле капитала.
Можно сказать, что все эти разные принципы борются между собой или лежат в основаниях борьбы, навязывая соответствующие общественные формы. В точке бифуркации и выбора мирового развития дискуссии о них как никогда актуальны. Однако некоторые обстоятельства возникшего спора могут запутывать и вводить в заблуждение.
Сорос и Кудрин утверждают, что огосударствление капитала препятствует развитию и нужно передать больше собственности и контроля частным компаниям. Однако известные финансисты обходят стороной вопрос о том, что для обращения капитала сегодня необходима глобальная инфраструктура, система транспортных и иных коммуникаций, выходящая за пределы национальных границ. Кому под силу защита и обслуживание этой системы?
Для того чтобы частный владелец капитала был защищён, его должна обслуживать гигантская машина специальных служб, армия, информационные и прочие холдинги, особенно в условиях логистических войн, методы которых активно совершенствуются. И как видно из истории, накопление капитала идёт рука об руку с развитием названных средств. Может, всё необходимое обеспечат гигантские транснациональные компании?
Однако сегодня только государственные аппараты сохраняют хотя бы видимость выразителей интересов множества частных лиц. Известная либеральная схема — государство против частника — сегодня не работает. И медвежьей услугой обществу выглядят известные концепции противостояния граждан (в экономике частников) с их же собственной системообразующей структурой — государственной машиной.
Как ни обидно будет сторонникам свободного рыночного капитализма, но они так и не предложили реальную форму общественного контроля концентрированных капиталов. И хотя государственные аппараты имеют тенденцию служить монополистическому капитализму, они являются единственной силой, на которую может рассчитывать множество разрозненных собственников в столкновениях с могущественными ТНК. Поэтому борьба с госсектором сегодня — это не защита интересов частных лиц, а скорее устранение конкурентов финансового глобализма.
Парадокс в том, что финансовый наднациональный капитализм почти два века развивал и усиливал своё влияние на государственные аппараты, ставил правительства себе на службу. И чтобы это влияние воспроизводилось, видимость государства была необходима и поддерживалась специальными средствами. И вот сейчас мы находимся в такой точке, когда почти полностью опрокинутые в виртуальность государства вдруг пытаются стать реальной силой — материализоваться.
По всему миру — от Вашингтона до Пекина, Парижа, Сиднея и Москвы — мы наблюдаем удивительные события. Возможно, национальные правительства — это не прошлое мира, а его будущее. Как в современном театре, где зрителя приглашают на сцену, а актёры спускаются в зал, новые пьесы разыгрываются так, что грань между спектаклем и реальностью стирается, а действующие лица меняются местами. И там, где одним видится игнорирование интересов частных лиц, другие находят единственную надежду, что эти интересы наконец обретут своих защитников.
