Решение ОПЕК+ о постепенном наращивании добычи вполне оправданно, однако сохраняются предпосылки для некоторых поворотов в этой сфере. Намерениям ряда стран Персидского залива, включая Кувейт, снизить добычу помог природный катаклизм. Ураган «Ида», обрушившийся в конце августа на восточное побережье США, привёл к резкой остановке скважин и рекордному росту цен на чёрное золото. Баррель марки Brent достиг отметки в $73,67. О перспективах нефтяного рынка, значении сырьевой сделки для России, а также сроках глобального перехода к «зелёной» энергии NEWS.ru поговорил с заместителем генерального директора Института национальной энергетики Александром Фроловым.
— Страны ОПЕК+ 1 сентября провели очередную встречу. Некоторые из стран-участниц, в частности Кувейт, ещё до саммита говорили о возможном пересмотре условий сделки в сторону сокращения добычи природного ресурса. Насколько это реально в долгосрочной перспективе в условиях продолжающегося энергетического кризиса?
— Во внесении изменений в действующую сделку нет особого смысла. Сохранение действующих условий по нефтедобыче вплоть до сентября 2022 года является наиболее оптимальным решением, соблюдающим интересы всех стран — участниц ОПЕК+.
У стран, конечно, есть ряд несовпадающих интересов, однако для соблюдения рыночного баланса в долгосрочной перспективе они отбросят разногласия в сторону. К тому же у лидеров мировой нефтедобычи — России и Саудовской Аравии — в запасе есть целый ряд доводов, которые позволят объяснить всем желающим негативные последствия выхода некоторых стран из сделки. Не стоит сбрасывать со счетов и интригующую дату прошедшего саммита.
— Почему?
— Дело в том, что встреча ОПЕК+ проходила в очень интересный момент времени. Фактически каждый год в конце августа — начале сентября наблюдается важное для мировой нефтегазовой отрасли событие — на территорию США надвигаются ураганы. В этом плане 2021-й не стал исключением.
Кроме смертей и разрушений стихия приводит к резкому снижению добычи углеводородного сырья, включая и нефть (из-за урагана «Ида» в Мексиканском заливе в американской зоне будет приостановлено более 90% нефтедобычи и около 85% добычи газа, совокупный же урон для отрасли больше, чем от «Катрины» в 2005 году). Значительную часть комплексов по нефтедобыче приходится приостанавливать на несколько недель, а также эвакуировать экипажи буровых платформ — происходит плановое снижение производства. Мировая нефтедобыча за считанные дни теряет порядка 1,5-2 млн баррелей в сутки. Это достаточно значимая величина для мирового рынка в целом и для сделки ОПЕК+ в частности.
— Учитывая сложившуюся ситуацию на нефтяном рынке, какие главные цели сейчас стоят перед ОПЕК+?
— Основной задачей организации является не просто сокращение добычи природного ресурса на определённый период времени, а создание условий для распродажи прошлогодних избыточных запасов. Так, во II квартале 2020-го в мире в хранилищах были накоплены колоссальные нефтяные залежи. В частности, за первое полугодие их совокупный объём составил 1,5 млрд баррелей, чья величина очень сильно давила на сырьевой рынок. На данный же момент нераспроданной осталась четвёртая часть избыточных запасов.
В свою очередь ежегодная непреднамеренная помощь США приводит к ускорению темпов распродажи накопленных нефтяных запасов и более быстрому восстановлению уровня добычи, открывая дополнительное рыночное окно. В этом плане совершать какие-либо резкие движения именно в этот период времени было бы как минимум неразумно. В противном случае это может привести к опасному перегреву рынка.
— Критика предыдущих договорённостей между Саудовской Аравией и ОАЭ со стороны действующего президента США Джозефа Байдена может как-то повлиять на объёмы нефтедобычи в будущем?
— Нет. Подобные заявления лишний раз доказывают некомпетентность представителей Белого дома в вопросах энергетики и сырьевого рынка. Причём это касается не только Байдена — в 2020-м году приблизительно в том же ключе говорил и экс-президент США Дональд Трамп. То есть кто бы ни сидел в Белом доме, требования к ОПЕК+ у них будут всё равно одни и те же — увеличение объёмов нефтедобычи. Как только чёрное золото начинает дорожать, резко поднимается стоимость моторного топлива на американском внутреннем рынке, а это, в свою очередь, считается непозволительной роскошью.
Ввиду же отсутствия рычагов давления на производителей из-за принятой в США модели рынка руководители страны начинают в спешном порядке искать «козлов отпущения», коими зачастую оказываются страны — участницы ОПЕК+. Однако эти требования в основном не приводят к каким-либо существенным изменениям ни по уровню добычи, ни по изменению стоимости сырья. В этом плане России и другим участникам рынка не стоит особенно беспокоиться из-за голословных обвинений США.
— Какой ценовой сценарий наиболее выгоден для России?
— РФ будет всячески стремиться к сохранению текущих цен на чёрное сырьё. В этом плане для России складывается двоякая ситуация. С одной стороны, нашей стране очень выгодна действующая высокая стоимость сырья. В рублёвом эквиваленте $70–72 составляет более 5 тысяч. Более того, текущие цены на нефть позволяют российским властям эффективно наполнять федеральный бюджет, активно откладывать часть средств в Фонд национального благосостояния.
Однако если посмотреть с другого ракурса, российский бюджет формируется из расчёта в 4–4,5 тысячи рублей за баррель. То есть для оптимальной вёрстки и функционирования финансово-экономических институтов РФ наиболее выгоден валютный курс в 60 рублей за доллар, а стоимость нефти чтобы варьировалась в диапазоне $50–60 за баррель. Однако для России в большей степени важна не долларовая сырьевая цена, а рублёвая. В то же время Центробанк не стремится как-то повлиять на сложившуюся ситуацию, что, в свою очередь, сильно бьёт по внутреннему рынку нефтепродуктов.
— Каким образом?
— С 2019 года российские власти выстраивают систему, при которой внутренний биржевой рынок нефтепродуктов становится всё более зависим от котировок на внешних площадках. Это происходит за счёт особенностей налоговой системы. То есть наблюдается прямая взаимосвязь — чем выше иностранные котировки, тем больше цены на российских площадках.
Свою негативную роль в этом сыграл и Большой налоговый манёвр (БНМ), подразумевавший изменение действующей системы обложения с целью перераспределения давления для достижения ряда стратегических государственных задач. Нововведения, в частности, затронули и нефтегазовую отрасль. Предполагалось, что к началу 2017-го манёвр будет завершён, однако на деле реализация процесса затянулась во времени ввиду кризиса 2014–2016 годов на рынке углеводородного сырья.
На первых этапах БНМ предполагал создание стимулов российских компаний по модернизации нефтеперерабатывающих заводов. Для тех предприятий, которые производили экологичную продукцию, соответствующую стандартам Евро-5, предлагался более щадящий налоговый тариф (5 тысяч рублей с тонны вместо 12 тысяч для производителей топлива стандарта Евро-3). За счёт этой меры в стране была проведена глубокая модернизация НПЗ. Следующий же шаг налоговой программы подразумевал постепенное выравнивание тарифов, что позволило бы властям повысить акцизы и собрать больше денег в бюджет. Так, в 2014 году компании платили 4,2 рубля за литр бензина, в настоящее же время тратят порядка 10 рублей.
В 2018 году российский финансово-экономический блок задумался о возможности собирать больше средств с отечественных топливных производителей. То есть в качестве решения проблемы предложили переформатировать налоговую систему так, чтобы минимизировать наполняемость федерального бюджета от волатильности на внешних рынках углеводородного сырья. В итоге было принято изумительное решение.
— Какое?
— В середине 2018 года власти утвердили переложить груз налоговой ответственности с добычи и экспорта нефтепродуктов исключительно на добычу природных ископаемых, в частности и нефти. В итоге с 2019-го начала уменьшаться вывозная пошлина, полное обнуление которой произойдёт в 2024-м. В то же время ставка на добычу полезных ископаемых начала повышаться, тенденция сохранится вплоть до 2022-го. То есть в настоящее время она вышла практически на свой максимальный уровень. Однако ставка лишь частично влияет на размер налога, в этом плане более важным представляется другой фактор.
— Поясните, пожалуйста.
— Весь размер денежных сборов высчитывается за весь налоговый период — с 15-го по 15-е число каждого месяца. Сумма налога, в свою очередь, складывается из нескольких факторов — средней цены на нефть в долларовом эквиваленте и медианного курса рубля. Именно национальная валюта в большей степени влияет на размер итоговой ставки — при поднятии рубля увеличивается и размер налога.
В итоге в России периодически происходили удивительные налоговые колебания — от 3,6 тысячи рублей до 6,5 тысячи рублей. То есть фактически каждый седьмой баррель нефти уходил государству. Негативный эффект удавалось выправить за счёт солидного госучастия в крупнейших российских нефтегазовых компаниях. Однако действующая налоговая система приводила к тому, что внутренний сырьевой рынок стал сильно зависеть от внешних площадок.
— Чем это объяснялось?
— При резком сокращении экспортной пошлины сводилось на нет налоговое давление, которое позволяло отечественным компаниям отсекать внутренние котировки от зарубежных. То есть своей финансовой политикой власти адресовали предприятиям чёткий сигнал: «Вывозите всё, что только можно». В то же время регулирующие органы задумались над созданием необходимых «костылей» для снижения негативного налогового влияния на внутренний углеводородный рынок, введя так называемый отрицательный, или возвратный акциз, а также демпирующую надбавку, которая должна была помочь предприятиям избежать внешнего давления на рынок.
Однако эта самая надбавка была настолько здорово придумана, что до мая текущего года практически не зависела от реальной рыночной конъюнктуры. В итоге в феврале 2021 года Минфин отказался от пересмотра стоимости демпирующей надбавки, а в марте вдруг изменил своё решение, предложив сократить надбавку ещё на 4 тысячи рублей. То есть в России создали абсолютно непродуманную налоговую модель, при которой можно регулировать основные показатели в ту или иную сторону. В результате внешние обстоятельства (зарубежные котировки) стали ещё сильнее давить на внутренний сырьевой рынок РФ.
— Ранее вы упомянули, что сохранение текущих сырьевых цен выгодно прежде всего России и Саудовской Аравии. А кто из ведущих экспортёров мира играет в этом случае на понижение нефтедобычи и потенциальное увеличение цены на топливо?
— Информационные вбросы по поводу возможного сокращения объёмов нефтедобычи начались после того, как страны ОПЕК+ обеспокоились снижением сырьевых цен. В частности, за время со дня подписания сделки нефтяная стоимость стабильно росла. При этом увеличение сырьевых цен происходило по схеме «два шага вперёд, один назад». В результате рынок в определённый момент дошёл до отметки $80 за баррель.
Однако после последнего соглашения между Саудовской Аравией и Эмиратами об увеличении уровня добычи со стороны ОАЭ цены пошли вниз, в настоящее время варьируясь в диапазоне $70–72. В результате ряд стран, которые в большей степени, чем Россия зависят от долларовой сырьевой стоимости, испугались подобного эффекта и стали в спешном порядке искать выходы из сложившейся ситуации. Однако государства Персидского залива слишком поторопились с изменением своей стратегии.
— Почему?
— Ожидать перманентного повышения нефтяных цен на протяжении всего периода, начиная с подписания сделки, было бы слишком наивно. Дело в том, что на ситуацию влияет целый ряд объективных и субъективных факторов, включая баланс добычи, спроса и запасов. На данный момент он находится в равновесии исключительно благодаря сделке ОПЕК+ в её нынешнем виде. Если же сейчас отпустить вожжи в ту или иную сторону, это может вызвать серьёзный перегрев на сырьевом рынке, а такой сценарий никому из ведущих игроков не выгоден.
Главным же объективным фактором являются затраты на производство барреля. В этом плане следует исходить не из средних показателей стоимости добычи, а из максимально необходимых рынку. На данный момент миру нужно около 96 млн баррелей в сутки. В свою очередь качество и дороговизна добычи нефти отличаются на каждом из месторождений. Невозможность же спроса выйти на докризисные уровни увеличивает зависимость игроков от труднодоступной (дорогой) нефти, требующей высоких капитальных затрат (инвестиций).
Этот же фактор, в свою очередь, напрямую будет влиять на объёмы нефти, которые производители добудут через 5-6 лет. Все эти причины в совокупности приводят к оптимальному уровню цен, за пределы которого можно выйти только при динамичном росте мировой нефтяной отрасли. Стоимость же выше требуемого коридора в $70–75 окажет негативное влияние на рынок. Именно этот ценовой диапазон позволяет обеспечить необходимую добычу и компенсировать объёмы выпадающих топливных запасов.
— А что касается самой Саудовской Аравии как основного нефтяного игрока в Персидском заливе, какую роль она играет в текущей нефтяной повестке?
— Серьёзную. На протяжении последнего года Саудовская Аравия неоднократно предпринимала дополнительные усилия по сокращению объёмов нефтедобычи на 1 млн баррелей в мае — июне 2020-го и начале 2021-го. При этом в свою деятельность она также вовлекала «близких друзей» из Персидского залива, включая Арабские Эмираты и Кувейт. В текущих же условиях эти страны чисто теоретически могли бы предложить саудовцам вновь повторить свой производственный «подвиг» в счёт затраченных ранее усилий по сокращению добычи с целью очередного взлёта цен.
В свою очередь в Саудовской Аравии неоднократно заявляли, что сокращение добычи не скажется серьёзным образом на финансовом состоянии страны. По этой причине более «бедные» страны региона через заявление кувейтского министра могли послать саудовцам скрытый сигнал для пополнения местных бюджетов, остро нуждающихся в нефтяных долларах. При этом снижение цен, по задумке стран Персидского залива, может произойти и без внесения изменений в действующую сделку ОПЕК+.
— Как поведут себе нефтяные цены в обозримой перспективе?
— Я бы не стал исключать дальнейшего повышения стоимости барреля до $80. Это может произойти в результате снижения уровня добычи в США из-за сезонных погодных катаклизмов, что, в свою очередь, вызовет резкое повышение спроса со стороны Штатов. Либо же тенденция будет обусловлена более динамичным опустошением запасов во внутренних американских хранилищах. При этом и тот, и другой сценарий благополучно повлияет на краткосрочный рост цен. То есть возможные предпосылки для снижения мировых объёмов нефтедобычи, по большому счёту, исчезают.
— Какие видите долгосрочные перспективы спроса на нефтепродукты?
— Динамика восстановления спроса оказалась ниже запланированных показателей. Соответствующий прогноз, в частности, недавно дали в Международном энергетическом агентстве (МЭА). Причём они несколько раз пересматривали ориентировочные показатели в сторону снижения, то есть темпы роста оказались не такими высокими, как это предполагалось ранее.
Это объясняется, в частности, не слишком высокими темпами вакцинации, появлением новых штаммов, действием азиатских локдаунов и закрытыми границами. Однако пересмотры показателей со стороны МЭА остаются довольно скромными, поэтому говорить о каком-либо кризисе на нефтяном рынке сейчас преждевременно. В этом плане мне представляется весьма показательным фактор Китая.
— В чём его суть?
— Влияние Китая на мировой рынок тяжело переоценить, а на нефтяной сектор — тем более. Экономика страны лишний раз доказала, что в сравнительно сжатые сроки может справиться с тяжёлыми эпидемиологическими вызовами. До сих пор Китай держит ситуацию под лучшим контролем, чем любая другая страна из числа крупных потребителей нефти.
Помимо этого, ещё в середине прошлого года Китай вышел на докризисные показатели по объёмам сырьевого потребления, а во втором полугодии продемонстрировал ещё более высокие цифры. Однако самой главной проблемой, с которой сталкивается, в частности и Китай, — фактор закрытых границ.
— Почему?
— Самой пострадавшей отраслью среди нефтепродуктов стал авиакеросин. В период локдауна в этом секторе зафиксировали падение в 30–40%, в годовом же выражении спад составил около 20%. Это очень существенная просадка. Внутренний же туризм не смог полностью компенсировать упавший спрос.
Конечно, в краткосрочной перспективе производители станут больше производить дизеля и бензина. Однако с частичной потерей одного из ключевых нефтепродуктов рынку потребуется меньшее количество баррелей, что, в свою очередь, скажется на объёмах совокупного спроса.
В этом плане ключевым отрезком станет промежуток между маем и сентябрём следующего года — именно на этот период времени запланировано достижение докризисных показателей. До этого же на рынке могут происходить различного рода колебания, однако они всё равно останутся не столь существенными и принципиальными.
— А как же недавняя ситуация с рекордным ростом цен на бензин?
— Спрос на бензин на протяжении всего коронавирусного периода показывал довольно неплохие цифры. Так, даже во время локдаунов он сокращался всего на 12%, в остальное же время проседал всего на 5%. Рекордный же рост стоимости на внутренних биржевых площадках продолжался относительно недолго и был вызван снижением долларовых цен на нефть и коррекцией курса рубля.
При этом с окончанием летнего периода сократился дополнительный спрос на автомобильное топливо (АИ-92 и АИ-95), вызванный перераспределением туристического потока внутри страны. Поэтому предпосылок для новых ценовых рекордов в ближайшее время точно не предвидится. Окончательная же стабилизация рынка автомобильного топлива может наступить уже в сентябре.
— Как в долгосрочной перспективе поведёт себя рынок нефтепродуктов с учётом глобального тренда по переходу национальных экономик в сторону возобновляемых источников энергии?
— Я скептически отношусь к стремительному переходу мировой экономики на «зелёные» рельсы. На данный момент развитие возобновляемой энергетики привело к настолько значительной её доле в установленных мощностях Европейского региона, что при имеющейся модели энергорынка Европа начинает сталкиваться с неизбежными проблемами, справиться с которыми могут либо кардинальные реформы законодательства местных стран, либо существенный рост доли невозобновляемой генерации.
Кроме того, эксперты до сих пор не знают статуса атомного энергетического комплекса — то есть будет ли эта отрасль признана безуглеродной или нет. Дело в том, что обсуждая подобные темы, мы неизбежно вынуждены лавировать между тем, что фактически является возобновляемой генерацией, и тем, что юридически подразумевается под этим понятием в ЕС. В этом плане яркой иллюстрацией этого может служить недавнее заявление российских властей об однопроцентной доле возобновляемой энергетики в общей генерации страны.
— Поясните, пожалуйста.
— Подобные высказывания являются откровенной чушью, ведь имеют какой-либо смысл только с юридической точки зрения. Если же оценивать показатели со стороны физики, то доля ВИЭ в генерации страны составляет 21,5%, из которых около 20% занимает гидроэнергетика, которая по всем параметрам подходит под описание возобновляемой генерации, ведь в основе её действия лежит вода. Однако с юридической точки зрения она не является ВИЭ. Вот в чём заключается основной парадокс сложившейся ситуации.
Если же брать низкоуглеродную энергетику, то цифры по стране будут ещё более высокими, достигая отметки 35% с учётом безуглеродного характера атомной энергетики. Поэтому все эти разговоры о климатических изменениях и заботе о будущем планеты являются не более чем демагогией. Складывается ощущение, что за всеми этими трендами скрывается банальное желание перераспределить финансовые потоки, то есть на европейском рынке, грубо говоря, происходит передел бабла.
Более того, даже этот механизм сейчас работает неэффективно, ведь точки роста отдельных энергетических секторов, заявленные в 2009 году, очевидным образом не сработали. Ситуация же с использованием водородного топлива, мягко говоря, также недотягивает до требуемых темпов. Так что хоронить традиционную энергетику пока слишком рано.
— Какой выход из сложившейся ситуации предложили бы вы?
— В настоящее время сложилась парадоксальная ситуация — в мире 1 млрд человек живёт без электричества, 2 млрд — без доступа к чистой питьевой воде, зато в Европе вдруг озаботились развитием водородной энергетики и установкой солнечных батарей, а вскоре ещё всё население пересядет на электромобили.
Только вот почему-то никто не хочет брать в расчёт, что из всех европейских электрокаров 60% являются гибридами, то есть совмещают в себе электрическую силовую установку и двигатели внутреннего сгорания (ДВС). Иными словами, все эти голословные планы в начале 10-х годов о глобальном переходе на ВИЭ привели к резкому снижению стоимости традиционного сырья, в том числе и нефти.
В итоге на рынке полупроводников (в том числе лития) возникла нехватка электронных компонентов, для производства которых нужны те же материалы, что и для «зелёной» энергетики. К тому же себестоимость МВт/час возобновляемой генерации перестала снижаться и стала, наоборот, резко повышаться. Поэтому сейчас крупный и малый европейский капитал не спешит вкладывать средства в ВИЭ.
С учётом этого я бы предложил лидерам ведущих стран перейти любой ценой к более прагматичной модели — подготовке мировой экономики к неизбежности погодных колебаний. Именно в рамках этого подхода необходимо снижать антропогенное воздействие на климат, а также выбирать более рациональные пути решения существующих и перспективных проблем.
