В семидесятые–восьмидесятые годы популярность Высоцкого была культом. Когда Театр на Таганке приехал на гастроли в дальний северный город, гуляющих по нему артистов встретили его песни. Магнитофоны стояли на каждом подоконнике, а Высоцкий, по словам главного режиссёра театра Юрия Любимова, шёл по улице «как Спартак среди своих гладиаторов». Пластинки с песнями Высоцкого не издавали, но их любили и слушали и рабочие, и члены ЦК: он был народным певцом, народным поэтом, ему удалось поймать то, чем народ жил. Высоцкий пел о войне и о блатных, о коммуналках и о работягах — но главное было в том, что в его творчестве нашло своё воплощение народное представление о долге, чести и правильном мужском поведении.
Родившийся на фронте, во время уличных разборок, в лагерях, у заводских станков, этот кодекс чести оказался чрезвычайно живуч. Он разрушился только в наше время, да и то не полностью — кажется, к нему с большим уважением относится выросший под песни Высоцкого Владимир Путин.
На удар надо отвечать ударом, боль надо терпеть, женщину — прощать, не ныть и не прогибаться. Высоцкий и сам жил по этим понятиям, его песни не расходились с делом. А ещё он был ошеломляюще, неслыханно для позднего СССР свободен, это завораживало его поклонников, пугало начальство и способствовало гибели певца.
Это была по-настоящему русская свобода, граничившая с саморазрушением буйная воля. Он горел с обоих концов, разрушал себя, чем только мог, — и рано ушёл, оставшись в истории. Трудно представить его в перестроечные времена или — упаси бог — восьмидесятилетним и маститым в январе 2018-го. Высоцкий — член президентского Совета по культуре, кавалер всех степеней ордена «За заслуги перед Отечеством» — это стало бы отрицанием его злого, взрывного, навсегда оставшегося молодым творчества.
О Высоцком рассказывает Николай Дупак, легендарный директор «Таганки», взявший его в театр.
Высоцкого мне отрекомендовала наша замечательная актриса Тая Додина. Она была его однокурсницей в Школе-студии МХАТ, потом он пошёл работать в театр Пушкина, к Равенских, и там у него не пошло. Тая пришла ко мне, сказала: «Николай Лукьянович, посмотрите Володю: он хороший артист и замечательный, душевный человек».
Я поговорил с ним, он мне понравился. Юрий Петрович Любимов позвал его к себе на показ — и тот не задался. На нём Володя был не очень хорош, и его бы к нам не взяли — но он принёс с собой гитару. Показ закончился, Высоцкий не убедил Любимова и пошёл было к выходу, но тут Юрий Петрович сказал: «У вас гитара, вы поёте? Так спойте нам!» И он спел — не очень хорошо, но уникально.
Потом мы с Юрием Петровичем заспорили. Ему казалось, что Театр на Таганке обойдётся без Высоцкого, а я отвечал:
— Чем мы рискуем? Давайте заключим с ним договор на месяц!
— Ну ладно, это ваше дело. Кадрами вы занимаетесь...
Так Высоцкий стал артистом Театра на Таганке.
Я не могу сказать, что у него всё сразу стало хорошо. Но в «Герое нашего времени» он отлично сыграл драгунского капитана, у меня до сих пор стоит в ушах его голос. Юрий Петрович дал ему главные роли в «Жизни Галилея» и в «Послушайте» — а впереди был «Гамлет», огромный театральный успех Володи.
Юрий Петрович, вообще-то говоря, изначально за «Гамлета» браться не собирался. Он хотел поставить другую пьесу Шекспира, какого-то из «Генрихов», и речь там должна была идти о взаимоотношениях власти и народа — о том, что очень не любило начальство. Когда мы с Юрием Петровичем были в московском управлении культуры, он рассказал о своих планах, и те не слишком понравились. Как альтернатива появился «Гамлет», тут уж Юрий Петрович был не слишком доволен. Мы с ним вышли из управления на улицу, всё это обсуждая, и тут нам встретился наш замечательный писатель Константин Михайлович Симонов. Остановились, разговорились, Юрий Петрович посетовал:
— Собираемся ставить «Гамлета», а Гамлета в театре нет!
А Константин Михайлович сказал, что это не так и роль надо отдать Высоцкому.
Так Володя получил свою лучшую роль. Он становился звездой нашего театра, его внетеатральная слава гремела. Высоцкий начинал учиться в Инженерно-строительном институте и помогал мне строить новое здание Театра на Таганке — оно ведь почти на общественных началах построено, стройматериалы мы доставали где только можно, на стройке работали солдаты из дивизии Дзержинского. Мы ходили «по кабинетам» вместе с Володей, когда он находился рядом, мне было легче обо всём договариваться. Но и я его прикрывал.
У Володи была слабость: ему случалось запивать. Вот-вот начнётся спектакль, у нас полный зал, в нём сидят большие люди, и тут ко мне прибегают:
— Николай Лукьянович, спектакль не может состояться. Володя никакой.
Иду к нему в гримёрку, он и в самом деле никакой. Валится мне в ноги:
— Николай Лукьянович, простите...
Я как могу его отрезвляю — под зад ему, по ушам.
— Можешь выйти на сцену?
— Могу...
Набросил на него плащ, мы вышли на сцену вдвоём, я низко поклонился зрителям.
— У нас беда, артист Высоцкий потерял голос, спектакля не будет. Тем, кто этого захочет, мы вернём деньги. Но впереди наш выходной, и мы сыграем наш спектакль для тех, кто согласится подождать!
Я немедленно повёз Володю в клинику, там сделали всё, что нужно, и к выходному он был в порядке. Мы сыграли спектакль, билеты никто не сдал.
Таких случаев было множество, из-за них у него случались проблемы в театре. Театр два раза просил уволить Володю: были общие собрания, выступавшие говорили, что больше так продолжаться не может, принимались коллективные решения. После этого я отправлял его лечиться. В клинике он всех очаровывал. Как-то поздним вечером я ехал мимо неё и увидел, что в кабинете главного врача горит свет. Его зажёг Володя: он так полюбился главврачу, что тот отдал ему ключ.
Мы построили для него жилищный кооператив, я помогал ему, как мог, но Володе всё равно приходилось нелегко — всё время были нужны деньги. Марина Влади любила ходить по комиссионкам, в то время там продавались прекрасные вещи. Ей приглянулся кулон, он стоил 10 тысяч рублей — огромные деньги! Володя попросил его отложить, но 10 тысяч у него не было. Тогда он позвонил своему другу, советскому миллионеру-золотопромышленнику, артельщику Вадиму Туманову. Тот сказал, что деньги не вопрос, но надо приехать к нему на прииски, спеть для рабочих. Высоцкий так и поступил — и выкупил кулон.
Во время трагедии, когда он умер, я работал на московской Олимпиаде 1980 года, занимался всеми славянскими народами и был очень занят — поэтому я выпустил его из-под своего контроля.
Потом мы сделали всё, что можно. Через горком выбили место на Ваганьковском кладбище. Говорят, что это сделал Кобзон, пришедший к директору кладбища с пачкой долларов... Этому верить не надо.
Когда в Театре на Таганке создавали музей, ко мне пришла мама Высоцкого, Нина Максимовна, и попросила сделать для Володи отдельный небольшой музей. Главным режиссёром «Таганки» тогда был Николай Губенко, они с Высоцким друг друга не любили, ну я и подумал — лучше пусть его музей будет отдельным.
Через несколько лет он открылся, вчера в него приехал президент.
Юрий Любимов:
Он жил очень широко, не жалея себя, и, наверное, не мог прожить долго. А тут ещё подвернулась нехорошая компания, которая стала на нём большие деньги зарабатывать.
Валерий Золотухин:
Вчера Высоцкому исполнилось 30 лет. Удивительный мужик, влюблён в него, как баба. С полным комплексом самых противоречивых качеств. На каждом перекрёстке говорю о нём, рассказываю, объясняю некоторым, почему и как они ошибаются в суждениях о нём.
26.01.1968
Запил Высоцкий — это трагедия. Надо видеть, во что превратился этот подтянутый и почти всегда бодрый артист. Не идёт в больницу, очевидно, напуган: первый раз он лежал в буйном отделении и насмотрелся. А пока он сам не захочет, его не положат.
07.02.1968
Вениамин Смехов:
Его неуёмная работоспособность порой просто удивляла! Достаточно вспомнить один день из его жизни: час на сон — сложнейшая репетиция в театре — концерт, где он несколько часов «уничтожал» себя — три с половиной часа на сцене Театра на Таганке (сложнейшая роль мирового репертуара — брехтовский Галилей), а потом — творческая ночь: до пяти утра Володя сочинял песню «На краю края земли»...