Многосерийный фильм французского продюсера, сценариста и композитора Жан-Люка Азуле «Элен и Ребята» впервые был показан в России ровно 25 лет назад — 3 октября 1994 года. Экранизация уютной и беззаботной жизни парижских студентов стала в нашей стране настолько популярной, что её потом неоднократно повторяли на разных телеканалах и в разной озвучке. Продолжения саги под разными названиями — «Грёзы любви», «Каникулы любви» и «Тайны любви» — снимались вплоть до 2011 года. При этом картину много критиковали за неправдоподобное отражение западного «коллективного прототипа». News.ru решил вспомнить, что было не так с культовым ситкомом, а также разгадать секрет его значимости для молодёжи 1990-х.
Симпатию постсоветского телезрителя к разного рода «мыльным операм» трудно переоценить. Ещё в годы перестройки, наравне с шоу Анатолия Кашпировского и Алана Чумака, а также программами про НЛО и прочим экстраординарным, огромной популярностью стали пользоваться сериал Жилберту Брага «Рабыня Изаура» по одноимённому роману бразильского литератора Бернарду Гимарайнша и мексиканский телефильм «Богатые тоже плачут» по книге Инес Родены. Разошедшиеся на мемы экранизации сильно контрастировали с зубодробительным социал-реализмом программы «600 секунд» Александра Невзорова и непривычными после застоя откровениями передачи «Взгляд», но хорошо отражали действительность того периода, которую характеризовали подзабытым сегодня словом «плюрализм».
Латиноамериканские сериалы стали таким же, как телевизионные камлания экстрасенсов, средством введения в коллективный транс, отвлекающий среднестатистического россиянина от дикой реальности слома эпох и последующей шоковой терапии.
Хоть красной линией двух первых показанных в СССР «мыльных опер» была тема несправедливости и даже рабства, всё это воспринималось массовым зрителем как сам собой разумеющийся фон — дескать, везде так, и у нас теперь тоже. Интерес социума пробудила лирически-анестетическая составляющая сериалов, любовь, которая якобы может победить вызванные социальными перегородками страдания, месть и прочие катаклизмы. Повсеместно — на рабочих местах, остановках общественного транспорта и кухнях — люди обсуждали, с кем же останется Марианна — с Луисом Альберто или архитектором Мендисабалем. Новых страстей в народной кинокритике добавила в начале 1992 года американская «Санта-Барбара», расколовшая «диванную партию» на две враждующих фракции. Но по большому счёту вся эта гигантская социальная конструкция состояла из людей старшего возраста, молодёжи это было по боку.
Ситуацию исправил 280-серийный ситком «Элен и ребята», стартовавший на Первом канале четверть века назад. Сериал с закадровым смехом стал в нашей стране пионером, по матрице которого впоследствии были созданы многочисленные «лёгкие» телевизионные проекты — от «Тронутых» и «Универа» до «Филфака» и «Интернов». Это было ответвление-продолжение сериала про школьников «Первые поцелуи», который в России показали только в 1998 году.
Герои ленты тусовались в кафешке и спортзале, играли музыку, мечтая стать суперзвёздами, были погружены в личные отношения и прочую «любовь-морковь». Изначально казалось, что персонажи находятся в сферическом вакууме благополучия и беззаботности, каковых не бывает даже у выходцев из благополучных буржуазных семей, не знающих, что такое иммигрантские предместья.
Французские критики обратили внимание даже на некоторый подспудный расизм — среди героев сериала нет ни одного араба или африканца. Также пресса обращала внимание на то, что герои даже не пьют и не курят! Что касается вредных привычек, то с колокольни нашей действительности с запретами на показ табака в СМИ это не кажется таким уж удивительным. Но не для Франции. Как рассказывал мне профессор делийского университета Виджай Сингх, в конце 1960-х учившийся в Париже, его студенческая молодость запомнилась тем, что все очень много курили. Понятно, что условный 1968-й — это не 1992-й, но, как говорили высоколобые критики, пагубную привычку к моменту выхода «Элен и ребят» на экраны якобы имели 42% французской молодёжи.
Создатели проекта в итоге вняли замечаниям и стали показывать темы преступности, домогательств и наркотиков. Но требования сделать его более реалистичными привели к тому, что французский телеканал TF1 отказался показывать «жёсткие» эпизоды, аргументируя это тем, что в современной России назвали бы «защитой детей от негативной информации». В итоге в эфир не вышли 279-я и 280-я серии (в России их показали в урезанном виде), а также эпизоды с запрещёнными веществами. По сути, как и другие «лёгкие» и массовые сериалы, «Элен и ребята» стал своего рода анестетиком, фабрикой грёз, несколько не стыкующейся как с российскими, так и французско-европейскими реалиями. Отчасти в этом и секрет его популярности, природа которой связана с «гипнотической» страстью к безопасным и красивым иллюзиям.
Для Франции Элен, Николя, Кати, Этьен и остальные — это такие сферические типажи, странным образом живущие в отрыве от бушующих за окнами молодёжных бунтов, не прекратившихся даже после ставшего законодателем политических мод на всевозможные свободы «красного мая» 1968-го. На российском «диком поле» 1990-х учащиеся вузов тоже не были аполитичными и рафинированными. Стоит напомнить, что именно в год выхода сериала на российские экраны в стране появился профсоюз «Студенческая защита» — массовая леворадикальная организация. Днём её рождения стало 12 апреля 1994 года. В этот день перед домом правительства в Москве прошёл официальный митинг с требованием повышения стипендии, завершившийся, как сегодня бы сказали, несанкционированными выступлениями.
Как вспоминал лидер «Студзащиты» Дмитрий Костенко, «огромная масса участников митинга, поняв, что их просто использовали в качестве массовки и что их судьбу без них будут решать какие-то чиновные дяди в кабинетах, двинулись колонной на Красную площадь». Позднее профсоюз появился в десятках российских городов и провёл знаковые рок-марафоны и политические акции, в том числе против отмены отсрочек от призыва в армию, что тогда было особенно актуально, учитывая войну в Чечне. Словом, российские студиозусы четвертьвековой давности так же, как и их французские собратья, не были похожи на благополучных и смирных детей «среднего класса». Относительно спокойной учащаяся молодёжь в России стала разве что в нулевые годы, но сегодня, учитывая новую политизацию и поляризацию общества после «московского дела», она выходит на улицы далеко не только ради посещения уютненького кафетерия.
