21 марта в разных странах отметят Всемирный день поэзии. В России он точно не пройдёт незамеченным: поэзия у нас сегодня в большой моде. О том, почему эта мода возникла, как это меняет нашу жизнь и о чём сегодня пишут молодые поэты, News.ru поговорил с основателем самого крупного в России поэтического конкурса имени Леонида Филатова «Филатов-Фест», руководителем Театра Поэтов, актёром, поэтом и режиссёром Владом Маленко.
— Влад, помню вашу цитату четырёхлетней давности, как раз когда вы начинали Филатовский фестиваль: «Поэты оживают в смутные времена». С тех пор политическая ситуация вроде разрядилась, а поэтический бум в России всё растёт. Почему, как вы считаете, этот процесс оказался таким устойчивым?
— Мне кажется, потому что тогда, несколько лет назад, произошло какое-то глобальное обнуление счётчиков. И люди будто заново начали исследовать время. Как будто до них ничего не было. То есть произошла некая перезагрузка. Ну а то, что этот подъём интереса к поэзии происходит именно в России, говорит о том, что Россия в этом смысле, не в футболе, конечно (смеётся), идёт впереди всего мира. Но об устойчивости этого процесса я бы не говорил.
Я вижу немного другое: много молодых и бесстрашных людей, которые пишут стихи. И их бесстрашие меня пугает.
Потому что оно будет очень недолгим, потому что они не понимают, где их поджидает опасность. Поэтому большого оптимизма по поводу того, что многие сегодня пишут стихи и это модно, я не испытываю. Ещё и потому, что непонятно, что дальше, после того как пройдут иллюзии, растает это юное бесстрашие, начнутся взрослые проблемы. И вот тогда — что? Куда стремиться поэту? Что ему тогда делать? Стреляться на Чёрной речке или отращивать пивной живот, сидя в Союзе писателей? Ответа на вопрос о будущем поэта сегодня я не вижу.
— Ну да. Сегодня профессионально поэту встроиться действительно некуда. Если ещё лет 20 назад пели песни на стихи Вознесенского и Рождественского, то сегодня в шоу-бизнес настоящая поэзия проникает крайне редко. В телевизоре — одни и те же лица, которые поют рифмованные, порой неграмотно, слова, а никому не известный хороший поэт в лучшем случае выступает в клубе. Почему так, кстати, происходит?
— А может ли быть культура шоу-бизнесом вообще? С одной стороны — да. Ведь мы же предъявляем себя миру, значит, становимся сегментом рынка. А с другой стороны, были ли им Пушкин, Цветаева, Бродский? Они тоже с этим столкнулись, и не смогли преодолеть. Пушкин, я считаю, вообще погиб из-за этого. Условно говоря, его позвали в администрацию царя в качестве «подавальщика микрофона», и он начал из-за этого дёргаться, потому что был человеком амбициозным, и в результате погиб. Ну а опыт поэтов-эстрадников, о котором ты говоришь, это совсем другая история, обусловленная совершенно конкретными причинами. А именно — концом имперского периода. Вот в нём, в этом периоде, массовая культура была культурной. Но почему? Потому что властью в своё время была выстроена такая система, где всё было строго дозировано: не 100 ресторанов, а один, 15 библиотек, 25 заводов и 10 поэтов.
И если Маяковского объявили главным поэтом, то всё — его стали издавать, продавать, буквально «всаживать, как кефир».
Объявили, что Сергей Михалков — хороший детский поэт, та же история. И вот при этом, смотри: когда Михалкова выдвигали на Сталинскую премию за басни, ему её не дали. Он детский поэт! Понимаешь, были жёстко дозированы эти вещи. Ну а когда этот режим ушёл и начался некий отжим гаек, случился этот выплеск — поэты-эстрадники, Высоцкий. Но правда в том, что этот выплеск был тоже частью этой системы, нуждался в ней. Потому что проталина видна только в снегу, свобода появляется только там, где есть граница. А сейчас этих границ нет, и наступило некое рабство свободы. И вот его, конечно, надо отменять. Но как? Как сделать так, чтобы люди дошли до того, что рабство свободы им не нравится? Не знаю.
— Так, может, потому многие молодые и записали, что пошлость повсеместная и вот это рабство свободы им надоело? Может, это и есть первые ростки её преодоления?
— Наверное, есть в этом некая правда жизни. Поэт ведь всегда нуждается в жёстких границах, требующих мастерства, понимания, пластичности большой. Его свобода самовыражения заключена в очень жёсткие границы, потому что сама суть поэзии как искусства — в том, чтобы уложить в определённые рамки огромные смыслы. Форма, размер, рифмы, строфы — поэт по определению куда больше формалист, чем, допустим, прозаик. Он наполняет жёстко выстроенную конструкцию свободной мыслью.
Так и получается, что каждое хорошее стихотворение — это как живая вода в твёрдом кувшине. А вода по-настоящему красива, только когда она живая.
Именно об этом говорил Юрий Петрович Любимов, с которым я проработал в Театре на Таганке много лет: «Я за демократию, но только не в моём театре». Такова суть поэзии. Но как завести её на поле медийности? Вывести в народ? Вот история, которая мне сразу вспоминается в качестве иллюстрации. Один очень крупный, опытный, умный продюсер, с которым я общаюсь, был поставлен начальником на очень крупный телеканал. И в тот момент, когда это случилось, говорил мне: «Я этот канал переделаю». Однако через полгода я заметил, что канал начал переделывать его. Машина в этом смысле непобедима. И поэтому я хорошо понимаю, что скорее уж я начну писать для Стаса Михайлова, чем Стас Михайлов всплакнёт и пойдёт петь песню на слова Бродского. Появилась, с другой стороны, довольно востребованная рэп-культура: Оксимирон, Гнойный. Но это же не та поэзия, которую хочется запоминать, записывать, цитировать. Это интересно, дерзко, но, по сути, всё тот же общепит.
— Театр Поэтов, который ты создал три года назад, это как раз та самая попытка выйти на поле медийности?
— Эта история началась в маленьком зале Театра на Таганке. Приглашать поэтов всегда было в традиции этого заведения. Там всегда собирались какие-то компании, и это место было очень живое, и поэтическое, и театральное в то же время. И вот там как-то в 2012 году я в шутку написал мелом на доске «Театр Поэтов». Сам же театр возник позже, когда вошёл в силу «Филатов-Фест», и собралась такая труппа — девять человек, которые действительно молодые поэты, никогда не занимались театральным мастерством. И я сделал спектакли, в которых они рассказывают о себе, о времени. Так родился спектакль «Площадь Революции» Театра Поэтов, который идёт уже год. Спектакль, который надо разок увидеть, чтобы отпали вопросы: что такое Театр Поэтов? Потому что это история о том, что поэзия должна быть услышана, а чтобы она была услышана, нужно создать определённые условия. Но при всей успешности наших опытов на театре, мы с ним уже успели пройти разные испытания нашего времени: и корпоратив на заводе стекловаты, где нам пришлось играть и читать под пьянку, гам и шум. И Фестиваль молодёжи и студентов в Сочи, где тысяча человек в огромном зале «Ледяной купол» устроила нам овацию. Просто зал встал после нашего выступления и устроил овацию. Так что аудитории бывают очень разные. Люди разные. Но подлинное к душе пробивается.
— А с чем пытаются пробиться к аудитории молодые поэты сегодня? Вы же как раз на днях сформировали лонг-лист Филатовского фестиваля?
— Да, это четвёртый по счёту фестиваль, и на него пришло очень много заявок, больше двух тысяч, из более чем ста городов России. Из таких городов, что мы даже не знали, что такие города существуют. И все пишут по-разному.
Бывает гений из глухой деревни. А бывает, с кучей образований человек, а пишет ужасно. Бывает грамотно всё написано, но — «плед, сигарета, дождь, ветер, любовь» — куча штампов.
А бывает, что пишет человек местами даже неграмотно, но — бах! — внутри стихов свой, необычайный, ни на что не похожий мир. Вот откуда это? А откуда, с другой стороны, Андрей Платонов? Кто это знает?.. По-разному очень пишут. Много иронии, много постмодернизма, подражаний, под влиянием знаменитых поэтов пишут тоже много — Бродский, Цветаева, Есенин. С другой стороны, есть и другая тенденция, которая меня печалит. Пишут люди сегодня много, а читают мало. Как будто вот после той самой перезагрузки всё разорвалось, а потом ещё раз разорвалось по-новой. Что каждый стал сам по себе и целого не стало. И все мы находимся в каком-то космосе, где каждый строит свою башню из слоновой кости — в надежде, что на неё придут посмотреть другие, но они не идут, потому что каждый из них строит свою башню. Поэтому выход я вижу только в одном — в том, чтобы рубиться вместе, собирать единомышленников под свои знамёна. Чтобы учиться друг у друга: мы — у них, а они — у нас, вот тогда что-то получится.
Ольга Гайдук
— Со временем происходит всё больше и больше процессов и явлений, которые как бы притупляют какие-то очень важные вещи — чувства, эмоции, любовь. Так вот, я считаю, что настоящая, хорошая, современная поэзия — это такой, на современном языке говоря, маркетинг вот этого вечного, вот этих чувств, которые притупляются и задвигаются какими-то абсолютно другими интересами, какими-то явлениями, делами, занятиями. А вот хорошая поэзия — она их не только возрождает, но и продвигает. Вызывает к ним интерес.
Рина Иванова
— Зачем нужна сегодня поэзия? Я считаю, что поэзия — это реально потребность. Нельзя сказать, что настанет момент, когда она станет не нужна. Чувство композиции, чувство ритма. Поэзия — это картины словами, это фильмы словами. Это то самое клиповое мышление, когда ты из большой картины взял и нарезал кусочками, правильно их скомпоновав. Нарезал смысл. И получился, собственно, клип из слов, которые рифмуются. Поэзия — это чётко нарезанный такой смысл.
Иван Куприянов
— Сегодня многие люди пишут хорошие стихи. Бывают удачные образы, бывают целиком удачные тексты, но вот так, чтобы прямо кто-то взял и изменил язык, как в своё время это сделал, например, Маяковский, или Пушкин, который сделал революцию, изменив грамматику, такого нет. Есть хорошие стихи, но эти стихи могли быть написаны 20 лет назад. Есть куча стихов с современной лексикой. Но лексика не даёт новизны стиля. Ну это как если вместо «Я помню чудное мгновенье» написать «Я помню прикольное мгновенье». Прорыва же пока нет, мы его ищем.
