Открывая Петра I

В Государственном Эрмитаже прошёл III Международный фестиваль «Открой свою Европу в Эрмитаже», посвящённый 300-летию второго большого европейского путешествия Петра I. На фестивале были игры, викторины, конкурсы, можно было принять участие в бальных танцах XVIII века и сфотографироваться на фоне Большой коронационной кареты Петра. Называлась эта интерактивная зона «Европа глазами Петра I». А каким европейцы увидели его самого?

Второе большое путешествие, во время которого Пётр посетил Голландию и Францию, известно гораздо меньше, чем первое, «Великое посольство», когда он работал плотником в Сардаме и пил с мастеровыми, а на обратном пути подружился с курфюрстром Саксонии и королем Польши Августом Сильным, — тогда же была предрешена и война со шведами.

С «Великим посольством» отправился странный, ещё не до конца сформировавшийся молодой человек. Прусская курфюрстрина после знакомства с Петром назвала его «очень хорошим и очень плохим»: под «хорошим» имелись в виду его личные качества, плохим было воспитание. В Англии же наблюдателей поразила доходящая до одержимости страсть Петра к морскому делу: им казалось, что это не самая важная вещь для правителя огромной страны. Тогда ему исполнилось 25 лет, и зрелым человеком он не был: дом адмирала Бенбоу, который «Великому посольству» предоставили в Англии, Пётр и его спутники разрушили чуть ли не до основания, плохо пришлось и печным трубам, которые они развалили, и сорванным со стен обоям, и вырванным садовым растениям. А во второй тур, в 45 лет, отправился другой человек — наблюдавший за его визитом во Францию герцог Сен Симон, не вполне обычных, но полных достоинства манер Петра.

Он и во Франции ощущал себя самодержцем, и французам это было непривычно: однажды Пётр сел в карету приехавшей посетить его герцогини и уехал из Парижа в Булонь, оставив владелицу без транспортного средства и в недоумении. Юного короля, будущего Людовика XV, при первой встрече Пётр взял на руки и расцеловал: с точки зрения церемониала подобное не лезло ни в какие ворота, но выглядело естественно, и двор это принял. Придворный быт Парижа казался ему слишком пышным: свою кровать Пётр велел поставить в гардеробной. Всё это прекрасное свидетельство того, как меняет людей разумно прожитая, проведённая в трудах, посвящённая большой цели жизнь.

Несуразный, хоть и подающий надежды юноша превратился в другого человека. «Все в нем свидетельствовало об обширных знаниях и о некой непреходящей значительности. Высочайшее, благороднейшее, утонченнейшее и возвышенное величие, ничуть, правда, не стесняющее, когда он со всей непреложностью демонстрировал его, поразительно сочеталось в нем с учтивостью, которую он, ничуть не умаляя своего монаршего сана, выказывал всегда и всем в соответствии с их положением», — так писал о Петре Сен Симон.

Писал он и о том, что взгляд Петра был «величественный и благосклонный, когда он следил за собой, но иногда суровый и бешеный». Это тоже было последствием прошедших после «Великого посольства» тяжёлых и опасных 20 лет, превративших «хорошего и плохого» мальчишку в великого монарха.