Человек боя

Един в двух лицах

Выставка «Любимов и время. 1917–2017. 100 лет истории страны и человека» до конца месяца откроется в Музее Москвы. Она продлится до 26 октября, на неё придётся любимовский юбилей. Это будет очень большое шоу: выставка сложится из экспозиции, перформансов, выступлений артистов, студенческих спектаклей, творческих встреч. Будет даже спектакль по мотивам спектакля: Максим Диденко и артисты Мастерской Брусникина покажут работу, поставленную по «Десяти дням, которые потрясли мир», знаменитому спектаклю Любимова.

Юрий Петрович Любимов был замечательным режиссёром и «человеком боя», он сражался и в свои последние дни. На 50-летие Таганки был запланирован проект с участием мэтра, его должны были делать люди со стороны. Но Любимов отказался переступить порог своего бывшего театра, пока не уволены актёры, из-за которых он оттуда ушёл. Гнев, обида, беспокойство, желание настоять на своём не отпускали его до конца. Возможно, этим и объясняется его удивительное творческое долголетие.

Его судьба удивительна, она складывается из двух не совпадающих друг с другом половин. В первой — он преуспевающий актёр театра Вахтангова, премьер, которому передал свои роли художественный руководитель театра Рубен Симонов. Любимов получил Сталинскую премию за роль Олега Кошевого в фильме Пырьева «Молодая гвардия», он снялся в его же «Кубанских казаках». Театр тоже принёс ему Сталинскую премию — за роль Кирилла Извекова в «Первых радостях» Федина. Он был секретарем комитета комсомола, заведующим труппой, заместителем худрука, в 1953 году вступил в партию. В театре Вахтангова Любимов был крупной фигурой — но он и там всё время с кем-то боролся.

Вторая часть биографии началась после того, как в 1963 году со студентами своего курса в Щукинском училище Любимов поставил «Доброго человека из Сезуана». Спектакль имел огромный успех, в 1964-м Любимов получил прозябавший Театр на Таганке (в Москве его называли «таганской провинцией»).

Сын репрессированных и филиал «Берёзки»

С этого момента берёт отсчёт история режиссёра, ведущего удивительное, ни на что не похожее существование. Официальный театральный диссидент, то и дело оскорблявший кого-то из власть имущих, ставивший бесившие Министерство культуры спектакли, пользовался покровительством и защитой. «Крышей» театра были либеральные чиновники ЦК и видные учёные. После чехословацких событий Министерство культуры продавило было решение о снятии Любимова и лишении его партбилета, но его защитники вышли на Брежнева, и всё это отменили. Вокруг Таганки сложился круг друзей, своего рода общественный клуб, он стал её надёжным щитом.

Многое можно сказать о том, как с годами менялся зал театра, как билеты на Таганку стали московской валютой. Шутя, Любимов назвал свой театр «филиалом «Берёзки». Тут был свой парадокс: пропитанный левой, антибуржуазной эстетикой театр стал стал едва ли не самым «выездным». За границу его режиссёр и труппа ездили чаще, чем другие. Здесь, пожалуй, можно провести параллель с главной околокультурной темой последних дней — историей Кирилла Серебренникова. Он тоже был официальной фигурой, тоже раздражал власть, его тоже защищали влиятельные друзья… Но на самом деле сходство невелико: Любимов вёл куда более яростную и умелую игру, больше рисковал, умел блефовать, виртуозно использовал свои связи. Деда Любимова раскулачили, отца и мать арестовали, дети носили родителям передачи — у него была совсем другая жизненная закалка. А Кириллу Серебренникову всегда везло, и бойцовских способностей у него, кажется, нет: оказавшись под следствием, он не пытался защитить ни себя, ни своих людей.

Прелесть хорошей драки

О вечной войне и удачной дипломатии Юрия Любимова можно было бы написать авантюрный роман: постоянная проба сил с министром культуры Фурцевой (в конце концов та пожаловалась на него Брежневу, но это не помогло). Покровительство секретаря МГК Гришина (в результате тот на Любимова обиделся, на Таганку больше не приходил, но помогать театру не перестал). Как ни странно, но Любимову помогал и «железный» Андропов: возможно, тот считал Таганку полезной для зарубежного имиджа СССР.

В некотором отношении Любимову было проще. В СССР немалую роль играло планирование, и он, судя по всему, был частью важных планов (о чьей-то самодеятельности и борьбе кремлёвских башен тогда не могло быть и речи). К тому же Юрий Петрович любил хорошую драку. «И даже удовольствие получал, когда дурака с ними валял», — так он позже говорил о реакции начальства на «крамолу» в своих спектаклях. Любимов знал, с кем имеет дело, и точно просчитывал последствия своих поступков, получая удовольствие от танцев с волками. К Кириллу Серебренникову всё это не относится.

Сейчас Следственный комитет и прокуратура делают ему новую биографию — как ленинградский суд когда-то сделал её сосланному за тунеядство Бродскому. Какой она будет, покажут время, человеческие качества режиссёра и история страны.